https://ukraina.ru/20240426/1054735582.html
Дмитрий Киселев: Чтобы ощущать любовь вокруг, ты должен сам ее давать
Дмитрий Киселев: Чтобы ощущать любовь вокруг, ты должен сам ее давать - 26.04.2024 Украина.ру
Дмитрий Киселев: Чтобы ощущать любовь вокруг, ты должен сам ее давать
Генеральному директору Международной медиагруппы "Россия сегодня" Дмитрию Киселеву 26 апреля исполняется 70. Накануне журналисты издания Украина.ру встретились с ним и поговорили об актуальном, и вспомнили недавнее прошлое
2024-04-26T07:02
2024-04-26T07:02
2024-04-26T14:12
интервью
россия
украина
запад
владимир путин
юлия тимошенко
леонид кучма
верховная рада
администрация президента
российская газета
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
https://cdnn1.ukraina.ru/img/103402/69/1034026988_0:0:1920:1080_1920x0_80_0_0_7ca5eaf0afcba138cd0715a00f39b5bb.jpg
— Дмитрий Константинович, наши геополитические недруги называют вас «главным пропагандистом Кремля». Вы находитесь во всех санкционных списках, что я считаю высокой оценкой вашего многостороннего труда на посту гендиректора медиагруппы «Россия сегодня». Ваши трехчасовые марафоны по воскресеньям смотрит огромное количество людей, это самый большой трафик среди политических программ. Как вы сами относитесь к слову «пропаганда», какой вы видите миссию журналиста?— Пропаганда — слово пустое и многозначное. Как-то раз у нас был корреспондент BBC и брал у меня интервью. До начала беседы он сказал: «Ну что, поговорим о пропаганде?» Я сказал ему: «Стив, если я занимаюсь пропагандой, то и ты занимаешься, если я занимаюсь профессиональной журналистской деятельностью, то и ты». Он понял, что вступил на тонкий лед, и предпочел отшутиться: пропаганда — это когда мне не нравится то, что ты говоришь. И все западники это прекрасно понимают. Когда они говорят, это пропаганда, это оценочное явление, это такое ругательное слово для них. Но оно на самом деле пустое и ничего не значит.В ЦК Компартии Китая до сих пор есть подразделение, которое официально занимается пропагандой. Они этого не стесняются. А пропаганда — ну что это такое? Если взять латинскую основу этого слова — это «распространение». Распространение своих взглядов, распространение информации. В этом нет ничего дурного. Поэтому я считаю, что я занимаюсь профессиональной журналистской деятельностью. И было бы странно, если бы у меня не было такой задачи, как обращение, скажем так, в свою веру своей аудитории. Потому что, конечно же, мы занимаемся тем, что оказываем формирующее воздействие на аудиторию. И наш продукт внутри России — это общественный баланс.Конечно, этим занимаемся не только мы, но в значительной степени мы взяли на себя ответственность, как журналистский коллектив, за общественный баланс в стране, за атмосферу, которая позволяет стране развиваться.— Перейдем к Украине. В начале нулевых годов вы несколько лет поработали в этой стране на популярном телеканале, в телекомпании ICTV. Там возглавляли информационную службу, вели свои собственные программы и так далее. Кстати говоря, я вслед за вами был там. И многие говорили, ребята, что вы там построили школу журналистики. Словом, были очень лестные отзывы о вас. И был интересный такой феномен, который уже позабыт. Мы были в моде. Все русское было в моде. И тогда в нулевых годах открывались издания. «Коммерсант», вот «Эксперт», мой любимый, «Комсомольская правда», «Московский комсомолец». Все шли, открывали свои хабы, вещали на Украину. И украинский бизнес, который финансировал это дело, и власти с большим удовольствием нас принимали. И учились у российских журналистов. Сейчас у них всё это, конечно, по-другому. И мне самому трудно понять, как это вообще всё произошло за короткий исторический период, как они вообще переформатировались. Почему так произошло? Почему украинские элиты допустили самоубийственную для украинского государства войну?— Действительно, я, наверное, был первым журналистом из России, кто поехал туда по частному контракту, скажем так, в долгосрочную командировку. Евгений Киселёв поехал позже, Савик Шустер поехал позже. Кстати, это я придумал название программы «Свобода слова». Я вёл такую программу на ICTV тогда.— И потом Савик...– Потом Савик, да. Ну, прекрасно, у меня нет претензий. Действительно, вы абсолютно верно говорите, что русское было в моде. И меня пригласили как такую редкую что ли птицу. Это был необычный для Украины опыт, но очень ценный. Они очень хотели. И я сначала поехал туда на тренинги, чтобы как-то потренировать коллег и создать, запустить эту информационную службу.А потом, когда это было сочтено очень успешным, то тогда они сделали предложение остаться. Я сказал, что ваша сильная сторона — женщины-ведущие, но нет ни одного мужчины-ведущего. Они говорят: ну вот и отлично. Я говорю, ну давайте попробуем на какое-то время. А мне уже очень понравился коллектив, но я сразу почувствовал, что для украинца понятие государства, государственных институтов и государственных символов внутри не впитано с молоком матери.А для россиян это так, потому что для нас государство — это очень большая ценность. Потому что у нас государство было всегда, а на Украине его не было никогда. Поэтому этого и не могло быть в них воспитано. У них государство было Советский Союз, а незалежна Украина — это образ не всегда понятный. И мне приходилось в них это воспитывать, в своих юных коллегах. К примеру, завтра будет день украинского флага, давайте сделаем об этом репортаж. Расскажем историю, почему этот флаг — государственный символ. Мне говорят, а зачем это?Мне пришлось рассказать, как сделать этот репортаж, он потом вышел. И все равно я столкнулся с непониманием молодой журналистки, а это была ни много ни мало Алена Громницкая, которая потом стала пресс-секретарем президента Украины Кучмы. Но я считал, что это прекрасно, что мне удалось воспитать такие кадры. Но тем не менее исходный материал был таким. То есть государство не ставилось в грош. Мне сразу объяснили, когда я приехал, знаешь, чем отличается украинский олигарх от русского, российского. Я говорю, ну чем? У украинского нет денег.