Об этом он сказал в интервью изданию Украина.ру.
- Ростислав, почему вы решили поехать в Донбасс, это было ваше личное решение или вас отправили? Вы сейчас, насколько я знаю, занимаетесь координацией гуманитарной помощи на месте.
— Это было мое личное решение. Я на Донбассе с 2014 года, какое-то время даже здесь жил, в 2014-2015 годах. В 2017 году ситуация стала получше, и я перестал сюда ездить регулярно. Сейчас людям нужна помощь, у меня тут много друзей за эти годы появилось, и, конечно, я не могу их оставить. Я собрался, поехал.
Здесь еще есть несколько факторов, то есть люди получают очень много разнонаправленной информации, и очень важны свидетельства очевидцев — тех, кто был на месте. Если я говорю о Донбассе, если эта тема для меня важная, если у меня болит душа о тех людях, которые здесь живут, то я должен быть на месте, и я должен транслировать, я должен являться этим очевидцем, быть в тех местах, где сейчас тяжело. Тут вариантов никаких не было, надо было ехать.
- Вы впервые были с 2014 года в Донбассе. Вы видели все своими глазами, самую тяжелую фазу боев. Можно ли то, что происходит сейчас, сравнить с периодом 2014-2015 годов, потому что очень часто и дончане, и те, кто бывал ранее в Донецке и Луганске, сравнивают этот период с текущим?
— Я бы сравнил это с другим. 2014 год — это была такая… Тут же в этом месте снимался фильм «Свадьба в Малиновке». В 2014 году было ощущение, что где-то рядом это все и проходило. Эти блуждающие отряды украинской армии, до того, как фронт сформировался так или иначе. Когда мы возили гуманитарку, каждый раз выстраивали новый маршрут, чтобы не попасть на внезапный блокпост украинской армии. Трех человек я потерял — гуманитарщиков — в 2014 году, их просто расстреляли. И, конечно, этой махновщины мы насмотрелись тогда.
Сейчас я бы сравнил ситуацию с чеченской кампанией. По накалу, по напору, по тяжести — это очень тяжелая ситуация, серьезные боевые действия. Я был в Дебальцево, когда его освобождали. Волноваха сильнее разрушена, чем Дебальцево. Там настоящая катастрофа.
Я был вчера в Сартане, это под Мариуполем населенный пункт, заезжал в частный сектор самого Мариуполя — там таких разрушений, какие я видел в Волновахе, тоже не наблюдается. Центр разрушен сильнее, но там, где я был, разрушений не так много.
Тут боевые действия идут очень серьезные. Совсем другой масштаб, совсем другие средства используются. Катастрофа сейчас намного серьезнее, чем в 2014 году. Когда люди сидят в подвалах, когда они складывают печки из подручных материалов, когда живут в теплицах, потому что дома разрушены — это не должно продолжаться.
Сейчас люди гибнут даже не от ранений, они гибнут от переохлаждения. Небоевые потери. Тут в максимально сжатые сроки нужно все восстанавливать, нужно помогать дончанам, направлять ремонтные бригады, чтобы они ехали, восстанавливали свет, тепло, газ на освобожденных территориях. Это первоочередная задача для наших служб.
- Какие направления нуждаются в помощи больше всего? Я бы разделил вопрос на две части. Первая — это территории, подконтрольные ДНР-ЛНР, где более-менее сформирована администрация, более-менее понятно, как работать, и — территории, которые находились ранее на Украине, та же Херсонская область. Я часто слышу, что есть проблемы и у беженцев, и на самих этих территориях, в частности, с топливом.
— Я больше владею ситуацией на территории Донецкой народной республики, в меньшей степени — по Луганской. Не владею информацией по Херсонской области, просто еще туда, что называется, не доехал. Могу только предполагать.
Примерно понимаю, что беда везде. Там, где с местными администрациями удалось договориться, — там какая-то жизнь организованная существует. А там, где местные власти разбежались или, как в Мелитополе, начали заниматься саботажем — соответственно, там похуже.
Первая задача — это искать людей. Я смотрел недавно обращения жителей Херсона, депутатов, которые начали формировать новые органы государственной власти. Опираться на них и дальше — выстраивать всю административную вертикаль. Но это не значит, что нужно ждать, когда эта вертикаль выстроится, работать нужно уже сейчас.
Я обратил внимание вчера в Сартане, там уже сейчас созданы уличные комитеты, причем — из местных. Местные жители обходят (дома. — Ред.), составляют списки тех, кто остался. Переписывают профессии, записывают, в чем они нуждаются, записывают, чем они могут помочь. Из этих списков они уже будут формировать рабочие органы.
- Какие первоочередные нужды, если по ДНР вы большей информацией владеете?
— Это примерно одно и то же. Первое, в чем нуждаются, — хлеб и вода, крупы. То, что первоочередное. Бензин, потому что отопления нигде нет, электричества нигде нет. Единственное, от чего можно греться, если есть генератор какой-то. У кого-то есть солнечные панели. Как-то люди выживают. Кто-то топит дровами. Этим нужно в первую очередь обеспечить.
Перевязочные материалы, жгуты, йод. Представляете — нет йода. Банально. То есть люди ищут, не могут купить. Нет связи. На территории Донецка не действует российская сотовая связь, хотя, казалось бы, вы подключите здесь российский роуминг, и жить сразу станет намного проще.
