https://ukraina.ru/20230323/1044614289.html
Командир штурмового отряда "Борз": Штурмовик должен быть образованным
Командир штурмового отряда "Борз": Штурмовик должен быть образованным - 27.11.2023 Украина.ру
Командир штурмового отряда "Борз": Штурмовик должен быть образованным
Штурмовая работа считается наиболее трудной и опасной на текущей войне. О ситуации на Авдеевском направлении, специфике работы штурмовиков, наркомании в ВСУ, иностранных наемниках и мариупольских добровольцах журналисту издания Украина.ру рассказал командир штурмового отряда "Борз" Дмитрий с позывным "Борз"
2023-03-23T08:32
2023-03-23T08:32
2023-11-27T16:03
интервью
авдеевка
сво
всу
штурмовик
наркомания
иностранные наемники
мариуполь
донбасс
доброволец
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/03/16/1044615575_108:24:852:443_1920x0_80_0_0_38d5a3f588f1e82d33570b0474d8987e.jpg
— Дмитрий, какова на сегодняшний день обстановка на вашем направлении?— Направление у меня Авдеевское. Как охарактеризовать? Бьемся, воюем. Противник несет потери. У нас тоже не без этого, но ведем мы.— Слыхал, что немало проблем на вашем направлении создают беспилотники-камикадзе и камеры наблюдения, установленные противником еще до начала СВО.— Да, война немножко изменилась. В основном докучают беспилотники как ударные, так и камикадзе. Но мы тоже стараемся отвечать.— Как сейчас обстоят дела с беспилотниками?— У меня хватает пока. — Волонтерская помощь или Родина выдавать начала?— И Родина дает, и гуманитарщики помогают.— Что можете сказать о противнике? Насколько сильно изменились его тактика и оснащение после начала СВО?— Разительно. Техническое оснащение стало заметно лучше. Страны НАТО им крепко помогают. Тактика ведения боя изменилась в корне. Причем изменения произошли не после начала СВО, а где-то в начале осени 2021-го. Примерно в сентябре.Мы обращали на это внимание, анализировали то, как они воюют. Поменялись как система их БПЛА, так и системы штурма, обороны. У них совсем другие боевые порядки сейчас. Не те, что прежде. Мы смотрим, разгадываем, поражаем.— Связываете это с обучением инструкторами НАТО?— Да, конечно. Как ни крути, но все мы родом из Советского Союза. Все учились по одним учебникам и воевали одинаково. После того, как пошла помощь от стран НАТО, тактика изменилась радикально. С другой стороны, им тоже стало немножко тяжелее, поскольку и мы свою тактику модернизировали.Причем модернизировали не немножко. В некоторых случаях она изменилась основательно. Добавлены группы, которых ранее в армии не было. По штату нет подобных специалистов, но по факту они есть и занимаются плановой работой.— Это как с операторами БПЛА и охотниками на дроны?— К примеру, да. В советской армии ничего подобного не было, а потому и в штате их нет. Но фактически они есть и сегодня являются чуть ли не основными.— Насколько быстро мы адаптируемся к новым правилам ведения боевых действий?— Да в принципе, думаю, что мгновенно.— Не все согласились бы с вами по данному поводу. У некоторых с адаптацией наблюдаются известные проблемы.— Я говорю о своем подразделении. Мы постоянно пробуем что-нибудь новое. Где-то штурмуем — экспериментируем. Где-то провоцируем на огонь и стараемся адаптироваться, мутировать. Смотрим, как они ведут себя в той или иной ситуации и находим контрмеры.— Набивший оскомину вопрос от гражданского населения: почему так долго возятся с Авдеевкой? Объясните, пожалуйста, тем, кто не имеет представления.— Основная сложность — местоположение. То, как расположен город. С противоположной от нас стороны расположен завод. Сейчас, по сути дела, это один большой склад боеприпасов, провизии. Все это доставляют с завода. Дотянуться до него можно, но… не настолько точечно, насколько хотелось бы.Другой момент — позиции. В некоторых местах они уходят в землю на два, а то и на три этажа. И все это бетон. Выковыривать их оттуда довольно-таки непросто.— Следствие восьмилетней подготовки?— Да, зарылись они крепко. Да выкурим, не проблема.— Донецк ждет.— Это дело времени. Ничего такого уж архисложного в этом нет. Выкурим.— То есть на вашем направлении ситуация контролируемая?— Да. Успеваем и повоевать, и потренироваться. Получаем навыки, чтобы быть лучше противника. Как победить? Стать лучше, чем враг.