Тем не менее это были влиятельные люди внутри страны, и им не удалось сформулировать общенациональные интересы. Если вы помните, то они грызлись, и каждый боролся за себя, рвали по кускам страну, и общенациональные интересы не были сформулированы, и они не смогли объединить усилия. Считалось правилом хорошего тона иметь свою партию, свое СМИ, либо какой-то медиахолдинг. И Верховная рада была порезана, как пицца, на треугольники, секторы влияния между олигархами. То есть политика строилась вокруг интересов частных людей, а не общенациональных интересов. Что касается журналистики, то всё-таки в России вы могли тогда уже положить на стол пачку газет, претендующих на серьёзность. Например, «Российская газета», «Известия», «Коммерсант».А на Украине таких газет не было. Там была одна еженедельная газета «Факты», которая, в общем-то, была популярная, но она во многом состояла из коммерческих объявлений, либо заказных статей. То есть журналистика как общественный институт для Украины путалась с пиаром и подменялась. И журналисты сами себя осознавали как какие-то пиарщики, то есть они обладают способностями сформировать какой-то текст, но он должен быть в чьих-то интересах и так далее. Всё-таки я уезжал из России с твёрдым убеждением, что журналист представляет общество. Если мы берём у кого-то интервью, то мы задаём те вопросы, которые задаёт себе общество. И мы хотим получить те ответы, которые обществу интересны. Журналист не сам по себе. А там это какой-то пиар, свобода самовыражения, непонятно что. В результате не возникает журналистского сообщества, объединённого общими профессиональными ценностями, что тоже является слабостью. Политическая борьба велась за счёт уничтожения государственных институтов.Когда возникло это дело об убийстве журналиста Гонгадзе, голову которого не нашли до сих пор, то эти инспирированные демонстрации, которые несли по Крещатику гроб Кучмы, «Украина без Кучмы», но на самом деле в этой борьбе подрывался сам институт президентства. Понимаете, какая штука? Первый президент Украины Кравчук называл парламент, Верховную раду — «торговый дом Верховной рады». Потому что по Верховной раде, по парламенту, в канун голосования перемещались баулы с наличными долларами. То есть люди шли туда не для того, чтобы формировать законы незалежной Украины, а для того, чтобы просто зарабатывать.Поэтому уже в принципе строились политические партии, и политическая борьба, и политическая карьера. Когда я приехал туда, то Киев, как мне объяснили, это было видно на улицах, он был чемпионом мира по количеству 600-х «Мерседесов». Если мы помним, это были такие крупные черные машины. Сейчас она, наверное, самая бедная в Европе, а тогда она, наверное, не была самой бедной, как Албания, но она была примерно на уровне Португалии. Но в Португалии нет такого количества «Мерседесов», и даже в Германии. Для украинской элиты внешняя сторона жизни была почему-то важна.— Добавлю от себя в этот образ: 600-е «Мерседесы», бездомные собаки и крысы. Разница потенциалов там была кошмарной.— Плана развития страны не было. Хотели прислониться к кому-то — то ли к Западу, то ли к России, но хотели взять то и другое с обеих сторон. Но была еще такая как бы присказка или такая фраза: «А вы нас купите». Они были готовы продаться. А понятия человеческого достоинства или достоинства нации не было. Эти культурные провалы сыграли фатальную роль. И конечно, пренебрежение к праву, это третий тур выборов после оранжевого Майдана.А потом Ющенко стал чемпионом мира по скорости падения рейтинга. За полгода он совершенно провалился — уже к лету. Своего премьер-министра Юлию Тимошенко он назначил благодаря ее же шантажу, потому что, когда он назначил Петра Порошенко, Тимошенко предъявила ему письменную записку с обещанием в случае победы оранжевой революции, назначить её премьером. Он обидел Порошенко, превратил его в своего политического врага, но вынужден был взять Юлию Тимошенко в качестве премьер-министра, но через полгода иначе как воровкой её и не называл. То есть ореол оранжевой революции рассеялся, оранжевый цвет стал неприличен в гардеробе. Оранжевый исчез из пространства, стал постыдным. Поэтому неразвитость общественных институтов, презрение к государственным институтам, отсутствие какой-то национальной традиции и непонимание общенациональных интересов привело к такому фатальному результату.— Зато теперь они с надрывом ставят свои флаги и рушат наши памятники.— Это обратная сторона той же медали. Это опять отсутствие осознания общенациональных интересов, потому что они же наносят себе колоссальный вред. Вот этот вот дикий совершенно национализм, нацизм, да, потому что нацизм делит людей на сорта, а от него не выиграла ещё ни одна нация. Ломались все, от немцев и японцев до итальянцев и испанцев. Если они думают, что он сделает счастливым украинцев, то это не так. Это, безусловно, саморазрушение.— Раз мы заговорили о национализме, то какова будет, на ваш взгляд, победа над интегральным, радикальным украинским национализмом и как врачевать нанесённые глубочайшие раны?— Это, наверное, сейчас самый сложный вопрос, в том числе для России. Мы провозгласили цели денацификации и демилитаризации, но осталось это сделать практически. Ну, во-первых, я убеждён, что это таков исторический опыт, что нацизм сам не рассасывается, он исчезает только в результате военного разгрома. Так было в Японии, так было в Германии, так было в Италии. Поэтому только военный разгром при помощи внешней силы. Что сейчас и происходит, то, к чему мы, собственно, и ведём дело.