- Отдельно отмечу, что в Донецке действует местная связь «Феникс», российский мобильный телефон нельзя подключить по роумингу к сети «Феникс», она не будет работать.
— Это тоже организационный момент, который надо решить. Надо также решить вопрос с пересечением границы. Невозможно заехать в Донецк и в Луганск даже гуманитарщикам — это целый невероятный квест, который нужно пройти, чтобы приехать и начать помогать жителям.
Упростите пересечение (границы. — Ред.) для грузов, не надо так все зарегулировать. Вы создаете больше проблем на границе. И каждый раз приходится тратить кучу времени. Поймите, здесь умирают люди каждый день, а на границе сидит чиновник, который говорит: «Вы должны оформить такие-то бумажки». Ну, извините, пока я оформляю эти бумажки, у нас там, на той стороне, реально гибнут люди, их надо спасать.
Второй вариант, что делают, — это собирают деньги и покупают уже здесь, на территории Донецкой, Луганской республик. Это вариант, так работают «Ангелы», так мы когда-то возили продукты. Но извините, это же дороже. Одно дело — мы закупим продукты в России, их сюда привезем, другое дело — мы здесь их закупим и раздадим. Тоже никуда не годится.
Еще один момент — это снабжение новых (освобожденных. — Ред.) территорий, магазины на новых территориях. Я вчера заходил в магазин и смотрел специально — они дораспродают остатки товара, и все. У них логистика была вся через Мариуполь, они не знают, где закупиться в Донецке, они боятся ехать в Донецк — то есть они не знают, как там с блокпостами, с прохождением. Людям надо помогать, чтобы они начали восстанавливать мирную жизнь на территории.
- Как люди встречают вас, как они относятся к гуманитарной помощи, что говорят на освобожденных территориях и на территориях республик? Как они относятся к спецоперации, к происходящему?
— К спецоперации здесь отношение однозначное, общее — «ну наконец-то, мы ждали этого восемь лет». Измучились. Когда у нас двадцать человек позавчера погибли мирного населения в центре Донецка, я был практически в двух кварталах от места падения ракеты, добежал туда, буквально все это еще дымилось. Потом в Макеевке на следующий день пострадали шесть человек. Вчера в Текстильщиках прилетело, тоже погибшие есть.
- Четверо.
— Как можно с этим жить? Я разговаривал с местными жителями, у некоторых нервный срыв. Они живут здесь, не уезжают… Они по улице перемещаются не все, есть люди, у кого другая психическая организация, они перемещаются перебежками, потому что боятся ходить. Как можно с этим жить?
Понятно, в целом дончане — стальные люди в этом плане. Когда прилетела ракета, взорвалась, сыпались стекла, и девочки двадцатилетние пошли подметать крыльцо. Витрина осыпалась в магазине, но надо как-то работать. Стекло собрали, дыры вместо стекол остались, и они дальше продолжают работать, никто по домам не разошелся.
Но это одна часть населения. Другой части населения надо тоже выживать, не все способны с фатализмом относиться к своей судьбе. Они рады, что это началось, и надеются, что закончится та Украина… в том виде, в котором она существует.
На освобожденных территориях есть разные мнения, потому что украинская пропаганда все эти восемь лет работала, и они выпускали газеты с информацией о том, что происходит в Донецке, искаженные какие-то ужасы писали. И учебники украинские, это отдельная история — надо брать украинские учебники истории и просто их препарировать, что они пишут.
Эта война, которую мы ведем, — это война учебников. Потому что их научили ненавидеть. Мы один народ, и часть нашего народа научили ненавидеть другую часть народа за эти тридцать лет.
Вот что произошло. И мы воюем… Как один дончанин шутил, что они (противник. — Ред.) воюют за мягкий знак, по-украински «Донецьк», по-русски — мягкого знака нет. Так и здесь, мы воюем с учебниками. Изменим эти учебники — научим детей нормальной истории, и мы не будем враждовать, не будет этой ненависти.
Я ходил один, без оружия, без бронежилета, общался с людьми. Я не представлялся депутатом, потому что всем плевать, кто я. Я представлялся по своей второй специальности — как журналист. Люди рассказывали. Люди устали от всего этого. Люди хотят мира, хотят нормально жить.
Конечно, одно радует, что в бойцах, которые приходят туда (на освобождаемые территории. — Ред.), не видят врага, не видят ненависти. Они видят живых, нормальных людей, к которым можно обратиться за помощью, с которыми нужно общаться, которых кормят — они яйца им приносят, что-то еще домашнее. Есть очень живое, теплое общение. И бойцы отвечают им тем же. Эта связь присутствует. Это именно про донецкую землю, то, что я вижу своими глазами.
Дело в том, что город Харьков — это побратим Новосибирска. С 2014 года у нас не было ни одного официального контакта. Ни по линии гражданской дипломатии, ни по междугородней. Я считаю, что сейчас Новосибирск должен протянуть руку помощи Харькову. То есть, именно помощи гуманитарной.
Когда я на следующей неделе вернусь в Новосибирск, я буду ставить этот вопрос — о том, что нужно помогать не только Донецку, но и Харькову, и другим городам. Мы будем разговаривать с нашим предпринимательским сообществом, коллегами-депутатами, чтобы мы этот вопрос так не оставили.
