Районы перечислены в порядке убывания удельного веса лиц, отнесённых к украинской национальности (от 94% в Россошанском уезде до 21,7% в Бобровском). Согласно советской статистике, юг Воронежской губернии был одним из регионов с наиболее значительным украинским населением за пределами УССР. Численность украинцев здесь оценивалась в 1,1 млн. человек при общей численности представителей данного этноса на территории РСФСР в 6,5 млн. человек.
Лишь незадолго до тех событий был завершён территориальный спор между Российской и Украинской Советскими республиками по поводу районов Центрального Черноземья. Применительно к Воронежской губернии он привёл к переходу в состав УССР только Путивльского уезда.
Образование украинских национальных районов на территории РСФСР вытекало из политики коренизации партийно-государственного аппарата, административно-судебных органов и культурно-просветительных учреждений, провозглашённой XII съездом РКП(б) в апреле 1923 г.
Украинцы являлись крупнейшим национальным меньшинством в РСФСР, компактно преобладая также в ряде районов Северного Кавказа, Поволжья, Казахстана и Дальнего Востока. Таким образом в условиях РСФСР политика коренизации неминуемо должна была принять форму украинизации.
Тем более, что официальный Киев, взявший на себя роль попечителя всех украинцев Советского Союза, за этим процессом зорко следил. Широко известны слова одного из лидеров УССР Николая Скрыпника, что Советская Украина является «культурным Пьемонтом всего украинского народа». Под этим подразумевались не только западные земли, вошедшие в состав Польши, Румынии и Чехо-Словакии, но и анклавы на востоке.
Летом 1925 г. в прессе вышла статья секретаря Всеукраинского ЦИК Афанасия Буценко (занимавшего в дальнейшем должность председателя Дальневосточного краевого исполкома), утверждавшего, что украинцы, проживающие в РСФСР, лишены своих национальных прав, и что Украинской ССР должна проявлять интерес «к вопросу украинского населения РСФСР».
«Мы, граждане Украинской ССР… не безразличны к тому, как живут украинцы в Западной Украине, и не безразличны к условиям жизни тех украинцев, которые эмигрировали в Америку. Но интересуемся мы и тем, как живут украинцы, рассеянные по всему Советскому Союзу» — цитировала в то время его слова центральная украинская пресса.
В сентябре 1925 г. Президиум ВУЦИК обратился к ЦИК СССР с предложениями по обеспечению «правильного развития культурно-просветительской работы среди украинского населения СССР».
Приоритетное внимание в них уделялось срочному «выделению административно-территориальных районов в местностях с большинством украинского населения, предварительно проведя широкую разъяснительную кампанию». Основными характеристиками данных районов инициаторам обращения виделись: украинизация советского аппарата и ведение на украинском языке всей культурно-просветительской работы.
Это вполне соответствовало «генеральной линии» высших партийных и советских органов, исповедовавших в тот период национально-территориальный принцип в решении проблем этнических меньшинств.
Соответствующая резолюция III Всесоюзного Съезда Советов от 20 мая 1925 г. содержала поручение ЦИК СССР обеспечить «введение во все выборные советские органы представителей национальных меньшинств, в случаях значительной численности национальных меньшинств образование отдельных Советов с употреблением языков этих меньшинств, организацию школ и судов на родном языке и т.п.».
Центральными органами, на которые возлагалось воплощение данной политики являлись Отдел национальностей ВЦИК и Совет (Комитет) по просвещению нацменьшинств при коллегии Наркомпроса РСФСР. В составе последнего с мая 1921 г. существовало Украинское центральное бюро, действовавшее в тесной связке с руководством УССР.
Так, накануне судьбоносного для национальной политики XII съезда РКП(б) заведующий Украинским бюро Владимир Гадзинский (украинский писатель, уроженец Кракова, бывший руководитель Киевского губернского отдела образования) подал Срыпнику докладную записку «О школьной и просветительской работе среди украинцев России».
Записка содержала обширный документальный материал, свидетельствующий об отсутствии «правильного подхода» в «украинском» вопросе на территории РСФСР. В своём критичном выступлении в отношении российских коллег на съезде украинский чиновник активно использовал данный документ, поступивший к нему из ведомства РСФСР.