А дальше есть международный опыт денацификации. Наверное, придётся судить. Ну, часть убежит какой-нибудь там крысиной тропой, как это было с нацистами после Германии, куда-то их с удовольствием примут для того, чтобы сохранить личинки этой будущей подрывной деятельности, потому что американцы не оставят свои мечты. Часть, наверное, удастся поймать и судить за их преступления. И отсеять тех, кто сознательно участвовал в этом, и тех, кто, к сожалению, просто оказался слаб. Ну, так было, собственно, в Германии. И я понимаю, когда нам говорят, что теперь вы с украинцами будете враги на поколение.Нам говорили, что мы с чеченцами навсегда побили горшки и будет вековая ненависть вплоть до кровной мести. Но нет. Чеченцы провели референдум. И посмотрите, как они сейчас себя показывают на фронте. И они сейчас бьются за Россию, но не как за чужую страну, а как за страну, которая дает им возможность свободно жить своим укладом. Они отстаивают свой уклад на фронте.Мы близкие люди, у нас общая культура, у нас общий здоровый корень. И конечно, я думаю, что он прорастет и даст свежие побеги. Сейчас идет великая миссия объединения, а мы сейчас крупнейшая разделенная нация в мире. Вот эта миссия и осуществляется нашими воинами.— Давайте добавим к этому оптимистичному прогнозу ваш личный фактор. Вы верите в то, что вам когда-нибудь удастся побывать в Киеве?— Мы все вместе с моими друзьями (тем же Кириллом Вышинским) мечтаем об этом. Я очень люблю Киев.Более того, поскольку девичья фамилия моей мамы Несмачная, я исхожу из того, что дед мой был украинец. Так что до 25% украинской крови во мне есть. И эта разделенная нация внутри меня. У меня нет никаких антиукраинских настроений. Да и во всем нашем обществе их нет. У нас ресторанчики украинской кухни сейчас на каждом углу. Попробуйте сейчас открыть ресторан русской кухни в Киеве. Вас там сразу разорвут.Так что это отношение России к Украине еще сыграет свою позитивную роль.— Если мы говорим о продолжающихся военных действиях, то самое главное сейчас – сохранение стабильности в тылу. Как нам ради сохранения стабильности государства не впасть в душное охранительство?— Россия сейчас на таком взлете, что ни о каком охранительстве речи и не идет. Мы развиваемся естественным и свободным образом.У нас прекрасное правительство. Я сейчас говорю не о президенте. Я считаю, что Владимир Путин — лучший правитель в истории России. Я сейчас говорю именно о правительстве Мишустина, которое сформировано по воле главы государства в январе 2020 года. Оно делает феноменальные успехи в управлении страной, оно вдохновляет людей.Когда я в 2014 году попал под санкции, мир для меня стал шире. Раньше мы испытывали пиетет по поводу возможности путешествовать по западным странам и считали себя частью Европы, то сейчас мы стали частью всего мира. Мы сейчас с мировым большинством, мы осознаем себя совершенно по-другому. Мы свободны, мы не комплексуем.Повторюсь, мы в своей богатейшей и самодостаточной культуре являемся частью мировой культуры.— Многие говорят о военной цензуре и сдерживании чужеродных влияний…— Военная цензура — это абсолютно естественное дело в условиях военного времени. Она не затрагивает людей. Она ограничивает информацию о нашей армии и возможности оскорблять ее. Она ограничивает подрывную деятельность.Если бы у нас таких ограничений не было, этим воспользовались бы украинские и западные ЦИПсО. Потому что империи разрушаются изнутри. У нас уже был такой горький опыт. Следовательно, у нас выработался к этому иммунитет. И слава богу.Так что военная цензура у нас есть. А в остальном диапазон свободы слова в России сейчас гораздо шире, чем на Западе. Я уже устал приводить в пример эту шутку, но это же чистая правда:В России вы можете сказать: «Я люблю / не люблю Путина» и «Я люблю / не люблю геев». А если вы на Западе скажете: «Я люблю Путина, но не люблю геев», вы сразу можете сделать себе харакири. У нас необязательно всем любить Путина. Он уже набрал на выборах свои 87% голосов. И мы не преследуем его критиков.Я недавно беседовал с Валентиной Ивановной Матвиенко. И я задал ей примерно тот же вопрос: «Следует ли ожидать закручивания гаек?» Она говорит: «Ни у кого и в мыслях этого нет».Кроме того, и мы с вами, и Путин, и всё наше общество проходят определенную эволюцию. У Путина был свой период евроромантизма, когда он в 2001 году выступил в Бундестаге на немецком языке. Он сказал: «Мы за евроинтеграцию. Мы видим себя частью этого процесса». Но в ответ он получил вежливые аплодисменты и уехал.А потом начался совсем другой период. В 2007 году в Мюнхене у Путина была совершенно другая речь против однополярного мира. А потом уже дело дошло до войны.В этом смысле сейчас мы себя ощутили более свободными, чем тогда. Потому что тогда мы себя ограничивали в части политкорректности и моде на европейское. Мы сейчас живем в своем естественном состоянии.— Вы возглавляете работу одной из крупнейших медиакомпаний. Как у нас в стране выстраиваются взаимоотношения СМИ и власти? Приходится ли вам отстаивать свою позицию, скажем, перед Администрацией Президента?— У меня своя авторская программа на ВГТРК. Я по поводу нее не общаюсь с Администрацией Президента. Я подозреваю, что Олег Борисович Добродеев (генеральный директор ВГТРК) меня сознательно от этого ограждает, чтобы моя программа была более авторской.Конечно, это нормально, когда Администрация Президента общается с руководителями государственных СМИ. Потому что нужно обмениваться мнениями и вырабатывать общий подход. Но на телевидении у меня особая позиция. Это была общая идея (в том числе, Президента), чтобы сохранить это авторство. Если этой программой будут рулить со стороны, она потеряет свой аромат. Это мнение автора, которое не обязательно должно разделяться Администрацией.Я стремлюсь, чтобы мы находили какой-то консенсус. Я ничего не приказываю. Мне важно найти общую линию, чтобы люди работали самостоятельно, а потом не мешать людям работать. У Украина.ру прекрасные результаты. Над вами же никто не нависает. Вы самостоятельные.