— Как выглядит штурм в условиях современной войны? Все мы немножко травмированы кино о Великой Отечественной и часто считаем, что в атаку поднимаются тысячи. Как на самом деле?— Зависит от того, какая стоит задача и сколько штурмовиков затребовано. Если, к примеру, нужно взять населенный пункт на сто домов, то это двадцать-тридцать штурмовиков. Фактически так это и выглядит. Штурм (штурмовик, - прим.авт) идет первым и пробивает остальным дорогу. Главное – скорость. Секунда – метр.— Двадцать-тридцать человек?— Малые группы, да. Есть контрольная точка, до которой нужно дойти. Неважно, что на пути. Идешь, идешь, идешь. Все, дошел до точки. Дальше за тобой уже подтягиваются войска.— Работа штурмовика считается самой тяжелой на этой войне. Каковы ваши требования к кандидатам?— Физические данные должны быть отменными. Знание оружия, боевой опыт. Каждый штурм уникален. Ни один не похож на предыдущий. Все может быть по-другому, а потому нужно думать-думать-думать. Причем быстро. Штурмовик должен быть образованным.— Добровольцев сейчас много?— Каждый день приходят новенькие. Есть и те, что без боевого опыта. Таких мы никуда не ставим. Они тренируются до тех пор, пока я не решу, что готовы к каким-либо действиям. Бывает, что человек уверен, что готов, но я вижу, что нет. Такие у меня в бой не ходят.— Местные или россияне тоже приходят?— По-разному. Все ж сарафанное радио — кто-то кому-то где-то сказал, а кто-то услышал. Все друг друга знают. Кто-то где-то с кем-то воевал. Так оно и работает. Из Мариуполя, кстати, приходят ребята. Из Волновахи.— Если уж мы заговорили о добровольцах, то вот у вас подразделение с именем, с гербом, с репутацией. Лицо подразделения – это действительно важно или все должны быть просто номерными?— Считаю, что важно и так должно быть. Имя — это важно. Ребята должны с гордостью носить шеврон подразделения, а я, как командир, должен сделать так, чтобы у них был реальный повод для гордости. Чтобы подразделение выполняло максимум задач, проливая минимум крови. Они должны знать, что у нас за плечами победы, что мы идем и поражаем противника. Люди должны гордиться тем, что служат в «Борзах» или других именных подразделениях.Взять то же подразделение «Пятнашка»! Ребята с гордостью носят эти шевроны. У них прекрасный командир и солдаты хорошие. Многих оттуда знаю, со многими общаюсь и знаю, о чем говорю.— Слышал историю о мобилизованных, которым сказали, что они попали в спецназ. При прочих равных парни стали воевать совсем по-другому, чтобы соответствовать.— Вполне может быть. Это же имя, авторитет подразделения.— В конце концов не зря же мальчишки всегда хотели служить в десанте или морской пехоте, хотя служба там не сахар.— Именно! Не скажу, что у нас, к примеру, служить легко. Лентяю здесь будет несладко. Мы либо на позициях, либо учимся: тренировки штурмового боя, тактика, медицина. Это в свободное от позиций время. Лентяю все это не нужно. Если же человек хочет получить специальность и реальный боевой опыт, то будет работать у нас с удовольствием.У меня, кстати, бывает, что пришел новенький, а шеврона у него нет. Да он же весь мозг вынесет, потому что пришел служить в «Борзах» и ему нужен этот шеврон. Говорю: заходите, берите! Вон их у меня сколько! Почему для него это важно? Это уже не только имя подразделения, но его собственное имя.— Вы сказали, что мариупольцы приходят служить. Речь о людях, дождавшихся освобождения?— Все верно. Служат, получают навыки и хорошо воюют.— Как у них складываются отношения с ребятами из подразделения? Как бы там ни было, но восемь лет они жили при Украине, которая с нами воевала.— Да нормально. Они ведь самые обычные люди. А что мог сделать обычный заводчанин? Человек, например, пятнадцать лет на заводе отработал и никак не был связан ни с войной, ни с политикой. Сейчас он собственными глазами увидел происходящее. Приходит и говорит: «Я хочу быть полезен». — И много приходит?— Прилично.— Вы же наверняка проводите собеседования. Какая у них мотивация?— По-всякому бывает. Сам поначалу глядел с подозрением. Потом увидел, как они служат, как целиком отдаются военной работе, стараются ребята, воюют. Это вызывает доверие.Я говорю, почему ты пошел воевать? У всех разное. Кто-то потерял кого-то под украинскими снарядами, кто-то семьи лишился, кто-то — детей. Например, если взять тех же волновахцев, то они сейчас обозлены. Они ведь находились в городе и видели, как украинские ракеты и снаряды их дома разносили.