В 1923 г. Советы по просвещению нацменьшинств повсеместно формировались при областных и губернских отделах народного образования. По аналогии с Наркомпросом РСФСР в тех регионах, где было существенное число украинцев в составе советов создавались украинские бюро. Гадзинский ставил перед ними задачу организации школ с украинским языком обучения и немедленного начала политико-просветительской работы в украинских сёлах России.
По состоянию на начало 20-х годов в южных уездах Воронежской губернии действовало лишь 9 украинских школ (1-й ступени), 4 украинских детских дома и 4 отделения общества «Просвита».
Состоявшийся в августе 1923 г. губернский съезд заведующих и инспекторов отделов образования, «вооружённый» решениями XII съезда партии, постановил: в южных уездах увеличить сеть украинских школ 1-й ступени до 61-й, ввести обязательное преподавание украиноведения и украинского языка в школах 2-й ступени, начать подготовку учителей украинского языка в Воронежском университете и педтехникумах региона.
Данное решение выполнялось со всей большевистской энергией и было вскоре перевыполнено.
В 1924-1925 учебном году число начальных украинских школ достигло 32-х, а к 1 января 1926 г. их насчитывалось в губернии уже 90. В большинстве случаев украинским школами становились реорганизованные русские школы.
Выполнение директив об украинизации школьного образования достигалось колоссальным напряжением сил, поскольку в губернии существовал острый дефицит украинских педагогических кадров и необходимой литературы.
Среди местного населения отношение к форсированной украинизации первичного образования было противоречивым.
К примеру, Острогожский уездный комитет партии информировал губернскую инстанцию в 1923 г., что население «наиболее украинских» волостей — Колыбельской, Каменской и Матрёно-Гвоздевской «совершенно не заинтересовано» в украинских школах. В конце документа подчёркивалось, что «на украинизацию у населения взгляд вообще отрицательный».
Тогда же заведующий школой 2-й ступени в уездном центре Россошь по фамилии Шаталов так обосновывал властям нецелесообразность введения в учебном заведении украиноведения:
«В Россоши и окрестностях говор — русский, нередко слышится разговорный русско-украинский, т.е. русский с примесью небольшого процента украинских слов… Наконец, в обиходе, в учреждениях только русский язык».
Осенью 1925 г. уполномоченный по работе среди нацменьшинств Воронежского губисполкома Щепотьев объяснял недостаточную популярность образования на украинском языке в ряде волостей следующими обстоятельствами: население отрицает украинский язык как самостоятельный «благодаря вековой русификации и малограмотности»; отсутствуют перспективы продолжения образования на украинском языке; существует неясность «в отнесении групп населения к той или иной национальности».
Последний аргумент объяснялся тем, что население Центрально-Чернозёмного района, отнесённое властями к числу украинцев, на самом деле имело специфическое самосознание. Гораздо более распространёнными здесь были такие этнонимы как «хохлы» и «малороссы».
В 1926 г. начался следующий этап украинизации юга Воронежской губернии. На украинский язык делопроизводства переводился партийно-советского аппарата южных уездов. В соответствии с директивным письмом губисполкома в преддверии этой реформы следовало провести «разъяснительную работу», а за тем сельские сходы для изучения общественного мнения.
Однако, как и в случае со школьной реформой, данное нововведение вызвало довольно много вопросов «на местах».
Борисоглебский уездный исполком сообщал, что из шести волостей с преобладающим украинским населением целесообразность украинизации советского аппарата поддержали три. Как сообщалось из соответствующей докладной записки, единственным носителем украинского литературного языка в уездном административном аппарате являлся бухгалтер кассы социального страхования.
В протоколе схода крестьян слободы Мужичьей Воробьёвской волости Новохопёрского уезда сообщалось, что от введения украинского языка в аппарате сельсовета решено отказаться, т.к. «население нашей слободы значительно обрусело и не говорит на чисто украинском языке, который для нас не ясен во многом».