— Подтверждаем.— Нам удалось создать ценную атмосферу свободы. Мы почему-то избегаем этого слова, но наши журналисты свободны. Запад постоянно говорит о свободе, но там свободы меньше, чем у нас. Это большое достижение для России.— Мы заговорили о государственных интересах. В числе ваших государственных интересов почему-то оказалось виноделие. Почему? Вы любитель вина?— Когда наша семья решила обосноваться в Коктебеле, мы с женой обнаружили, что там нечего пить. Вроде бы Крым, но вино там отвратительное. Хочешь сделать хорошо — сделай сам. А если «печатать деньги, то печатать доллары». Если уж и заниматься виноделием, то надо делать шампанское. Потому что шампанское — это высший пилотаж виноделия.Никто не понимал, как делать это шампанское. Я позвонил знакомому директору завода. Я сказал: «У меня шальная мысль, я хочу делать шампанское». Он ответил: «Хочешь делать — делай. Не понравится — выпьешь». С этим девизом мы и стали этим заниматься.Мы попросили сделать вино нескольких виноделов. Мы выбрали более-менее неплохое красное. Приехали к этой семье. Я встретил Илью Волошина, когда он еще ничего не умел. Он тогда был студентом Таврического университета по специальности виноделия. Он потенциально был виноделом в третьем поколении и хотел этим заниматься. Для него это была неслучайная история.Мы стали искать технологию. Мы нашли технологию. Заручились поддержкой экспертов и консультантов с завода «Новый свет». Несколько семей скинулись в шапку и купили профессиональное оборудование (самое маленькое, какое только бывает) — закупорочная машинка, чтобы закрыть одну бутылку. Розлив у нас был всего на четыре бутылки. Меньше не бывает. Это были как петровские потешные войска.Но поскольку мы не собирались продавать вино, мы делали вино бескомпромиссно. Задача снижения издержек не стояла. Наша задача — сделать как можно более качественно.Так проходили годы. Это был некоммерческий проект, мы назвали его «Коктебель». А через пять-шесть лет мы набрались наглости и стали принимать участие в винных конкурсах. Потом мы стали в них побеждать. Так производство и стало развиваться.Но мне бизнесом заниматься нельзя. Я сказал: «Я уже выполнил функцию, дальше действуйте сами». Этим занялась моя жена, поскольку у нее есть экономическое образование. И теперь мы делаем популярное в России шампанское.Как я к этому пришел? Олег Добродеев говорит: «Ты все равно едешь в отпуск в Коктебель. Ну сделай там кино про вино. У нас много материала отснято, тебе только стендапы сделать». Но меня эта тема увлекла. Мы сделали интересный фильм «Хватит травить народ. Кино про вино». Там была потрясающая история Льва Голицына. Оказалось, что у нас в стране даже нет закона о виноградарстве и виноделии. Виноделы шутили, что вино можно делать из всего, даже из винограда. Бодяжили безбожно, а Голицын мечтал превратить Россию в мощный винодельческий край.Премьера этого фильма состоялась в Госдуме. Все фракции поддержали 468-й закон о «Виноградарстве и виноделии». А поскольку мы сделали кино и у меня не было лоббистских интересов, виноделы избрали меня главой отраслевого общественного объединения. Мы много сделали для продвижения российского вина и по качеству, и по количеству. И я горжусь этим.— Лет пять назад я был в командировке в Крыму и случайно попал на джазовый фестиваль в Коктебеле. Он прервался из-за ковида, но воспоминания остались. Море, закатное небо, джаз, прекрасные напитки. Будет ли дальнейшая история у этого великолепного фестиваля?— Я мечтаю об этом. Но это вопрос безопасности. Снайперская винтовка стреляет на два километра. Вы представляете, что будет, если какого-то американца застрелят прямо на сцене? Ту же Дарью Дугину убили примерно на таком же фестивале. Поэтому я пока не готов взять на себя такую ответственность.— Наша победа может ознаменоваться джазовым фестивалем.— Конечно, мне бы хотелось его возобновить. Он ведь был основан еще в 2003 году, когда Крым был в составе Украины. Но какая разница, Украина это или Россия. К сожалению, на Западе сочли иначе и стали натравливать нас друг на друга.— Кстати, я в Коктебеле видел вас без охраны на велосипеде. И вы производите впечатление спортивного человека.— Я в жизни занимался разными видами спорта. Я занимался спортивной гимнастикой. Я до сих пор езжу верхом. Я могу встать на водные лыжи. На велосипеде могу прокатиться. В прошлом году я с тренером учился технично плавать - совершенствую технику кроля. Я стараюсь больше двигаться.— А какой у вас досуг? Книги? Вино? Кино?— Главное, что не домино (смеется).Я стараюсь путешествовать. Свободного времени у меня не так много. Но в целом я доволен жизнью. Может быть, с моей стороны это прозвучит нескромно, но для жизни материального нужно не так много. В этом возрасте ты в этом убеждаешься, что это все - предметы. А предметы я не коллекционирую.— А что нужно?— Нужно ощущение любви вокруг. Но ты должен сам ее давать. Нужно ощущение, что ты можешь помогать людям. Я учу своих детей, что вы должны помогать каждому человеку, которого вы встречаете в жизни. Это бесценно. Не впадайте в чёрствость. Если у тебя нет возможности что-то сделать (полечить, похоронить, оформить документы), ты можешь поддержать человека даже теплым словом. У меня уходит на это много мыслей и времени. И мне этого не жалко.— Сегодня вы празднуете юбилей, а нашему изданию скоро исполняется 10 лет. Хотелось бы услышать пожелания от юбиляра юбиляру.— Украина.ру уже завоевала серьезные позиции в информационном и политическом пространстве. Я желаю, чтобы ваш коллектив оставался дружным. Чтобы вы осознавали свою миссию. Чтобы вы наполняли смыслом свою работу и наполняли смыслом отношения российского и украинского народов. Вы производите смыслы. А сейчас нет ничего важнее смыслов. Люди, потерявшие смыслы, становятся несчастными и попадают в опасные ситуации. Это самое главное в вашей деятельности. Спасибо вам!
