В лоне церкви Чичагов был основным инициатором канонизации Серафима Саровского, отвечал за реконструкцию Новоиерусалимского монастыря, руководил рядом епархий (в т.ч. и Бессарабской, а после революции — Ленинградской). В 1937 г. его постигла мученическая смерть, спустя 60 лет после которой он был причислен к лику святых как новомученик.
Так сложилось, что епископ Кишинёвский и Хотинский Серафим был уже вторым крупным общественным деятелем в истории Бессарабии, носившим фамилию Чичагов. В 1812 г. русским наместником в регионе был его дальний родственник — адмирал Павел Васильевич Чичагов. Именно Чичагову-младшему довелось возглавить организацию векового юбилея присоединения Бессарабии к России в 1912 году.
Взгляды обоих Чичаговых на перспективы развития Бессарабии отчётливо показывают эволюцию российской геополитики на Юго-Востоке Европы за столетие: от экспансионизма и «греческого проекта» к изоляционизму и молдавенизму.
Адмирал Чичагов стал наместником Бессарабии как главнокомандующий русской Дунайской армией в мае 1812 г. Правда, во вверенный регион к своим войскам он прибыл, когда русско-турецкий Бухарестский мир уже был подписан. На Дунай бывший морской министр привёз очень амбициозный план действий на Балканах. Документ принадлежал перу вновь назначенного главы дипломатической канцелярии Дунайской армии, греку на русской службе Иоанну Каподистрии.
План предусматривал поход освободившейся Дунайской армии в глубь Балкан в целях разрушения Иллирийской провинции Наполеоновской Франции. Для участия в экспедиции предполагалось привлечь также османские войска и английский флот. В случае, если же Порта откажется оказывать содействие этому проекту, предусматривалось формирование корпуса из балкано-славянских добровольцев, мощное восстание его силами в Европейской Турции и нападение на Иллирию.
Александр I, стремясь оттянуть часть французских сил от направления главного удара по России, план Чичагова — Каподистрии поддержал. Император санкционировал активное вовлечение в это предприятие балканцев, обещая их народам государственность, «создание славянского царства», а также щедро раздавая награды и титулы.
По ряду причин поход Дунайской армии на Балканы не состоялся.
После начала вторжения Наполеона Чичагов получил предписание императора идти на Волынь на соединение с войсками Тармасова и принять общее командование над третьей русской армией в Отечественной войне 1812 г. Однако перед отбытием на север он успел оставить инструкции первому гражданскому губернатору Бессарабии Скарлату Стурдзе.
В документе особо подчеркивалась важность Бессарабии для утверждения российского влияния на Балканах. Губернским властям вменялось в обязанности «искусным образом обратить на сию область внимание пограничных народов».
«Болгары, сербы, молдаване и валахи ищут отечества. Вы можете предложить им оное в сем крае».
Бессарабия, кроме того, виделась Чичагову как форпост российского влияния на Юго-Востоке Европы. Для этого она должна была стать образцом царского правления в глазах балканских славян.
В следующее правление императора Николая I Бессарабия продолжила сохранять роль «витрины» Российской Империи на балканском направлении.
Сокрушительный удар по этой концепции нанесла Крымская война. Подписав Парижский мир, Россия отдалилась от Балкан, выпустила из своих рук процесс объединения Дунайских княжеств. Хотя слияние Валахии и Молдавии в единое государство под названием Дакия предусматривалось ещё «Греческим проектом» Екатерины II.
Формирование общерумынской идентичности и создание румынской национальной культуры происходили, таким образом, без прямого влияния со стороны России.
В то же время данные процессы практически не затронули российскую Бессарабию. Петербург продолжал рассматривать своих романоязычных подданных как бессарабских молдаван. Однако в 60-е годы XIX в. Молдавское княжество со столицей в Яссах утратило свою государственность и стало частью Румынии.