Не менее интересны реплики участников сходов, которые поддержали идею украинизации.
Крестьянин Завгородний в селе Васильевка Велико-Архангельской волости Новохопёрского уезда так обосновывал необходимость «присоединения к украинцам»: «там по 8 десятин на едока, а у нас по 1,5 десятины».
«Если переведут нас к украинцам, то согласны перейти на украинский язык, если не переведут к Украине, то оставить на прежнем положении» — говорил крестьянин Нерезов на том же сходе.
Не подорожает ли госаппарат при переходе на украинский язык?— интересовались крестьяне у агитаторов в слободе Макогоновой Воробьёвской волости. И в этом проявилась большая проницательность простых селян, поскольку нахождение в пределах уезда как украинских, так и русских волостей требовало расширения штатного расписания административных органов.
По итогам данной кампании уполномоченный Губисполкома по работе среди нацименьшинств выдвинул предложение о первоочередной украинизации на территории региона 10-ти волостей. Однако региональные власти сократили этот список до трёх: по одной в Богучаровском, Валуйском и Россошанском уездах. При этом предполагалось перевести на украинский язык функционирования не только аппарат Советов, но и волостную милицию, а также судебные органы на местах.
На изучение украинского языка отводился 1927 г.
Проведённая в конце 1927 г. инспекция Воронежской области на предмет украинизации показала, что заявленные задачи в области украинизации трёх волостей (из 42-х намеченных к украинизации) остались не выполненными.
«Мы застали в обследованных трёх волостях довольно таки грустную картину превращения серьёзного и важного дела в какую-то детскую игрушку или в скачки с препятствиями» — писал в своём докладе по итогам инспекции инструктор отдела национальностей ВЦИК Зельман Островский.
Этот советский чиновник, бывший ранее членом Центральной Рады УНР докладывал, что переписка между украинизируемыми волостями и уездной администрацией вопреки требованиям продолжает вестись на русском языке. В среднем не менее 40% слушателей украинских языковых курсов для партийно-советских работников усваивали программу неудовлетворительно или крайне слабо. Это не позволяло использовать их при осуществлении украинизации.
Серьёзные затруднения принёс перевод делопроизводства в сельсоветах и волостях на украинский язык. Тот же Островский докладывал:
«каждая деловая бумага, каждый протокол требует от работника огромного напряжения внимания и памяти, большой затраты времени на поиски в словаре и справочнике, что крайне трудно при довольно высокой нагрузке работников низового аппарата».
Но встречалась и другая крайность, когда, по словам Островского «неопытные и малоподготовленные работники редко пользуются доступным, популярным языком, а преимущественно ударяются в «высокий штиль» и приправляют свою речь или деловые бумаги такими выкрутасами, что и сведущему человеку трудно в них разобраться (пример, «лавна работа» — массовая работа)».
Тем не менее, в январе 1928 г. Воронежский губисполком признал результаты украинизауции трёх волостей удовлетворительными и по предложению Островского принял решение приступить к проведению подобной работы на территории всех шести «украинских» уездов. «Полная украинизация» должна была завершиться к 1930 — 1931 годам.
Тем временем набирала ход дальнейшая украинизация школьной сети Воронежской губернии. В 1927 — 1928 учебном году функционировло уже 412 украинских школ 1-й ступени и 10 школ 2-й ступени.
Наращивали работу краткосрочные (170-часовые) курсы переподготовки учителей для украинских школ. В 1924 г. их прошли 30 чел., в 1927 г. — 160 чел., а годом спустя намечалось участие 320 чел. В 1926 г. в Россоше открылся первый в губернии украинский педагогический техникум.
Новый импульс украинизации административного аппарата придало образование в 1928 г. Центрально-Чернозёмной области, включившей территории бывших Воронежской, Курской, Орловской и Тамбовской губерний.
В октябре того же года Бюро Обкома ВКП(б) приняло постановление «О работе среди украинской части населения ЦЧО». Полной украинизации в течении двух лет подлежали: администрация Россошанского округа (аппарат исполкома и его отделов, судебные и административные органы, кооперативные организации), а также 25 районов на территории бывшей Воронежской области; частично украинизировались аналогичные органы Острогожского и Борисоглебского округов, а также 11 районов.