https://ukraina.ru/20240422/1054651122.html
https://ukraina.ru/20240415/1054519115.html
https://ukraina.ru/20240408/1054381365.html
https://ukraina.ru/20240401/1054235074.html
https://ukraina.ru/20240425/1054727576.html
https://ukraina.ru/20240424/1054683913.html
https://ukraina.ru/20240422/1054649793.html
https://ukraina.ru/20240425/1054718121.html
россия
украина
запад
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2024
Искандер Хисамов
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e6/09/0f/1038770661_346:0:900:554_100x100_80_0_0_2c136c47a4e7c70e98d44af8e5ac6d06.jpg
Искандер Хисамов
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e6/09/0f/1038770661_346:0:900:554_100x100_80_0_0_2c136c47a4e7c70e98d44af8e5ac6d06.jpg
Новости
ru-RU
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://cdnn1.ukraina.ru/img/103402/69/1034026988_112:0:1552:1080_1920x0_80_0_0_ff31acd6e354434b4736edbb1acb9821.jpgУкраина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Искандер Хисамов
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e6/09/0f/1038770661_346:0:900:554_100x100_80_0_0_2c136c47a4e7c70e98d44af8e5ac6d06.jpg
интервью, россия, украина, запад, владимир путин, юлия тимошенко, леонид кучма, верховная рада, администрация президента, российская газета
— Дмитрий Константинович, наши геополитические недруги называют вас «главным пропагандистом Кремля». Вы находитесь во всех санкционных списках, что я считаю высокой оценкой вашего многостороннего труда на посту гендиректора медиагруппы «Россия сегодня». Ваши трехчасовые марафоны по воскресеньям смотрит огромное количество людей, это самый большой трафик среди политических программ. Как вы сами относитесь к слову «пропаганда», какой вы видите миссию журналиста?
— Пропаганда — слово пустое и многозначное. Как-то раз у нас был корреспондент BBC и брал у меня интервью. До начала беседы он сказал: «Ну что, поговорим о пропаганде?» Я сказал ему: «Стив, если я занимаюсь пропагандой, то и ты занимаешься, если я занимаюсь профессиональной журналистской деятельностью, то и ты». Он понял, что вступил на тонкий лед, и предпочел отшутиться: пропаганда — это когда мне не нравится то, что ты говоришь. И все западники это прекрасно понимают. Когда они говорят, это пропаганда, это оценочное явление, это такое ругательное слово для них. Но оно на самом деле пустое и ничего не значит.
В ЦК Компартии Китая до сих пор есть подразделение, которое официально занимается пропагандой. Они этого не стесняются. А пропаганда — ну что это такое? Если взять латинскую основу этого слова — это «распространение». Распространение своих взглядов, распространение информации. В этом нет ничего дурного. Поэтому я считаю, что я занимаюсь профессиональной журналистской деятельностью. И было бы странно, если бы у меня не было такой задачи, как обращение, скажем так, в свою веру своей аудитории. Потому что, конечно же, мы занимаемся тем, что оказываем формирующее воздействие на аудиторию. И наш продукт внутри России — это общественный баланс.
Конечно, этим занимаемся не только мы, но в значительной степени мы взяли на себя ответственность, как журналистский коллектив, за общественный баланс в стране, за атмосферу, которая позволяет стране развиваться.
— Перейдем к Украине. В начале нулевых годов вы несколько лет поработали в этой стране на популярном телеканале, в телекомпании ICTV. Там возглавляли информационную службу, вели свои собственные программы и так далее. Кстати говоря, я вслед за вами был там. И многие говорили, ребята, что вы там построили школу журналистики. Словом, были очень лестные отзывы о вас. И был интересный такой феномен, который уже позабыт. Мы были в моде. Все русское было в моде. И тогда в нулевых годах открывались издания. «Коммерсант», вот «Эксперт», мой любимый, «Комсомольская правда», «Московский комсомолец». Все шли, открывали свои хабы, вещали на Украину. И украинский бизнес, который финансировал это дело, и власти с большим удовольствием нас принимали. И учились у российских журналистов. Сейчас у них всё это, конечно, по-другому. И мне самому трудно понять, как это вообще всё произошло за короткий исторический период, как они вообще переформатировались. Почему так произошло? Почему украинские элиты допустили самоубийственную для украинского государства войну?
— Действительно, я, наверное, был первым журналистом из России, кто поехал туда по частному контракту, скажем так, в долгосрочную командировку. Евгений Киселёв поехал позже, Савик Шустер поехал позже. Кстати, это я придумал название программы «Свобода слова». Я вёл такую программу на ICTV тогда.
– Потом Савик, да. Ну, прекрасно, у меня нет претензий. Действительно, вы абсолютно верно говорите, что русское было в моде. И меня пригласили как такую редкую что ли птицу. Это был необычный для Украины опыт, но очень ценный. Они очень хотели. И я сначала поехал туда на тренинги, чтобы как-то потренировать коллег и создать, запустить эту информационную службу.
А потом, когда это было сочтено очень успешным, то тогда они сделали предложение остаться. Я сказал, что ваша сильная сторона — женщины-ведущие, но нет ни одного мужчины-ведущего. Они говорят: ну вот и отлично. Я говорю, ну давайте попробуем на какое-то время. А мне уже очень понравился коллектив, но я сразу почувствовал, что для украинца понятие государства, государственных институтов и государственных символов внутри не впитано с молоком матери.
А для россиян это так, потому что для нас государство — это очень большая ценность. Потому что у нас государство было всегда, а на Украине его не было никогда. Поэтому этого и не могло быть в них воспитано. У них государство было Советский Союз, а незалежна Украина — это образ не всегда понятный. И мне приходилось в них это воспитывать, в своих юных коллегах. К примеру, завтра будет день украинского флага, давайте сделаем об этом репортаж. Расскажем историю, почему этот флаг — государственный символ. Мне говорят, а зачем это?
Мне пришлось рассказать, как сделать этот репортаж, он потом вышел. И все равно я столкнулся с непониманием молодой журналистки, а это была ни много ни мало
Алена Громницкая, которая потом стала пресс-секретарем президента Украины
Кучмы. Но я считал, что это прекрасно, что мне удалось воспитать такие кадры. Но тем не менее исходный материал был таким. То есть государство не ставилось в грош. Мне сразу объяснили, когда я приехал, знаешь, чем отличается украинский олигарх от русского, российского. Я говорю, ну чем? У украинского нет денег.
