Турция важна для России — это аксиома. Нашим отношениям уже полтысячи лет, и уже несколько веков как мы стали соседями — со всеми вытекающими из этого войнами, сотрудничеством, ссорами и торговлей.
Советская Россия сыграла важнейшую роль в создании современного турецкого государства — собрав осколки Российской империи, большевики помогли Ататюрку удержать хотя бы основную территорию проживания турок, Малую Азию, которую после гибели Оттоманской империи западные страны готовы были разделить на несколько государств. Но дружественные отношения не сохранились надолго — Европа шла к новой войне, и хотя в ней Турция уже не была противником России, и добрым соседом после нее она не осталась. СССР вышел из войны победителем и мировой сверхдержавой — и Сталин попытался воспользоваться новым статусом на южном направлении, чтобы обезопасить СССР и с этого фланга.
В 1945-м на переговорах с союзниками, а позднее и туркам были озвучены два пожелания СССР — если Турция хочет заключить новый договор о дружбе с Москвой (а прежний СССР аннулировал как не отвечающий новой ситуации), то Анкара должна пойти на возвращение территорий, полученных ею от Армении и Грузии в 1921 году, и изменить Конвенцию Монтре о проливах, позволив СССР иметь военную базу в Дарданеллах. Эти требования не были чрезмерными — если понимать, что платой за них стал бы стратегический союз двух стран. Сталин так и говорил: хотите союз — давайте исправим границу, не хотите — оставляйте как есть.
Но позиции западных стран в турецкой элите были гораздо серьезней, чем у СССР — к тому же Черчилль всячески запугивал Анкару советскими дивизиями в Болгарии, которые вот-вот могут ударить по Турции. Это было смешно — у СССР на Балканах было на порядок меньше войск, чем у Турции, и воевать Сталин не собирался. Он хотел скорее сыграть на противоречиях внутри турецкой элиты — все-таки память о российско-турецком сотрудничестве была сильна, как и память о том, что хотели сделать с Турцией англичане и французы — и пощекотать нервы англосаксам. Реально у СССР тогда не было возможности мирным способом распечатать Черное море — вопрос проливов пришлось бы решать не с Турцией, а с США и Великобританией, которые были категорически против того, чтобы выпускать советский флот на средиземноморский простор.
В итоге борьбу за Турцию мы тогда проиграли — Анкара ушла под атлантический зонтик. В 1952-м Турция вступила в НАТО — и хотя спустя год СССР объявил об отсутствии у советских Армении и Грузии территориальных претензий к Турции, восстанавливались отношения тяжело. Экономические связи, как и политические контакты, пережили подъем в 60-70-е годы — но и тогда периодические кризисы, вроде кипрского в 1974-м, омрачали двухсторонние связи.
Военные перевороты ничего принципиально не меняли в контактах двух стран — хотя армейская верхушка отличалась сильной прозападной ориентацией, все же турецких генералов нельзя было назвать американскими марионетками. Да, в глобальном противостоянии восточного и западного блоков Турция находилась среди наших противников — но экономические связи развивались достаточно успешно. Это была светская, кемалистская Турция — инкорпорированная в западную экономику, военные структуры и силовое поле. Такая полуевропейская — удобный для Запада образец переваривания «передовой культурой» «отсталой цивилизации».
Но под ней дремала, а точнее, была придавлена другая Турция — мусульманская, оттоманская, традиционалистская. Она просыпалась, поднималась — и в 90-е годы заявила о себе открыто. Если до этого армия брала власть, чтобы устранить слишком либеральные правительства, то теперь ей начала противостоять исламистская, глубинная Турция — и ей армия проиграла.
Если в 1997-м армия с помощью одного лишь ультиматума смогла устранить от власти предшественника Эрдогана, то сейчас ей не удалось сменить власть даже при помощи военного путча. Да, путч был странным и больше похожим на спонтанный, плохо подготовленный жест отчаяния боявшихся разоблачения заговорщиков — но все равно армия потеряла доверие народа. Именно благодаря которому и могла легко корректировать направление движения страны. Теперь мы имеем дело с другой Турцией — и поэтому важно понимать, куда она пойдет и что из этого отвечает нашим интересам.
Для начала — России нужна такая Турция, которая нравится самим туркам. Мы не экспортируем ни демократию, ни традиционализм, мы не против ни политического ислама, ни светского государства. Какой строй выберут сами турки, то и будет самой устойчивой формой их государства. И такое государство будет способно выстраивать нормальные стратегические отношения с соседями, в том числе и Россией. Но если турки расколоты на сторонников светского государства и исламистов, на желающих «интеграции в Европу», и традиционалистов, то на кого делать ставку России?
Ни на кого — точнее, на тех, кто, по нашей внешней оценке, в большей степени отвечает турецким интересам, на тот строй, который будет наиболее устойчивым и приемлемым для турецкого общества. Если Эрдоган пользуется поддержкой половины турецкого общества, а его противники расколоты и между ними больше противоречий, чем общего — значит, сегодня именно турецкий президент олицетворяет собой выбор соседнего народа. И Россия будет работать именно с ним — не закрывая глаза на все существующие у нас разногласия по конкретным геополитическим вопросам.
