Как стало известно, на Украине среди прочей подрывной литературы запретили книгу Бориса Акунина «История Государства Российского».
Сам писатель неоднократно высказывался в поддержку украинских властей (например, на вопрос «чей Крым?» отвечал: «Ну, конечно, не российский. О чем тут говорить? Это нарушение международного права»), высказывал свое резко критическое отношение к «режиму Путина», выражал стыд за заключение Олега Сенцова и надежду на то, что он будет освобожден после падения режима.
Другое событие в том же ряду — известный журналист Сергей Пархоменко, ведущий радио «Эхо Москвы», поместил у себя в Фейсбуке очень теплый, сентиментальный пост про свое пребывание во Львове, описав и город, и его жителей с большой симпатией.
В комментарии явились во множестве (сотни, судя по числу лайков под комментариями) горячие украинские патриоты, которые обнаружили у Пархоменко «шовинистическое мурло» и наименовали его «прозомбированным прокремлевским россияном и быдлом» и «кремлевским пропагандоном». Кто знаком с творчеством Сергея Пархоменко, тот оценит иронию.
Комментаторы также твердо решили, что его дед, работавший профессором во Львовском университете, не мог быть никем иным, как агентом КГБ, и является для («сознательных») украинцев таким же оккупантом, как представители Третьего рейха, а также выражали сожаление, что во Львове самому Пархоменко «не дали пенделя».
Лучше выказать избыток ярости к врагам, чем недостаток.
Конечно, это далеко не первый раз. Нашим западникам, которые «вместе со всем мировым сообществом» поддерживали текущие киевские власти, уже приходилось сталкиваться с крайне враждебной реакцией людей, которым они выражали горячие симпатии.
Это выглядит, на первый взгляд, психологически непонятным — обычно люди, особенно полагающие себя в опасности, охотно принимают поддержку и утешение.
Это выглядит также крайне контрпродуктивно политически: ну не глупо ли — отталкивать своих симпатизантов? Симпатизанты приходят в уныние, «ватники» язвительно насмехаются — мол, пришел мальчиш-плохиш к буржуинам, а его выгнали пинками.
Это явление социальной психологии еще ждет своего исследователя, но нам стоит попробовать дать ему хотя бы поверхностный анализ.
В чем причина такого поведения? Это люди, пережившие личные страдания, у которых враги сожгли родную хату? Про всех знать наверняка невозможно, но у большинства это явно не так.
Тут что-то другое, и можно обратить внимание на то, что явное большинство комментаторов, обличающих «кремлевского» Пархоменко, да и вообще проявляющих в Фейсбуке неукротимый украинский патриотизм, носят русские имена и фамилии, да и по-украински говорят с некоторым трудом — мне доводилось видеть сетевую стычку между критически настроенной к Майдану женщиной, которая писала по-украински, и яростным адептом Майдана, который отвечал ей по-русски.
На такое поведение, среди прочего, влияет то, что можно было бы назвать «синдромом перепуганного патриота». Перепуганного не внешними врагами, а другими патриотами, перед которыми он боится показаться недостаточно патриотичным.
Это не обязательно продуманная стратегия — это то, как люди склонны действовать подсознательно, выбирая линию поведения, которая выглядит наиболее безопасной (или даже выгодной).
Это как с теми трудящимися, которые глубоко и искренне ненавидели троцкистско-бухаринских выродков, потом на короткое время возненавидели «врачей-убийц», а потом разненавидели их обратно, когда стало ясно, что дело свернули.
Нам легко их порицать — мы не жили в тех условиях — но так уж склонны вести себя люди, которые чувствуют себя уязвимыми.
Они стараются подчеркнуть ненависть к врагам — и тут, как сказал поэт: «Це знають ще у яслах малі діти, що лучше перебдіть, ніж недобдіти». Лучше выказать избыток ярости к врагам, чем недостаток. Лучше лишний раз пнуть симпатизанта, чем случайно забыть пнуть противника.
«Русскоязычные украинские патриоты» оказываются наиболее уязвимы для такого синдрома, потому что являются по происхождению «финно-монголами», их родной язык — это «язык оккупанта», их предков «привезли на место выморенных голодом украинцев» и вообще им время от времени замечают, что они национальное меньшинство и гости на чужой земле.
Им приходится очень старательно доказывать, что они — свои.
Яростная ругань русских по происхождению и языку людей в адрес «москалей» — часто даже прямо «русских» — обращена не к москалям как таковым, а к своим. Это демонстрация лояльности, отчаянная попытка быть принятыми.
И тут стремление отдельного человека доказать, что он — истинный патриот и должен восприниматься в качестве такового, никак не связано с интересами сообщества в целом.
Конечно, в интересах Украины (как государства) было бы привечать своих симпатизантов в других странах — и в России особенно. Но люди не думают об интересах государства — яростный патриотизм такого рода призван обеспечивать личные, а не коллективные интересы.
Отталкивать симпатизантов, настраивать против себя нейтралов, ободрять противников, конечно, глупо и вредно для своей стороны в целом, но может быть самоочевидной линией выживания для отдельных людей.
Стоит, однако, заметить, что ничего специфически украинского в такой реакции нет.
Похожая реакция — хотя заметно слабее выраженная — встречается и с другой стороны. Когда некоторые люди, ранее поддержавшие Майдан, начинают выражать сомнения и тяжкие раздумия по поводу его результатов, они сталкиваются с грубыми насмешками и враждебностью, им предъявляют претензии за всю войну и совершенные в ее ходе преступления, даже если они лично в них никак не участвовали.
Это тот же самый синдром — «а вдруг я покажусь недостаточно яростным и неукротимым?», желание играть темного, но преданного партии человека.
Наши же либералы оказались побочными жертвами социальной стихии — и им не стоит обижаться на людей, которые просто хотят приспособиться и выжить. Им, пожалуй, стоит перейти от приверженности сторонам к приверженности принципам — и перестать считать любые силы, враждебные российскому руководству, силами добра.