Тем не менее это были влиятельные люди внутри страны, и им не удалось сформулировать общенациональные интересы. Если вы помните, то они грызлись, и каждый боролся за себя, рвали по кускам страну, и общенациональные интересы не были сформулированы, и они не смогли объединить усилия. Считалось правилом хорошего тона иметь свою партию, свое СМИ, либо какой-то медиахолдинг. И Верховная рада была порезана, как пицца, на треугольники, секторы влияния между олигархами. То есть политика строилась вокруг интересов частных людей, а не общенациональных интересов. Что касается журналистики, то всё-таки в России вы могли тогда уже положить на стол пачку газет, претендующих на серьёзность. Например, «Российская газета», «Известия», «Коммерсант».
А на Украине таких газет не было. Там была одна еженедельная газета «Факты», которая, в общем-то, была популярная, но она во многом состояла из коммерческих объявлений, либо заказных статей. То есть журналистика как общественный институт для Украины путалась с пиаром и подменялась. И журналисты сами себя осознавали как какие-то пиарщики, то есть они обладают способностями сформировать какой-то текст, но он должен быть в чьих-то интересах и так далее. Всё-таки я уезжал из России с твёрдым убеждением, что журналист представляет общество. Если мы берём у кого-то интервью, то мы задаём те вопросы, которые задаёт себе общество. И мы хотим получить те ответы, которые обществу интересны. Журналист не сам по себе. А там это какой-то пиар, свобода самовыражения, непонятно что. В результате не возникает журналистского сообщества, объединённого общими профессиональными ценностями, что тоже является слабостью. Политическая борьба велась за счёт уничтожения государственных институтов.
Когда возникло это дело об убийстве журналиста Гонгадзе, голову которого не нашли до сих пор, то эти инспирированные демонстрации, которые несли по Крещатику гроб Кучмы, «Украина без Кучмы», но на самом деле в этой борьбе подрывался сам институт президентства. Понимаете, какая штука? Первый президент Украины Кравчук называл парламент, Верховную раду — «торговый дом Верховной рады». Потому что по Верховной раде, по парламенту, в канун голосования перемещались баулы с наличными долларами. То есть люди шли туда не для того, чтобы формировать законы незалежной Украины, а для того, чтобы просто зарабатывать.
Поэтому уже в принципе строились политические партии, и политическая борьба, и политическая карьера. Когда я приехал туда, то Киев, как мне объяснили, это было видно на улицах, он был чемпионом мира по количеству 600-х «Мерседесов». Если мы помним, это были такие крупные черные машины. Сейчас она, наверное, самая бедная в Европе, а тогда она, наверное, не была самой бедной, как Албания, но она была примерно на уровне Португалии. Но в Португалии нет такого количества «Мерседесов», и даже в Германии. Для украинской элиты внешняя сторона жизни была почему-то важна.
— Добавлю от себя в этот образ: 600-е «Мерседесы», бездомные собаки и крысы. Разница потенциалов там была кошмарной.
— Плана развития страны не было. Хотели прислониться к кому-то — то ли к Западу, то ли к России, но хотели взять то и другое с обеих сторон. Но была еще такая как бы присказка или такая фраза: «А вы нас купите». Они были готовы продаться. А понятия человеческого достоинства или достоинства нации не было. Эти культурные провалы сыграли фатальную роль. И конечно, пренебрежение к праву, это третий тур выборов после оранжевого Майдана.
А потом
Ющенко стал чемпионом мира по скорости падения рейтинга. За полгода он совершенно провалился — уже к лету. Своего премьер-министра
Юлию Тимошенко он назначил благодаря ее же шантажу, потому что, когда он назначил
Петра Порошенко, Тимошенко предъявила ему письменную записку с обещанием в случае победы оранжевой революции, назначить её премьером. Он обидел Порошенко, превратил его в своего политического врага, но вынужден был взять Юлию Тимошенко в качестве премьер-министра, но через полгода иначе как воровкой её и не называл.
То есть ореол оранжевой революции рассеялся, оранжевый цвет стал неприличен в гардеробе. Оранжевый исчез из пространства, стал постыдным. Поэтому неразвитость общественных институтов, презрение к государственным институтам, отсутствие какой-то национальной традиции и непонимание общенациональных интересов привело к такому фатальному результату.
— Зато теперь они с надрывом ставят свои флаги и рушат наши памятники.
— Это обратная сторона той же медали. Это опять отсутствие осознания общенациональных интересов, потому что они же наносят себе колоссальный вред. Вот этот вот дикий совершенно национализм, нацизм, да, потому что нацизм делит людей на сорта, а от него не выиграла ещё ни одна нация. Ломались все, от немцев и японцев до итальянцев и испанцев. Если они думают, что он сделает счастливым украинцев, то это не так. Это, безусловно, саморазрушение.
— Раз мы заговорили о национализме, то какова будет, на ваш взгляд, победа над интегральным, радикальным украинским национализмом и как врачевать нанесённые глубочайшие раны?
— Это, наверное, сейчас самый сложный вопрос, в том числе для России. Мы провозгласили цели денацификации и демилитаризации, но осталось это сделать практически. Ну, во-первых, я убеждён, что это таков исторический опыт, что нацизм сам не рассасывается, он исчезает только в результате военного разгрома. Так было в Японии, так было в Германии, так было в Италии. Поэтому только военный разгром при помощи внешней силы. Что сейчас и происходит, то, к чему мы, собственно, и ведём дело.
А дальше есть международный опыт денацификации. Наверное, придётся судить. Ну, часть убежит какой-нибудь там крысиной тропой, как это было с нацистами после Германии, куда-то их с удовольствием примут для того, чтобы сохранить личинки этой будущей подрывной деятельности, потому что американцы не оставят свои мечты. Часть, наверное, удастся поймать и судить за их преступления. И отсеять тех, кто сознательно участвовал в этом, и тех, кто, к сожалению, просто оказался слаб. Ну, так было, собственно, в Германии. И я понимаю, когда нам говорят, что теперь вы с украинцами будете враги на поколение.