К тому же по той же Сирии наши противоречия, хотя формально и сильны, в реальности носят тактический, а не стратегический характер — и Москве, и Анкаре нужна единая спокойная Сирия, в которой будет найден баланс между различными национальными и конфессиональными группами. А вот общих стратегических целей у России и Турции предостаточно.
Эрдоган у власти уже 13 лет — и за эти годы отношения наших стран действительно неуклонно развивались по восходящей. Главная причина этого — не личные симпатии Эрдогана к России — их нет, а то, что он пытается построить независимую, самостоятельную Турцию. Которой крайне выгодны близкие, тесные отношения с важнейшим северным соседом — Россией.
Да, у Эрдогана и у части турецкой элиты было и остается много амбиций — в том числе порой и пантюркистских, неооттоманских. Впрочем, при всем уважении к туркам, им уже не удастся снова стать центром притяжения всего Большого Ближнего Востока — времена их халифата прошли, собрать тюркские народы (что естественным образом привело бы к вражде с Россией) в единый проект также не удастся. Но у 80-миллионной Турции действительно большое будущее и большие возможности — как у одной из ключевых стран региона, как у моста между Европой и Азией.
Турция, как и Россия, должна «всего лишь» стать самой собой, перестав быть недо-Европой и недо-Азией — у турок есть собственная, выработанная в оттоманский период, цивилизационная идентичность, есть свои точки опоры и сильные стороны. Исламизация Турции, которой так пугают как европеизированную часть турок, так и ее соседей (в том числе и Россию), не представляет никакой угрозы, напротив, является ярким выражением процесса обретения турками самих себя.
Жесткий светский режим, установленный Кемалем Ататюрком, притеснял ислам — и в этом смысле был антинациональным, то есть построенным на игнорировании чувств большой, а точнее — даже большей части населения. Его трансформация, проведенная Эрдоганом, совершенно естественна: исламизация — не выдумка начитавшихся иностранных учебников «реформаторов», а возвращение народа на те позиции, которые были объявлены «закрытыми для религии». России не опасна исламская Турция — просто потому, что любая другая будет неустойчивой.
Конечно, России не нужно, чтобы исламское возрождение в Турции привело к тому, чтобы эта страна стала базой для тех «исламистов», которых англосаксонские игроки пытаются использовать для подрыва нашего Северного Кавказа и Средней Азии — но самостоятельной, независимой от внешних центров Анкаре они точно так же не нужны.
Игры Запада в «исламизм», попытки использовать исламский фактор для создания проблем геополитическим противникам вроде России и Китая или властям мусульманских государств уже давно понятны всем вменяемым правителям исламских стран, включая и Эрдогана. Между исламистами и «исламскими террористами» (часть из которых просто находится на службе МИ-6) есть огромная разница — и Эрдоган не собирается превращать Турцию в марионетку внешних сил.
России не нужна раздробленная и слабая Турция — поэтому так несерьезны разговоры о поддержке курдских партизан или ставки на свержение Эрдогана. Эрдоган, конечно, может потерять власть — если перегнет палку с чистками в армии и закручиванием гаек как таковых, или если увязнет в какой-нибудь внешней авантюре типа войны с курдами на территории Сирии или Ирака. Но хотя сейчас он и находится в некотором ажиотаже, все же его политический инстинкт должен подсказать ему, где остановиться в укреплении своей власти.
Да, сейчас у него появилась возможность для проведения той конституционной реформы, которую он давно уже пробивал — он укрепит полномочия президента, почистит армию и прижмет оппозицию. Но Эрдогану нет нужды превращаться в тирана — у него и так есть большая поддержка в народе и немалая поддержка в элитах. Точно так же у него нет сейчас даже особых возможностей для внешних авантюр — примирение с Россией позволяет искать варианты мирного урегулирования в Сирии с учетом турецкой заинтересованности в минимизации курдского фактора.
Идеальная для России Турция — это страна, которая входит не в НАТО, а в Евразийский союз. Ну или как минимум является надежным партнером и стратегическим союзником России. И это не пустые надежды, а вполне возможный сценарий будущего, на который могут и должны работать как в Москве, так и в Анкаре. Не близкого будущего, но и не такого уже далекого. В ближайшие 10 лет ситуация на большой геополитической доске будет меняться кардинальным образом — и такие важные центры силы, как Турция, будут вынуждены окончательно определиться со своим местом в большой игре.
Им придется делать исторический выбор направления движения в трансформируемом мире, выбирать союзников и противников, выбирать между сохранением собственной цивилизации и превращением в объект для манипуляции стратегов глобализации. Если Турция хочет сохранить и усилить свою самодостаточность, то поддержка России в этом ей обеспечена.
Петр Акопов