— Если уж мы заговорили об этом, то лично у вас есть понимание того, почему украинские формирования подобным образом ведут себя по отношению к согражданам?— Часто речь идет о наемниках — иностранцах. Эти никого не жалеют и не разбираются, военные перед ними или гражданские, чужие или свои. Им легче завалить человека и всё. Я с этим тоже сталкивался.Взять, к примеру, те же группы эвакуации. Да никогда группы эвакуации «двухсотых» и «трехсотых» никто не трогал. Повоевали, своих растянули и все. А сейчас тела ребят забрать невозможно. Бьют по нам и все тут. Это как вообще? Это верх цинизма.Тело ведь нужно земле придать. Это же воины! Мы даем им проводить эвакуацию. Они тела своих забирают. И «трехсотых» тоже даем забирать. Они — нет.— Тем не менее у тех же мариупольцев, беженцев из Соледара, Артемовска и других городов масса претензий и к представителям националистических формирований и даже к ВСУ. Масса военных преступлений, совершенных ими.— Так у них пьянство и наркомания процветают. Это одна из возможных причин. Пьянство — повальное. Наркотики — в порядке вещей. Заскакиваешь на их позиции, заглядываешь в рюкзак — и чего там только нет наркотического. И пленные об этом рассказывают. Говорят, что командиры рот выдают это дело: таблетки или уколоться.— А вам с наемниками сталкиваться приходилось?— И не раз. Напор, когда атакуешь, они дают сильный, но не долговременный. Видят, что все равно напираем — снимаются. Славяне воюют иначе.— И чего ради они приезжают?— Деньги.— Действительно так много платят?— Суммы называют разные, но едут в основном из-за денег. Ни один не сказал, что приехал воевать за идею или из патриотических соображений. Да и какой патриотизм у наемника? Он из Италии, Испании или Польши приехал. Ну какой у него может быть патриотизм на Донбасской земле? Да никакого. Нечего им тут делать, если не ради денег.— В 2014 году иностранцы ехали к нам, чтобы воевать за Донбасс. И вполне бескорыстно.— У меня и сейчас два гражданина Франции служат.— И как они воспринимают эту войну?— Они на нашей стороне. А почему вообще приехали сюда? Потому что у одного мама из Луганска, а у другого вся семья из Донецка. Уехали жить во Францию, там они и познакомились, два друга. Началась в 2014 году война — сюда приехали.
https://ukraina.ru/20230321/1044423182.html
https://ukraina.ru/20230316/1044435098.html
https://ukraina.ru/20230316/1044435098.html
авдеевка
мариуполь
донбасс
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2023
Новости
ru-RU
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
интервью, авдеевка, сво, всу, штурмовик, наркомания, иностранные наемники, мариуполь, донбасс, доброволец
— Дмитрий, какова на сегодняшний день обстановка на вашем направлении?
— Направление у меня Авдеевское. Как охарактеризовать? Бьемся, воюем. Противник несет потери. У нас тоже не без этого, но ведем мы.
— Слыхал, что немало проблем на вашем направлении создают беспилотники-камикадзе и камеры наблюдения, установленные противником еще до начала СВО.
— Да, война немножко изменилась. В основном докучают беспилотники как ударные, так и камикадзе. Но мы тоже стараемся отвечать.
— Как сейчас обстоят дела с беспилотниками?
— Волонтерская помощь или Родина выдавать начала?
— И Родина дает, и гуманитарщики помогают.
— Что можете сказать о противнике? Насколько сильно изменились его тактика и оснащение после начала СВО?
— Разительно. Техническое оснащение стало заметно лучше. Страны НАТО им крепко помогают. Тактика ведения боя изменилась в корне. Причем изменения произошли не после начала СВО, а где-то в начале осени 2021-го. Примерно в сентябре.
Мы обращали на это внимание, анализировали то, как они воюют. Поменялись как система их БПЛА, так и системы штурма, обороны. У них совсем другие боевые порядки сейчас. Не те, что прежде. Мы смотрим, разгадываем, поражаем.
— Связываете это с обучением инструкторами НАТО?
— Да, конечно. Как ни крути, но все мы родом из Советского Союза. Все учились по одним учебникам и воевали одинаково. После того, как пошла помощь от стран НАТО, тактика изменилась радикально. С другой стороны, им тоже стало немножко тяжелее, поскольку и мы свою тактику модернизировали.