Нам говорили, что мы с чеченцами навсегда побили горшки и будет вековая ненависть вплоть до кровной мести. Но нет. Чеченцы провели референдум. И посмотрите, как они сейчас себя показывают на фронте. И они сейчас бьются за Россию, но не как за чужую страну, а как за страну, которая дает им возможность свободно жить своим укладом. Они отстаивают свой уклад на фронте.
Мы близкие люди, у нас общая культура, у нас общий здоровый корень. И конечно, я думаю, что он прорастет и даст свежие побеги. Сейчас идет великая миссия объединения, а мы сейчас крупнейшая разделенная нация в мире. Вот эта миссия и осуществляется нашими воинами.
— Давайте добавим к этому оптимистичному прогнозу ваш личный фактор. Вы верите в то, что вам когда-нибудь удастся побывать в Киеве?
— Мы все вместе с моими друзьями (тем же Кириллом Вышинским) мечтаем об этом. Я очень люблю Киев.
Более того, поскольку девичья фамилия моей мамы Несмачная, я исхожу из того, что дед мой был украинец. Так что до 25% украинской крови во мне есть. И эта разделенная нация внутри меня. У меня нет никаких антиукраинских настроений. Да и во всем нашем обществе их нет. У нас ресторанчики украинской кухни сейчас на каждом углу. Попробуйте сейчас открыть ресторан русской кухни в Киеве. Вас там сразу разорвут.
Так что это отношение России к Украине еще сыграет свою позитивную роль.
— Если мы говорим о продолжающихся военных действиях, то самое главное сейчас – сохранение стабильности в тылу. Как нам ради сохранения стабильности государства не впасть в душное охранительство?
— Россия сейчас на таком взлете, что ни о каком охранительстве речи и не идет. Мы развиваемся естественным и свободным образом.
У нас прекрасное правительство. Я сейчас говорю не о президенте. Я считаю, что
Владимир Путин — лучший правитель в истории России. Я сейчас говорю именно о правительстве
Мишустина, которое сформировано по воле главы государства в январе 2020 года. Оно делает феноменальные успехи в управлении страной, оно вдохновляет людей.
Когда я в 2014 году попал под санкции, мир для меня стал шире. Раньше мы испытывали пиетет по поводу возможности путешествовать по западным странам и считали себя частью Европы, то сейчас мы стали частью всего мира. Мы сейчас с мировым большинством, мы осознаем себя совершенно по-другому. Мы свободны, мы не комплексуем.
Повторюсь, мы в своей богатейшей и самодостаточной культуре являемся частью мировой культуры.
— Многие говорят о военной цензуре и сдерживании чужеродных влияний…
— Военная цензура — это абсолютно естественное дело в условиях военного времени. Она не затрагивает людей. Она ограничивает информацию о нашей армии и возможности оскорблять ее. Она ограничивает подрывную деятельность.
Если бы у нас таких ограничений не было, этим воспользовались бы украинские и западные ЦИПсО. Потому что империи разрушаются изнутри. У нас уже был такой горький опыт. Следовательно, у нас выработался к этому иммунитет. И слава богу.
Так что военная цензура у нас есть. А в остальном диапазон свободы слова в России сейчас гораздо шире, чем на Западе. Я уже устал приводить в пример эту шутку, но это же чистая правда:
В России вы можете сказать: «Я люблю / не люблю Путина» и «Я люблю / не люблю геев». А если вы на Западе скажете: «Я люблю Путина, но не люблю геев», вы сразу можете сделать себе харакири. У нас необязательно всем любить Путина. Он уже набрал на выборах свои 87% голосов. И мы не преследуем его критиков.
Я недавно беседовал с
Валентиной Ивановной Матвиенко. И я задал ей примерно тот же вопрос: «Следует ли ожидать закручивания гаек?» Она говорит: «Ни у кого и в мыслях этого нет».
Кроме того, и мы с вами, и Путин, и всё наше общество проходят определенную эволюцию. У Путина был свой период евроромантизма, когда он в 2001 году выступил в Бундестаге на немецком языке. Он сказал: «Мы за евроинтеграцию. Мы видим себя частью этого процесса». Но в ответ он получил вежливые аплодисменты и уехал.
А потом начался совсем другой период. В 2007 году в Мюнхене у Путина была совершенно другая речь против однополярного мира. А потом уже дело дошло до войны.
В этом смысле сейчас мы себя ощутили более свободными, чем тогда. Потому что тогда мы себя ограничивали в части политкорректности и моде на европейское. Мы сейчас живем в своем естественном состоянии.
— Вы возглавляете работу одной из крупнейших медиакомпаний. Как у нас в стране выстраиваются взаимоотношения СМИ и власти? Приходится ли вам отстаивать свою позицию, скажем, перед Администрацией Президента?
— У меня своя авторская программа на ВГТРК. Я по поводу нее не общаюсь с Администрацией Президента. Я подозреваю, что Олег Борисович Добродеев (генеральный директор ВГТРК) меня сознательно от этого ограждает, чтобы моя программа была более авторской.
Конечно, это нормально, когда Администрация Президента общается с руководителями государственных СМИ. Потому что нужно обмениваться мнениями и вырабатывать общий подход. Но на телевидении у меня особая позиция. Это была общая идея (в том числе, Президента), чтобы сохранить это авторство. Если этой программой будут рулить со стороны, она потеряет свой аромат. Это мнение автора, которое не обязательно должно разделяться Администрацией.
Я стремлюсь, чтобы мы находили какой-то консенсус. Я ничего не приказываю. Мне важно найти общую линию, чтобы люди работали самостоятельно, а потом не мешать людям работать. У Украина.ру прекрасные результаты. Над вами же никто не нависает. Вы самостоятельные.
