Военный философ Андрей Коробов-Латынцев: Суть в том, что если мы проиграем, завтра они будут под Москвой
10:22 28.05.2023 (обновлено: 09:16 29.05.2023)
Война в Донбассе не столько про политику, сколько про этику. Есть такая химера, стереотип, что войны – это всегда про политику. Но у войны множество измерений. Не только политическое, но и этическое, религиозное, экзистенциальное, считает военный философ Андрей Коробов-Латынцев.
Война не только отталкивает, но и притягивает самых разных людей. О том, зачем философу ехать в зону конфликта, об этике и нравственности, о многомерности конфликта, а также о противостоянии бытия и небытия журналисту издания "Украина.ру" рассказал кандидат философских наук, офицер НМ ДНР, начальник научно-исследовательского отдела Донецкого Высшего общевойскового командного училища Андрей Коробов-Латынцев.
- Андрей, люди, как правило, бегут от войны, а ты приехал. Притом, что здесь бедно, не слишком перспективно и смертельно опасно. Зачем?
- Пожалуй, что ты прав. Люди, в самом деле, чаще бегут от войны, чем к войне. Но есть другая категория людей. Если бы таких не было, то мы б, наверное, не побеждали в войнах.
Я вот приехал не так уж издалека, но путь мой был долгим. Сам я из Восточной Сибири, из Забайкалья, Чита. Но оттуда меня в двенадцать лет увезла в Черноземье бабушка. Там прожил до двадцати, окончил университет и аспирантуру. Там же остался преподавать в Воронежском государственном.
Дальше поехал в Москву – преподавать в Российском Православном университете имени святого Иоанна Богослова. А уже из Москвы приехал в Донецк. Почему? Как ответить-то… Все эти годы с начала восстания в Донбассе я пристально наблюдал за происходящим. Для меня это было крайне важно. Было понятно, что разыгрывается принципиально важная партия для новой России, для истории России XXI века. И мне хотелось бы стать частью этого эпохального события.
Я был уверен, что Россия идет в будущее через Донбасс, а сам Донбасс все эти восемь лет уже жил в этом наступающем будущем. Думая о том, что здесь происходит, всегда вспоминаю слова Достоевского о том, что "бытие только тогда есть, когда ему грозит небытие".
И мы видим, что именно здесь русскому бытию максимально грозит небытие от наших западных "партнеров", от их шавок украинствующих. И потому, что России в Донецке более всего грозило небытие, именно здесь-то оно и сосредоточилось – русское бытие. Точка сборки, как говорит Захар Прилепин, точка сосредоточения русского бытия.
Оно тут будто в воздухе искрилось, чувствовалось. И оно притягивало разных людей, чувствительных к бытию. Не тех, кто чувствителен эмоционально, не тех, кто падок на деньги, славу, почести, а тех, кто ищет бытие. Поэты, волонтеры, просто люди с широким сердцем и длинной волей, которые отправились сюда добровольцами и, естественно, философы. Что нужно философу? Философ ищет бытия.
Я несколько опоздал к активным боевым действиям. Впервые приехал в Донецк к тому моменту, когда все немного затихло. В семнадцатом, кажется, году. Эти годы были застойными. Я перебрался, поступил на военную службу и оказался в военном училище, где служу до сих пор.
В этой истории нет ничего исключительного. Обычная история человека, который почувствовал солидарность с собственным народом и потому отправился в Донбасс.
Война в Донбассе для меня всегда была не столько про политику, сколько про этику. Есть у нас такая химера, такой стереотип в обществе, что войны – это всегда про политику. Но у войны множество измерений. Не только политическое, но и этическое, религиозное, экзистенциальное. А поскольку я по специальности этик, то был особенно внимателен к этому измерению войны – нравственному.
Если бы не перебрался бы в Донецк, не вписался бы в эту историю по мере своих скромных сил, то, наверное, нравственное существование продолжать не смог бы уже. В какой-то момент я понял, что следить за Донбассом, переживать и публично поддерживать для меня лично уже недостаточно.
- Насколько реальность соответствовала образу, сформировавшемуся в голове?
- Сейчас и не вспомню, какие тогда у меня ожидания были. Когда впервые приехал, стояло лето. Это был фестиваль "ЛаваФест", который Захар Прилепин проводил. Я приехал с другом рэпером, и тогда было такое впечатление, что в Донецке собрались все люди, которых в Москве я годами мог не встречать. И каждый раз, когда я возвращался, они тут собирались.
То есть было ощущение неслучайности всего происходящего в Донецке. Будто он впрямь притянул к себе всех пассионариев, всех людей, которым не все равно.