Так на повестке дня возник вопрос об этнической идентификации бывших бессарабских подданных Молдавского княжества, живущих с 1812 г. в России. Считать ли их вслед за жителями Западной Молдовы частью румынского этноса? Кроме этнографического у этого вопроса было ещё и геополитическое измерение, связанное с принадлежностью Бессарабии.
Первоначально Петербург рассматривал этот вопрос сугубо этнографически.
На рубеже веков среди русских этнографов и публицистов преобладало представление о бессарабских молдаванах как об этнографической группе в составе румын.
Известный географ Лев Берг, сам уроженец Бессарабии, по этому поводу давал следующее определение: «Молдаване — это румыны, населяющие Молдавию, Бессарабию и соседние с Бессарабией части губерний Подольской и Херсонской; в небольшом числе живут они также в Екатеринославской губернии… От румын Валахии, или валахов, отличаются незначительными диалектологическими признаками».
Однако со временем общерумынский национализм стал вовлекать в свою орбиту и некоторых бессарабских интеллектуалов.
В 1906 — 1907 годах в губернии кружком разночинной молодёжи издавалась румынофильская газета «Бессарабия». Румынофилы даже пытались добиться представительства в имперской Государственной Думе. Основными их программными принципами были: автономия для Бессарабии, официальный статус для румынского языка, равенство гражданских прав, земля для молдавских крестьян.
Этот процесс накладывался на движение среди бессарабского клира за расширение сферы применения молдавского языка в богослужебной, учебной и миссионерской деятельности.
Легализация изучения молдавского языка в Кишинёвской духовной семинарии автоматически поставила вопрос об использовании в учебном процессе румынской литературы. В 1906 г. на епархиальном съезде высказывались довольно радикальные проекты, давшие основание подозревать бессарабцев в церковном сепаратизме.
Существовала угроза смычки между радикальной прорумынской интеллигенцией и церковными автономистами: «румынофилами» и «молдованофилами». Роль православного священства в молдавском обществе была системообразующей, и такие сдвиги могли привести к кардинальному изменению политических настроений.
С непростыми этнополитическими процессами в Кишинёвско-Хотинской епархии был призван разобраться её новый глава — епископ Серафим.
К моменту назначения на Бессарабскую кафедру в 1908 г. он уже являлся видным церковным деятелем — членом Святейшего Синода, поборником возрождения приходской жизни.
Своим характером и социальным статусом Серафим очень выделялся в среде церковных иерархов. Он имел личные связи с членами царской семьи и самим императором. В отставку тогда ещё гвардии штабс-капитан Чичагов уходил, имея статус адъютанта великого князя Михаила Николаевича, с императором он имел личное общение в процессе подготовки канонизации Серафима Саровского.
Между тем Чичагов-младший славился и личным героизмом: сам легендарный Скобелев вручил ему за боевые действия на Балканах именную саблю с надписью «За храбрость». На военных манёврах во Франции офицер Чичагов был представлен как ведущий российский специалист по артиллерийскому делу.
На церковном поприще бывший военный проявлял простоту в общении и армейскую выправку.
«В его молчаливых и повелительных жестах чувствовалась привычка командовать; служил он негромким старческим голосом, благославлял слабым движением рук, генеральски снисходительно шутил с духовенством», — характеризовал его церковный историк Краснов-Левитин.
Также владыка Серафим выделялся среди многих своих высокопоставленных современников открытым и твёрдым монархизмом. В тревожные дни Первой Русской революции даже многие губернаторы старались перестраховаться на случай прихода к власти либеральной оппозиции, что уж говорить о церковных иерархах.
Чичагов же активно участвовал в консервативном движении. В 1909 г. он был даже избран почётным председателем Московского Съезда Русских людей, где продвигал идею объединения различных монархистских организаций.
Церковная миссия Чичагова была тесно связана с политической.