Под полной украинизацией понимался перевод всех советских учреждений и административных на украинский язык функционирования, под частичной — наличие в указанных учреждениях работников, знающих украинский язык и ведущих на нём переписку.
Полной украинизации подлежали административно-территориальные образования, где число украинцев превышало 50% от общего числа населения, а частичной — где украинцев было меньшинство.
В апреле 1929 г. облисполком ЦЧО рапортовал Президиуму ВЦИК, что проведение работы по украинизации «в дальнейшем будет вполне гарантировано от различных случайных перебоев и будет завершена в течении двух лет».
Однако и через год проверка выполнения директив облисполкома в области украинизации показала, что эта работа ещё далека от завершения.
В Россошанском округе «в учреждениях уже украинизированных, директивы по сложным вопросам всё-таки даются на русском языке из боязни, что иначе они не будут точно поняты на местах» — говорилось в докладной записке соответствующей комиссии.
В Борисоглебском округе фиксировалось полное отсутствие работы по украинизации советского и административного аппарата.
В сложившихся условиях руководству ЦЧО пришлось просить Москву перенести срок завершения украинизации низового аппарата ещё на полгода.
Сложно предположить, чем закончилась бы эта борьба за украинизацию юга Центрально-Чернозёмного региона, не изменись «генеральная линия» национальной политики СССР.
14 декабря 1932 г. вышло знаменитое постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной Сибири», осуждавшее «небольшевистуцю украинизацию почти половины районов Северного Кавказа, при полном отсутствии контроля за украинизацией школы, печати». По мнению авторов, это дало легальную форму «врагам советской власти» для сопротивления большевистской политике.
1 января 1933 г. дальнейшая украинизация районов ЦЧО была прекращена, всё делопроизводство вернулось на русский язык, а с 15 января все образовательные учреждения региона перешли на русский язык преподавания. Перестала выходить областная газета «Ленiнський шлях», все районные украинские газеты были переведены на русский язык издания.
Столь резкий разворот национальной политики в Центральном Черноземье был обусловлен кардинальными изменениями в сопредельной Украинской ССР, а также на Кубани.
Там активные участники политики украинизации низового партийно-советского аппарата были признаны пособниками «петлюровцев» и «контрреволюционеров», названы главными виновниками провала хлебозаготовительной кампании 1932 — 1933 годов. Соответственно ошибочной была признана вся политика украинизации.
Логику принятого решения хорошо предаёт записка Иосифа Сталина, сделанная в 1933 г.:
«Мы боролись и подорвали основы великорусского шовинизма. Но ввиду того что борьба эта велась нередко националистическими элементами… нередко национализм великорусский заменялся национализмом украинско-галицким, и вместо национального равенства получалось неравенство, шовинизм и украинизм, не интернационализм, а национализм».
Решения об отмене украинизации были восприняты на юге Центрально-Чернозёмной области весьма спокойно.
В тот момент этот регион имел преимущественно аграрный характер, численность интеллигенции и служащих здесь была незначительной. Поэтому украинские национальные идеи ещё не успели пустить глубокие корни. Но эти корни неминуемо возникли бы в случае продолжения активной украинизации.
Ведь по мере продвижения школьной и административной реформы всё более отчётливым становилось понимание, что собственными силами региону провести полную украинизацию невозможно, а значит, необходимо привлекать специалистов из Харькова, Киева и других городов Украины.
Разрастание и укрепление украинской общественно-политической инфраструктуры обязательно привело бы к формированию социального слоя «профессиональных украинцев», чей социальный статус был напрямую связан с существованием украинских редакций, школ, техникумов, кафедры украинского языка в ВУЗе, украиноязычных Советов и исполкомов, комитетов партии и т.п.
Данная социальная база наверняка стала бы питательной средой для распространения идей воссоединения «Восточной Слобожанщины с матерью Украиной». Тем более, что идеи передачи юга ЦЧО Украине продолжали бужироваться и в конце 1920-х годов.
