Отчего и почему вода в реке мокрая, что кушает за обедом крокодил и с чем связано то, что Булгаков этот план не воплотил — вопрос отдельный и мы к нему, безусловно, вернёмся в другом материале. Сейчас же мы только констатируем факт того, что пьеса «Бег» является, в некотором роде, продолжением «Дней Турбиных» с немного другими персонажами, хотя в Голубкове легко узнаётся несколько окарикатуренный Алексей Турбин, а в Серафиме — Елена Турбина.
Меня, впрочем, больше привлекли образы генералов и тут есть некоторая загадка.
В «Беге» генералы были как на подбор героические, что не могло не быть замечено соответствующими инстанциями.
Сошлёмся на мнение театрального критика Ричарда Пикеля, который писал по заказу замзавотделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Платона Керженцева записку для Политбюро по пьесе «Бег». Заранее прошу прощения за обильное цитирование, но характеристики тут уж очень интересные:
«Хлудов - блестящий военачальник. Его штаб до последней минуты работает чётко, войска под его водительством дерутся как львы, хотя голы, босы и голодны. Его распоряжения четки, военные приказы говорят о глубоком оперативном уме и выдающихся способностях полководца. Хлудов ни в коем случае не тряпка, не комок развинченных нервов, а чрезвычайно волевая личность».
«Чарнота — "типичный военный", бурбон, полковой бретёр, безумно храбрый командир, с большой природной оперативной смекалкой. Он по природе своей эпикуреец и азартный спортсмен. Война для него прежде всего рискованная и увлекательная авантюра, в которой каждую минуту можно ставить на карту свою жизнь, так же как в железке — всё своё состояние. Он великодушен, добр, прямолинеен и всегда поможет товарищу в беде».
«Врангель (отметим, что в пьесе он просто «белый главнокомандующий», хотя никем кроме «чёрного барона» быть не может) - по словам автора, храбр и хитер. Умеет смотреть открыто опасности в глаза. Когда создалось угрожающее положение на фронте, он, собрав всех сотрудников штаба фронта, всех и каждого честно предупреждает, что "иной земли, кроме Крыма, у нас нет". Он борется с разложением тыла».
Понятно, что так поданные личности генералов не могли не вызвать раздражение политической цензуры — как официальной, так и самодеятельной. Особое мнение, как всегда, принадлежало И.В. Сталину — хотя он по этому поводу не высказывался, очевидно, что ему, так же, как и в случае с «Белой гвардией» / «Днями Турбиных», импонировала демонстрация сильных противников, которые, однако, были успешно побеждены большевиками.
Тем не менее, тут присутствует определённое противоречие.
Вспомните «Белую гвардию» — там ведь положительные герои, собственно «белая гвардия», отнюдь не генералы.
И Малышев, и Най-Турс, и Алексей Турбин в «Днях Турбиных» — полковники. Это при том, что основной прототип Най-Турса — граф Фёдор Артурович Келлер, — был как раз полным генералом от кавалерии. Компания Турбиных — в званиях ещё ниже.
Реальные генералы — гетман (генерал-лейтенант Русской императорской армии Павел Петрович Скоропадский) и командующий князь Белоруков (генерал-лейтенант князь Александр Николаевич Долгоруков), выведены в свете, мягко говоря, не лучшем.
Вообще, главный пафос соответствующих разделов романа и пьесы — противопоставление боевых полковников, которые делают всё, чтобы спасти подчинённых, и генералов, которые этих подчинённых предают.
Наиболее полно этот момент изложен в монологе полковника Турбина: «там, на Дону, вы встретите то же самое, если только на Дон проберетесь. Вы встретите тех же генералов и ту же штабную ораву. (…) Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу… Я знаю, что в Ростове то же самое, что и в Киеве. Там дивизионы без снарядов, там юнкера без сапог, а офицеры сидят в кофейнях».