А вот у коллег из академической среды, конечно, совсем превратные ожидания были от города, от поездки моей. На меня в связи с этими моими поездками в Донбасс косо посматривали. Даже кипеш был в православном университете, когда я уехал. Все решили, что преподаватель с кафедры философии и теологии уехал в Донбасс воевать. Люди, кажется, представляли так, что вот ты выходишь из автобуса, а тебя встречают Батя, Гиви с Моторолой и с Захаром, сразу дают тебе броник, автомат, пакет с гранатами и отправляют убивать хохлов… Смешно!
На самом деле, я незаметно приехал, поселился в квартире и прожил в Донецке где-то с месяц. Причем я задержался, поскольку совсем не хотел уезжать. С удовольствием ходил, дышал, смотрел, встречался с друзьями. Тут же Никита Олендарь, откуда-то прознавший, что я в Донецке (а мы тогда были незнакомы), меня затянул в Донецкую республиканскую библиотеку для молодежи чтобы провести презентацию (у меня за год до того вышла книга "Философия русского рэпа"). Потом еще какие-то лекции читал в библиотеке, которая стала своего рода базой для меня в Донецке.
Впечатления были невероятно положительными, а я был счастлив. Возвращаясь в Москву, переживал какой-то отходняк. А когда он проходил, я придумывал новый повод, чтобы поехать в Донецк. Но в какой-то момент стало мало просто ездить сюда с какими-то затеями, идеями, проектами. Так и решил насовсем перебраться.
- Что за магия заставляет многих возвращаться сюда – на войну?
- Никакая это не магия. Просто сама полнота бытия здесь переживается в полной мере. Здесь люди обретают бытие. И это не просто какие-то философские термины. Здесь в буквальном смысле все, что ты переживаешь, переживается в тысячу раз сильнее, чем то же, но где-нибудь в Воронеже, Москве.
Феномен-то достаточно интересный. Новороссия – военный регион. Здесь действительно опасно, здесь неблагополучно, а сейчас еще нет воды. В Донецке сложно живется, но в Донецке живется живой жизнью, подлинной.
С чем это связано? Ну конечно с близостью смерти. Война возвращает смерть в горизонт нашего существования. Это принципиально важно, потому что современное общество, которое мой учитель философии Владимир Варава называет эвтаназийным, есть общество, потерявшее свою смерть.
А вместе со смертью, как выясняется, теряются принципиально важные для человека вещи. Без смерти уже нет любви, нет подлинной мысли, нет подвига.
Притом, что смерть – это, конечно же, зло, которого мы не хотим, но такова уж парадоксальность человеческой экзистенции, что смерть, как последний враг, дает нам возможность быть по-настоящему людьми. Думаю, что в этом кроется секрет.
Вот она война, которая грозит смертью. А смерть провоцирует на то, чтоб задать принципиально важные для всех нас вопросы о любви, о Родине, о свободе, о судьбе. Все это сопрягается в такой чудовищный экзистенциальный коктейль, который по-настоящему преображает человека.
Но к этому нужно быть готовым. Многие люди ведь оказались не готовы к восприятию этой вот благой донбасской вести. Они сопротивляются, они брыкаются, они выражают недовольство. Зачем, дескать, Донецк идеализируете, зачем он вам сдался?
Люди просто не понимают, насколько принципиально важен Донбасс не только в политическом, но в экзистенциальном, нравственном отношениях. Мы должны были защитить своих людей, а значит, самих себя. Вот это очень хорошо стало видно во время СВО. Что Донецк всегда был форпостом, фронтиром, который сдерживал полчища тех, кто утратил всякую самобытность, кто пылает к нам ненавистью.
Здесь нравственная задача – защитить людей.
Но есть и цивилизационная задача, поскольку вся остальная Россия благодаря Донбассу сейчас преображается, исцеляется что ли. Глядя на Донбасс, Россия должна понять, что есть высшие ценности, которые необходимо отстаивать. Прежде всего это самобытность, культурный, цивилизационный код.
Донбасс – это наши врата в будущий мир: прекрасный, яростный, опасный, неоднозначный, но подлинный. Война – это зло, но в данном случае – это меньшее зло. Из-за того, что могло произойти в дальнейшем. Не всякая война хуже мира, не всякий мир лучше войны.
- Далеко не все хотят очиститься и возвыситься. Многим для счастья достаточно подписки на Netflix, недорогого, но хорошего кабака на соседней улице, мебели из Ikea, одежды от Zara. Как им объяснить, что важно другое?