Причем модернизировали не немножко. В некоторых случаях она изменилась основательно. Добавлены группы, которых ранее в армии не было. По штату нет подобных специалистов, но по факту они есть и занимаются плановой работой.
— Это как с операторами БПЛА и охотниками на дроны?
— К примеру, да. В советской армии ничего подобного не было, а потому и в штате их нет. Но фактически они есть и сегодня являются чуть ли не основными.
— Насколько быстро мы адаптируемся к новым правилам ведения боевых действий?
— Да в принципе, думаю, что мгновенно.
— Не все согласились бы с вами по данному поводу. У некоторых с адаптацией наблюдаются известные проблемы.
— Я говорю о своем подразделении. Мы постоянно пробуем что-нибудь новое. Где-то штурмуем — экспериментируем. Где-то провоцируем на огонь и стараемся адаптироваться, мутировать. Смотрим, как они ведут себя в той или иной ситуации и находим контрмеры.
— Набивший оскомину вопрос от гражданского населения: почему так долго возятся с Авдеевкой? Объясните, пожалуйста, тем, кто не имеет представления.
— Основная сложность — местоположение. То, как расположен город. С противоположной от нас стороны расположен завод. Сейчас, по сути дела, это один большой склад боеприпасов, провизии. Все это доставляют с завода. Дотянуться до него можно, но… не настолько точечно, насколько хотелось бы.
Другой момент — позиции. В некоторых местах они уходят в землю на два, а то и на три этажа. И все это бетон. Выковыривать их оттуда довольно-таки непросто.
— Следствие восьмилетней подготовки?
— Да, зарылись они крепко. Да выкурим, не проблема.
— Это дело времени. Ничего такого уж архисложного в этом нет. Выкурим.
— То есть на вашем направлении ситуация контролируемая?
— Да. Успеваем и повоевать, и потренироваться. Получаем навыки, чтобы быть лучше противника. Как победить? Стать лучше, чем враг.
— Как выглядит штурм в условиях современной войны? Все мы немножко травмированы кино о Великой Отечественной и часто считаем, что в атаку поднимаются тысячи. Как на самом деле?
— Зависит от того, какая стоит задача и сколько штурмовиков затребовано. Если, к примеру, нужно взять населенный пункт на сто домов, то это двадцать-тридцать штурмовиков. Фактически так это и выглядит. Штурм (штурмовик, - прим.авт) идет первым и пробивает остальным дорогу. Главное – скорость. Секунда – метр.
— Двадцать-тридцать человек?
— Малые группы, да. Есть контрольная точка, до которой нужно дойти. Неважно, что на пути. Идешь, идешь, идешь. Все, дошел до точки. Дальше за тобой уже подтягиваются войска.
— Работа штурмовика считается самой тяжелой на этой войне. Каковы ваши требования к кандидатам?
— Физические данные должны быть отменными. Знание оружия, боевой опыт. Каждый штурм уникален. Ни один не похож на предыдущий. Все может быть по-другому, а потому нужно думать-думать-думать. Причем быстро. Штурмовик должен быть образованным.
— Добровольцев сейчас много?
— Каждый день приходят новенькие. Есть и те, что без боевого опыта. Таких мы никуда не ставим. Они тренируются до тех пор, пока я не решу, что готовы к каким-либо действиям. Бывает, что человек уверен, что готов, но я вижу, что нет. Такие у меня в бой не ходят.
— Местные или россияне тоже приходят?
— По-разному. Все ж сарафанное радио — кто-то кому-то где-то сказал, а кто-то услышал. Все друг друга знают. Кто-то где-то с кем-то воевал. Так оно и работает. Из Мариуполя, кстати, приходят ребята. Из Волновахи.
— Если уж мы заговорили о добровольцах, то вот у вас подразделение с именем, с гербом, с репутацией. Лицо подразделения – это действительно важно или все должны быть просто номерными?
— Считаю, что важно и так должно быть. Имя — это важно. Ребята должны с гордостью носить шеврон подразделения, а я, как командир, должен сделать так, чтобы у них был реальный повод для гордости. Чтобы подразделение выполняло максимум задач, проливая минимум крови. Они должны знать, что у нас за плечами победы, что мы идем и поражаем противника. Люди должны гордиться тем, что служат в «Борзах» или других именных подразделениях.
Взять то же подразделение «Пятнашка»! Ребята с гордостью носят эти шевроны. У них прекрасный командир и солдаты хорошие. Многих оттуда знаю, со многими общаюсь и знаю, о чем говорю.