Фрагмент этот откровенно анахроничен — в декабре 1918 года Турбин никак не мог предполагать, что белое дело проиграно, а на Дону такой же развал как в Киеве. А даже если он так и думал, то у остальных была совершенно замечательная возможность убедиться в ошибочности его мнения, поскольку уже в начале сентября 1919 года улицы города украсили прокламации генерал-лейтенанта (!) Николая Эмильевича Бредова, в которых указывалось, что «…отныне и навсегда Киев возвращается в состав единой и неделимой России».
Другое дело, что в конечном-то итоге он оказался прав, но это уже послезнание авторов пьесы. Именно авторов, поскольку соответствующий фрагмент был включён в текст пьесы по настоянию К.С. Станиславского специально в видах преодоления цензуры. И не факт, что внёс её сам Булгаков. Совершенно не случайно в киноверсии «Дней Турбиных» 1976 года фраза про народ, который «против нас», повторяется в конце фильма трижды. Владимир Басов тоже испытывал сомнения относительно проходимости своего шедевра через цензуру…
Тем не менее, в логику противопоставления полковников и генералов этот фрагмент вполне укладывается.
Но вот что случилось с Булгаковым к моменту написания «Бега»? Почему он вдруг начал доверять белым генералам?
Да скорее всего ничего не случилось. Просто генералы 1920 года — это полковники 1918-го. Во всяком случае, это с уверенностью можно сказать про Романа Хлудова, чей исторический прототип, Яков Александрович Слащёв-Крымский, генерал-майором стал только в мае 1919 года. Да и прототипы Чарноты — Андрей Григорьевич Шкуро и Сергей Георгиевич Улагай, на момент событий «Белой гвардии» были полковниками. Вероятно, генеральское звание могли бы получить Турбин и Най-Турс, если бы они не погибли. А вот прототип полковника Малышева, штабс-капитан Алексей Фёдорович Малышев, карьеры не сделал, судьба его неизвестна, хотя, вероятно, он успел послужить в белой армии.
Правда, барон Пётр Николаевич Врангель был генералом ещё царской службы — генерал-майором стал в январе 1917 года. Но и его роль в повествовании не столь значительна — по сути он играет сколько-нибудь значимую роль только в одном эпизоде и из действующих лиц общается только с Хлудовым. Упомянутый нами выше Николай Бредов тоже царский генерал — произведён в звание в августе 1915 года.
Кстати говоря, в белой армии существовало определённое противостояние между обладателями царских и «республиканских» званий (даже чины, присвоенные Временным правительством, котировались ниже).
В общем, внезапное «прозрение» Булгакова относительно выдающихся личных качеств белых генералов не было ни внезапным, ни прозрением. Просто прошло время и изменились люди.
Кстати, по поводу личных качеств. Врангель и Слащёв прославились как вешатели, а Улагай и Шкуро — ещё и как бандиты. Причём прославились они не только у красных — того же Шкуро честит на чём свет стоит и сам Антон Иванович Деникин. Причём за деятельность ещё времён Мировой войны.
Справедливости ради надо указать, что раскаяние Хлудова за совершённые преступления — одна из важных линий «Бега». Правда, идеологическая цензура и раскаянием была недовольна. Процитируем опять Пикеля: «преступление Хлудова не уголовного, а социального порядка. Если его потянуло от преступления к покаянию, то этот процесс был бы для него естественен только в итоге кризиса мировоззрения, и как раз в социальном разрезе. Но об этом в пьесе ни слова. Искупить свою вину перед рабочим классом может только тот, кто признал свои исторические ошибки, кто осмыслил и понял историческую правоту нашего революционного движения. Так поступил Слащёв. А Хлудов? Нисколько, он возвращается в Россию для душевного самоочищения. Он не признает своей идеи посрамленной и дискредитированной. Его душа требует суда над собой, и поэтому он едет домой. В этом поступке есть известное подвижничество, самопожертвование, но нет никакого кризиса мировоззрения». В общем — и летит не так, и курлычет не так…
Но с противостоянием генералов и полковников у Булгакова полный порядок — преемственность-с…