- Не знаю, нужно ли объяснять. Речь не идет обо всех. Речь идет о людях, которые в состоянии сформировать облик поколения, который отразится в истории. Но дело даже не в истории, а в том, что эти единицы, десятки или сотни людей в состоянии что-то менять.
В остальном, если мы говорим о массах, то давайте не романтизировать и не идеализировать, а цинично смотреть на человека массы, который был создан к данному моменту.
Этот человек массы не хочет каких-то великих столкновений цивилизаций, каких-то катаклизмов. Конечно, он хочет спокойствия, хочет комфорта, хочет Zara, хочет, чтобы рядом был пивбар, в который можно зайти после работы.
В действительности это совершенно нормально. Другое дело, что многие не способны понять объективную необходимость некоторых событий. А по факту выбирай: либо сейчас начнешь отстаивать себя, свою идентичность, либо та самая нормальная жизнь тебе в любом случае не гарантирована.
Сущность конфликта такова, что если мы сейчас проиграем, то никакой нормальной жизни не будет ни для кого! Если мы свернем СВО, выйдем со всех территорий, то неужели кто-то правда думает, что у России останутся те же границы? Они попрут дальше на Белгород, попрут на Ростов, на Курск. Они будут под Москвой.
Именно для этого человека массы никакой нормальной жизни не будет. Его так закабалят, что мало не покажется. Я не говорю о лидерах мнений. Нас расстреляют или как минимум пересажают. Обывателю же о нормальной жизни больше думать не придется.
Пора бы понять, что война нормальной жизни не отменяет. У нас по-прежнему рожают детей, по-прежнему ходят на работу, по-прежнему делают какие-то свои дела. Вот сводки по Донецку смотрите! Война идет, а каждую неделю рождаются сотни малышей.
Жизнь будет продолжаться и нормальная – в том числе. Просто надо отдавать себе отчет, что для этой нормальной жизни есть угроза. У нас есть враги, и это тоже нормально. Картина мира, исключающая врагов, есть розовая картина.
- А что с элитами? Вот нас, к примеру, называют "ватниками". А элиты наши тоже "ватники"?
- С элитами большая проблема. Они даже не больные, они антиэлиты. Они не народные. Посмотри на то, что творится в музыке. Вот Пугачева – натуральная ведьма. Галкин этот… Неужели это и есть элита? Элиты питаются от родной почвы, сосредотачивают в себе народный духовный ресурс, а после используют этот ресурс на благо своего народа. Непременно элиты должны испытывать солидарность с собственным народом. Если этого нет, тогда вопрос, чьи это элиты? С финансовыми элитами ровно то же самое. С интеллектуальными, художественными и так далее.
А если это не наши элиты, то нужно формировать наши, а для них нужно освободить место. Вот то, чем сейчас занимается Аким Апачев, невероятно важно – отменять концерты всякой выруси. Не будет инициативы снизу – ничего не произойдет. Но пока мы все действуем на чистом энтузиазме, вопреки, а не благодаря.
Даже если артист не поддерживал ВСУ финансово, то поддержал публично, что гораздо важнее. Ведь если ты певец ртом, то этим ртом и нужно чего-то поддерживать – публичным высказыванием. Если олигарх, то поддерживай финансово. Вот если рэпер, то поддерживай рэпом.
А то некоторые наши рэперы, к примеру, нашли удобный вариант: публично не поддерживают ни тех, ни других, но какие-то сто тысяч кому-то переведут. Отвалите, мол, вот вам сто тысяч в поддержку вашей Новороссии, только отстаньте!
Потому разные негодяи не должны выступать. Если к нам приезжает коллаборационист, который открыто выступает за то, чтобы нас убивали, за то, чтобы нас грабили, за наше поражение, то он просто должен за это ответить. Это логично.
- Вы говорили о многослойности войны. На одном уровне это конфликт сверхдержав, на другом – гражданская война. Причем не в рамках Украины, но в рамках бывшего СССР. Сколько же слоев у этой войны?
- Очень хорошо об этом говорил Владимир Соловьев. Не телеведущий, а философ конца девятнадцатого века. Так вот он говорил, что о войне нужно ставить как минимум три вопроса. Первый – общенравственный смысл войны. Справедлива она или нет? Оправдана или нет? Непростой вопрос – какую войну считать справедливой. Для этого целые теории существуют. Так называемые теории справедливой войны.
Второй вопрос – значение войны в истории, насколько она логична, насколько необходима, можно ли было ее избежать. Это тоже непросто, поскольку многие войны в истории способствовали прогрессу, формированию империй, целых народов, что в итоге приводило к положительному развитию. То есть смысл войны в истории – это не то же, что нравственный смысл, а потому и оценивать его нужно иначе.