На выборах в Государственную Думу Бессарабская губерния демонстрировала довольно консервативные голосования. В регионе активно развивались право-монархические организации, своим авторитетом епископ был способен усилить этот процесс. Отец Серафим стал одним из лидеров Бессарабского отделения Союза Русских людей, почётным членом Аккерманской организации этого движения.
Практика активного вовлечения священников в социально-культурную жизнь приходов, продвигаемая епископом Серафимом, как нельзя лучше соответствовала задачам укрепления влияния правых партий.
Вникнув в дела Кишинёвско-Хотинской епархии, Серафим пришёл к выводу, что сепаратистские настроения «не имеют под собою серьезной почвы ввиду того, что народ к таким идеям не причастен и большинство духовенства расположено к соединению с Россией».
В отношении небольшой группы «сепаратистов» (до 20 священников) были применены точечные санкции, которые в большей мере имели вид «показательной порки», нежели серьёзных репрессий.
Для того же, чтобы сузить социальную базу румынофилов как среди клира, так и среди мирян, православный епископ сформулировал концепцию, которая остаётся актуальной и по сей день.
Серафим обратил внимание на то, что «искусственно созданный» язык запрутских румын отличается от «чистого и народного» языка бессарабских молдаван. Введение церковных служб и проповедей на молдавском языке стоит приветствовать. Делать это стоит хотя бы потому, что «народ еще совершенно не знает русского языка, школы дали пока незначительный процент русской грамотности».
Румынскому же влиянию на православные общины Бессарабии необходимо противодействовать. Главными проводниками такого влияния признавались бессарабцы, получившие образование в Румынии, а также современная румынская религиозная и светская литература.
В соответствии с этим подходом Кишинёвская епархиальная типография продолжила печатать молдавскую религиозную литературу для священников и мирян. Не был закрыт даже журнал «Луминэторул», в редакции которого были разоблачены «церковные сепаратисты». В дополнение к этому молдоязычному изданию в 1913-1914 годах в Бессарабии появился ещё один аналогичный журнал и две газеты.
Относительно самого молдавского языка митрополит Серафим предложил проводить его естественную русификацию: понятия, отсутствующие в бессарабском говоре, заимствовать из русского, но не брать из румынского.
Параллельно поощрялась интеграция молдаван в российское имперское пространство. Двери таких монархических организаций, как Союз Русского народа, широко раскрылись для бессарабцев, а их лидеры Павел Крушеван и Павел Крупенский были этническими молдаванами.
В своей прощальной речи, произнесённой в Кишинёвском кафедральном соборе перед отбытием на службу в Тверскую епархию (1914 г.), теперь уже архиепископ Серафим сказал, что всегда любил молдаван, румын же — нет.
Таким образом был проведён водораздел между двумя идентичностями. Языковые различия между молдаванами и румынами за минувшее столетие стали куда менее существенными, но ментальные и культурно-политические остаются довольно сильными. В начале третьего тысячелетия молдавенизм всё так же остаётся естественным союзником России в Пруто-Днестровье.
А ещё эта история ярко демонстрирует то, как Российская Империя избежала на бессарабско-молдавском направлении основную ошибку, допущенную Советским Союзом в украинском вопросе.
Вместо соединения в общий массив родственных этносов, но имеющих разную историческую память, социально-культурные особенности, империя стала формировать национальное самосознание именно той этнической группы, которая была наиболее близка России. Мировоззренчески чужеродные элементы, пусть даже близкие по языку, отсекались.
Правильность выводов, сделанных епископом Серафимом, подтвердилась уже через три года после его отбытия из Бессарабской епархии.
Независимость Молдавской Демократической республики от России была провозглашена лишь в феврале 1918 г., когда румынские войска уже контролировали Кишинёв. Голосование же за отмену Молдавской автономии в составе Румынского королевства в ноябре 1918-го удалось провести лишь голосами меньшинства депутатов краевого совета в условиях разгула репрессивной политики оккупантов.