— Слышал историю о мобилизованных, которым сказали, что они попали в спецназ. При прочих равных парни стали воевать совсем по-другому, чтобы соответствовать.
— Вполне может быть. Это же имя, авторитет подразделения.
— В конце концов не зря же мальчишки всегда хотели служить в десанте или морской пехоте, хотя служба там не сахар.
— Именно! Не скажу, что у нас, к примеру, служить легко. Лентяю здесь будет несладко. Мы либо на позициях, либо учимся: тренировки штурмового боя, тактика, медицина. Это в свободное от позиций время. Лентяю все это не нужно. Если же человек хочет получить специальность и реальный боевой опыт, то будет работать у нас с удовольствием.
У меня, кстати, бывает, что пришел новенький, а шеврона у него нет. Да он же весь мозг вынесет, потому что пришел служить в «Борзах» и ему нужен этот шеврон. Говорю: заходите, берите! Вон их у меня сколько! Почему для него это важно? Это уже не только имя подразделения, но его собственное имя.
— Вы сказали, что мариупольцы приходят служить. Речь о людях, дождавшихся освобождения?
— Все верно. Служат, получают навыки и хорошо воюют.
— Как у них складываются отношения с ребятами из подразделения? Как бы там ни было, но восемь лет они жили при Украине, которая с нами воевала.
— Да нормально. Они ведь самые обычные люди. А что мог сделать обычный заводчанин? Человек, например, пятнадцать лет на заводе отработал и никак не был связан ни с войной, ни с политикой. Сейчас он собственными глазами увидел происходящее. Приходит и говорит: «Я хочу быть полезен».
— Вы же наверняка проводите собеседования. Какая у них мотивация?
— По-всякому бывает. Сам поначалу глядел с подозрением. Потом увидел, как они служат, как целиком отдаются военной работе, стараются ребята, воюют. Это вызывает доверие.
Я говорю, почему ты пошел воевать? У всех разное. Кто-то потерял кого-то под украинскими снарядами, кто-то семьи лишился, кто-то — детей. Например, если взять тех же волновахцев, то они сейчас обозлены. Они ведь находились в городе и видели, как украинские ракеты и снаряды их дома разносили.
— Если уж мы заговорили об этом, то лично у вас есть понимание того, почему украинские формирования подобным образом ведут себя по отношению к согражданам?
— Часто речь идет о наемниках — иностранцах. Эти никого не жалеют и не разбираются, военные перед ними или гражданские, чужие или свои. Им легче завалить человека и всё. Я с этим тоже сталкивался.
Взять, к примеру, те же группы эвакуации. Да никогда группы эвакуации «двухсотых» и «трехсотых» никто не трогал. Повоевали, своих растянули и все. А сейчас тела ребят забрать невозможно. Бьют по нам и все тут. Это как вообще? Это верх цинизма.
Тело ведь нужно земле придать. Это же воины! Мы даем им проводить эвакуацию. Они тела своих забирают. И «трехсотых» тоже даем забирать. Они — нет.
— Тем не менее у тех же мариупольцев, беженцев из Соледара, Артемовска и других городов масса претензий и к представителям националистических формирований и даже к ВСУ. Масса военных преступлений, совершенных ими.
— Так у них пьянство и наркомания процветают. Это одна из возможных причин. Пьянство — повальное. Наркотики — в порядке вещей. Заскакиваешь на их позиции, заглядываешь в рюкзак — и чего там только нет наркотического. И пленные об этом рассказывают. Говорят, что командиры рот выдают это дело: таблетки или уколоться.
— А вам с наемниками сталкиваться приходилось?
— И не раз. Напор, когда атакуешь, они дают сильный, но не долговременный. Видят, что все равно напираем — снимаются. Славяне воюют иначе.
— И чего ради они приезжают?
— Действительно так много платят?
— Суммы называют разные, но едут в основном из-за денег. Ни один не сказал, что приехал воевать за идею или из патриотических соображений. Да и какой патриотизм у наемника? Он из Италии, Испании или Польши приехал. Ну какой у него может быть патриотизм на Донбасской земле? Да никакого. Нечего им тут делать, если не ради денег.
— В 2014 году иностранцы ехали к нам, чтобы воевать за Донбасс. И вполне бескорыстно.
— У меня и сейчас два гражданина Франции служат.
— И как они воспринимают эту войну?
— Они на нашей стороне. А почему вообще приехали сюда? Потому что у одного мама из Луганска, а у другого вся семья из Донецка. Уехали жить во Францию, там они и познакомились, два друга. Началась в 2014 году война — сюда приехали.