— Нам удалось создать ценную атмосферу свободы. Мы почему-то избегаем этого слова, но наши журналисты свободны. Запад постоянно говорит о свободе, но там свободы меньше, чем у нас. Это большое достижение для России.
— Мы заговорили о государственных интересах. В числе ваших государственных интересов почему-то оказалось виноделие. Почему? Вы любитель вина?
— Когда наша семья решила обосноваться в Коктебеле, мы с женой обнаружили, что там нечего пить. Вроде бы Крым, но вино там отвратительное. Хочешь сделать хорошо — сделай сам. А если «печатать деньги, то печатать доллары». Если уж и заниматься виноделием, то надо делать шампанское. Потому что шампанское — это высший пилотаж виноделия.
Никто не понимал, как делать это шампанское. Я позвонил знакомому директору завода. Я сказал: «У меня шальная мысль, я хочу делать шампанское». Он ответил: «Хочешь делать — делай. Не понравится — выпьешь». С этим девизом мы и стали этим заниматься.
Мы попросили сделать вино нескольких виноделов. Мы выбрали более-менее неплохое красное. Приехали к этой семье. Я встретил Илью Волошина, когда он еще ничего не умел. Он тогда был студентом Таврического университета по специальности виноделия. Он потенциально был виноделом в третьем поколении и хотел этим заниматься. Для него это была неслучайная история.
Мы стали искать технологию. Мы нашли технологию. Заручились поддержкой экспертов и консультантов с завода «Новый свет». Несколько семей скинулись в шапку и купили профессиональное оборудование (самое маленькое, какое только бывает) — закупорочная машинка, чтобы закрыть одну бутылку. Розлив у нас был всего на четыре бутылки. Меньше не бывает. Это были как петровские потешные войска.
Но поскольку мы не собирались продавать вино, мы делали вино бескомпромиссно. Задача снижения издержек не стояла. Наша задача — сделать как можно более качественно.
Так проходили годы. Это был некоммерческий проект, мы назвали его «Коктебель». А через пять-шесть лет мы набрались наглости и стали принимать участие в винных конкурсах. Потом мы стали в них побеждать. Так производство и стало развиваться.
Но мне бизнесом заниматься нельзя. Я сказал: «Я уже выполнил функцию, дальше действуйте сами». Этим занялась моя жена, поскольку у нее есть экономическое образование. И теперь мы делаем популярное в России шампанское.
Как я к этому пришел? Олег Добродеев говорит: «Ты все равно едешь в отпуск в Коктебель. Ну сделай там кино про вино. У нас много материала отснято, тебе только стендапы сделать». Но меня эта тема увлекла. Мы сделали интересный фильм «Хватит травить народ. Кино про вино». Там была потрясающая история Льва Голицына. Оказалось, что у нас в стране даже нет закона о виноградарстве и виноделии. Виноделы шутили, что вино можно делать из всего, даже из винограда. Бодяжили безбожно, а Голицын мечтал превратить Россию в мощный винодельческий край.
Премьера этого фильма состоялась в Госдуме. Все фракции поддержали 468-й закон о «Виноградарстве и виноделии». А поскольку мы сделали кино и у меня не было лоббистских интересов, виноделы избрали меня главой отраслевого общественного объединения. Мы много сделали для продвижения российского вина и по качеству, и по количеству. И я горжусь этим.
— Лет пять назад я был в командировке в Крыму и случайно попал на джазовый фестиваль в Коктебеле. Он прервался из-за ковида, но воспоминания остались. Море, закатное небо, джаз, прекрасные напитки. Будет ли дальнейшая история у этого великолепного фестиваля?
— Я мечтаю об этом. Но это вопрос безопасности. Снайперская винтовка стреляет на два километра. Вы представляете, что будет, если какого-то американца застрелят прямо на сцене? Ту же Дарью Дугину убили примерно на таком же фестивале. Поэтому я пока не готов взять на себя такую ответственность.
— Наша победа может ознаменоваться джазовым фестивалем.
— Конечно, мне бы хотелось его возобновить. Он ведь был основан еще в 2003 году, когда Крым был в составе Украины. Но какая разница, Украина это или Россия. К сожалению, на Западе сочли иначе и стали натравливать нас друг на друга.
— Кстати, я в Коктебеле видел вас без охраны на велосипеде. И вы производите впечатление спортивного человека.
— Я в жизни занимался разными видами спорта. Я занимался спортивной гимнастикой. Я до сих пор езжу верхом. Я могу встать на водные лыжи. На велосипеде могу прокатиться. В прошлом году я с тренером учился технично плавать - совершенствую технику кроля. Я стараюсь больше двигаться.
— А какой у вас досуг? Книги? Вино? Кино?
— Главное, что не домино (смеется).
Я стараюсь путешествовать. Свободного времени у меня не так много. Но в целом я доволен жизнью. Может быть, с моей стороны это прозвучит нескромно, но для жизни материального нужно не так много. В этом возрасте ты в этом убеждаешься, что это все - предметы. А предметы я не коллекционирую.
— Нужно ощущение любви вокруг. Но ты должен сам ее давать. Нужно ощущение, что ты можешь помогать людям. Я учу своих детей, что вы должны помогать каждому человеку, которого вы встречаете в жизни. Это бесценно. Не впадайте в чёрствость. Если у тебя нет возможности что-то сделать (полечить, похоронить, оформить документы), ты можешь поддержать человека даже теплым словом. У меня уходит на это много мыслей и времени. И мне этого не жалко.
— Сегодня вы празднуете юбилей, а нашему изданию скоро исполняется 10 лет. Хотелось бы услышать пожелания от юбиляра юбиляру.
— Украина.ру уже завоевала серьезные позиции в информационном и политическом пространстве. Я желаю, чтобы ваш коллектив оставался дружным. Чтобы вы осознавали свою миссию. Чтобы вы наполняли смыслом свою работу и наполняли смыслом отношения российского и украинского народов. Вы производите смыслы. А сейчас нет ничего важнее смыслов. Люди, потерявшие смыслы, становятся несчастными и попадают в опасные ситуации. Это самое главное в вашей деятельности. Спасибо вам!