Эпидемия коронавируса привела к массовой популярности романа «Чума» — широко известного произведения Альбера Камю. Выдающийся французский писатель, нобелевский лауреат по литературе, описывает в нем колониальный город Оран, охваченный смертельной болезнью, которая становится испытанием для его жителей — проверяя на прочность их личные моральные качества, человеческую солидарность и обыкновенный здравый рассудок.
Эта книга была написана в 1944 году, и критики рассматривают ее сюжет как аллегорическое изображение наступавшего на Европу фашизма. Однако она в подробностях раскрывает хронику распространения эпидемии, передает психологическое состояние оказавшихся в ее эпицентре людей. И это вызывает понятный интерес у напуганных коронавирусом европейцев. Камю читают во Франции, Испании и Италии, где всего за один месяц «Чума» взлетела в рейтингах продаж с семьдесят первого на третье место. И поднялась бы на самый верх, если бы в стране не закрыли книжные магазины.
Перед лицом наступления новой пандемии важно помнить: история всегда повторяется, хотя новым поколениям кажется, что они переживают особенный, неповторимый и уникальный опыт. Смертельный мор приходил в наши земли так часто, что подобные случаи не фиксируются в школьных учебниках — за исключением «испанки» и «черной смерти». Однако мы вполне можем узнать о них из многочисленных литературных источников.
Тема катастрофических эпидемий является магистральной для европейской и мировой культуры. Плутарх описывал знаменитую афинскую чуму, которая, скорее всего, была вспышкой брюшного тифа и унесла жизнь Перикла. Гален рассказывал про Антонинову чуму в Риме, чьи симптомы позволяют надежно опознать оспу. А Джованни Боккаччо построил сюжет «Декамерона» вокруг бежавших от эпидемии флорентийцев, укрывшихся от нее на загородной вилле.
Эта традиция четко прослеживается вплоть до конца ХХ века. Томас Манн продолжил ее в романе «Волшебная гора», рассказывая о рефлексирующих пациентах туберкулезного санатория в альпийских горах Давоса. Стивен Кинг описал в книге «Противостояние» пандемию вырвавшегося из американской военной лаборатории гриппа — который затем распространили с помощью диссидентов на территорию СССР и Китая. А в нынешнем, новом веке тематика эпидемий перекочевала в другие жанры масскульта — остросюжетные блокбастеры, компьютерные игры и сериалы.
Все это отражено в наследии украинских, российских, а также советских классиков. «Мое намерение было провести зиму в Италии. Но в Италии бушевала холера страшным образом; карантины покрыли ее как саранча. Я встречал только бежавших оттуда итальянцев, которые от страху в масках проезжали свою землю», — писал в 1836 году Жуковскому путешествующий по Европе Николай Гоголь, поспешив спрятаться от мора во Франции.
А спустя без малого сто лет тему итальянской эпидемии раскрыл урожденный киевлянин, а впоследствии — москвич Илья Эренбург. В своей фантастической книге «Трест «Д. Е.» История гибели Европы» он рассказал о спровоцированном империалистами море, завезенном на многострадальные Апеннины.
«На транспорте «Реджина Элена»… было замечено несколько случаев однородных заболеваний. Больных изолировали, но эта разумная мера, к сожалению, не принесла желаемых результатов. «Реджина Элена» прибыла в Бриндизи 12 марта. Через неделю, то есть 19 марта, эпидемия новой болезни свирепствовала в Бриндизи. Оттуда чикита перекочевала сначала в Неаполь, а потом, в конце марта, и в Рим», — писал Эренбург, явно вдохновленный эпидемией «испанского гриппа». По иронии судьбы, это очень напоминает нынешнюю динамику распространения коронавируса — с той разницей, что в реальности он наступает на Италию не с юга, а с севера.
Об эпидемиях писал и Тарас Шевченко. В 1848 году он сочиняет мрачное стихотворение «Чума» — описывая «моровую пошесть» в украинском селе, от которой спасались в добровольном карантине запуганные крестьяне.
Чума з лопатою ходила,
Та гробовища рила, рила,
Та трупом, трупом начиняла
Чи городом, чи то селом,
Мете собі, як помелом.
Весна. Садочки зацвіли,
Неначе полотном укриті,
Росою божою умиті,
Біліють. Весело землі:
Цвіте, красується цвітами,
Садами темними, лугами.
А люди біднії в селі,
Неначе злякані ягнята,
Позамикалися у хатах
Та й мруть.
Интересно, что, по мнению литературоведов, Шевченко испытал на себе влияние пушкинской пьесы «Пир во время чумы», опубликованной в 1832 году. А Александр Сергеевич, в свою очередь, переложил на русский фрагменты из пьесы шотландского поэта Джона Вильсона «Чумной город», посвященной эпидемии в Лондоне. Пушкин работал над поэтической пьесой в Болдино, находясь под впечатлением холерного мора 1830 года — который привел тогда к знаменитым холерным бунтам в Севастополе и Петербурге.
Те, кто следил за событиями в Тернополе и Новых Санжарах, вполне может представить себе атмосферу царившей в то время паники. Однако юные герои Пушкина противопоставляют этому страху браваду своего безмятежного фатализма.
Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Сегодня эти стихи получили новую популярность в связи с угрозой коронавируса. Их одинаково часто цитируют в российских и украинских блогах. А это не только в очередной раз указывает на коренные связи разных культур — но также внушает нам исторический оптимизм, напоминая про испытания, которые успешно пережили далекие предки.