Третий вопрос – это вопрос конкретно обо мне. О том, как конкретный гражданин должен реагировать на войну, которую ведет его государство.
Ты сказал, что война имеет много измерений и это правда. Вот политическое измерение, вот цивилизационное. Вот историческое, эпохальное, вот нравственное, этическое, вот экзистенциальное, которое заключается в вопросе – что происходит со мной, когда я оказался в этой пограничной ситуации? Какой опыт она мне дает?
Как журналист, ты знаешь, что многие люди в хорошем смысле на это подсаживаются. Их засасывает этот вихрь войны, эта экзистенция. Потому, что это принципиально иное пространство, где эмоции, чувства, мысли заостряются. Враг - друг, зло - добро, справедливо - несправедливо, жизнь - смерть. Опыт пограничной ситуации, опыт войны.
Поэтому измерений у войны много. Гераклит неслучайно говорил, что война – это отец всех вещей, и в этом смысле война тотальна. Сейчас мы особенно хорошо понимаем это. А люди, которые этого не видят, либо сознательно прячутся за розовыми очками, либо слишком напуганы, либо откровенные подлецы.
Против нас воюет весь коллективный Запад. Это не весь мир, пусть многие и пытаются выставить ситуацию таким образом. Но если посмотреть на общую расстановку сил, то большая часть мира как раз на стороне России, поскольку всем надоела эта иррациональная гегемония Запада, возомнившего себя единственной возможной цивилизацией. Агрессивно навязывающего всем свою идею, которая стала не просто жуткой, но уже показала свой античеловеческий облик.
Путин не зря назвал Запад империей лжи. Это цивилизация лжи, это цивилизация, которая на протяжении десятилетий отрицает человека. Она планомерно освобождается от всего, что человека делает человеком. Это принадлежность к своему народу, какой-то конкретной идеологической парадигме, какой-то религии, какому-то полу. Они от всего этого освобождаются и в конечном счете, как писал Александр Дугин в манифесте "Великое пробуждение", либерализм приходит к отрицанию самого человека. Он начинает с отрицания коллективных идентичностей, поскольку это, с точки зрения либерализма, есть нечто, что ограничивает свободу человека. А в итоге он приходит к последней коллективной идентичности, которая заключается в том, что все мы люди.
Мы можем потерять пол, национальность, религию, но все еще останемся людьми. И вот либерализм приходит к отрицанию последней идентичности человека. Вот это акме либерализма.
Я не хочу такой мир, и во мне горит праведный гнев. Это не кровожадная ненависть, но гнев как реакция на античеловеческую идею, с которой Запад прет на нас с войной. Это уже не просто столкновение цивилизаций или картин мира. Это столкновение бытия и небытия. Они несут небытие, а мы стоим за бытие. Не просто за Россию, наши области, наши ценности. Мы стоим за право человека оставаться человеком. И в этом смысле, конечно, с нами весь человеческий мир и все люди, которые хотят остаться людьми.
18 мая 2023, 12:16Главное в деталях
Конфликт Запада и России: история, причины, перспективыОчередной конфликт между Россией и Западом лишь номинально возник "по поводу Украины". На самом деле истоки этого конфликта уходят корнями глубоко в историю и разрешить его простыми решениями не представляется возможнымЕсли уж мы заговорили об этике на войне, то так ли важно нам оставаться "не такими", как они? Насколько важно русскому солдату чувствовать моральное превосходство над врагом?
Это очень важно, это принципиально важно. Мы действительно не такие, у нас другой исторический путь. У нас нет колониального опыта. Хотя мы шли на Урал и в Сибирь отнюдь не с цветочками, но территории эти не превращали в колонии. Мы несли туда православие, мы несли диалог. Даже русский язык подсказывает: у другого корень "друг", то есть другой – это потенциальный друг.
В отличие от европейского колонизатора, для которого другой – это враг, недочеловек, унтерменш, которого можно посадить в клетку и выставить толпе на потеху.
Мы, конечно, другие. И сам спор о том, надо ли нам быть не такими, показывает очень положительную тенденцию – он показывает данность. На самом деле мы спорим о чем? Мы спорим о том, надо ли нам быть такими же, как они, или нет. А это значит, что мы реально осознаем, что мы не такие. И это правда.
Кто же мы? Мы - русские. Мы - Империя. Мы стоим за человека против мировой античеловеческой цивилизации, цивилизации лжи.
