Вдоль дороги с беженцами люди растаскивают продукты со складов — кто-то несет коробки апельсинов, кто-то катит тележки, кто-то волоком тащит ящики. Рядом разбитый гипермаркет Metro, ворота на парковку снесены — то ли бронетехникой, которая входила в город, то ли кто-то таранил их на грузовике, чтобы потом вывезти еду. Целыми днями это была единственная доступная пища в городе. Напротив оплавившегося торгово-развлекательного комплекса Порт City — черные сгоревшие многоэтажки. Во дворе костры — единственный источник тепла, нет ни газа, ни воды, ни света — перебитые провода свисают с опор.
«Вторая мина когда тут ***** (ударила — нецензурн.), все стекла выбило. Эти с синими повязками (знак отличия украинских силовиков. — Ред.), они магазины все грабили, грузовиками все вывозили. Россияне что сделали — ну вот самолет летел, мачту радиолокационную снес, вот здесь, за домом», — словоохотливый дедушка в доме по улице Куприна рассказывает, как все начиналось — относительно безобидно. Потом, после кочующих минометов, начались городские бои, жилые дома на окраине не пощадили обе стороны. «Вон там воронка — это авиабомба!» — резко ему возражает женщина. «Авиабомба», — соглашается дедушка, дескать, с чем спорить. «Подождите, вы мне ответьте, куда Путин смотрит?» — резко вмешивается еще одна женщина.
Чуть дальше бойцы Народной милиции, прячась за разбитой машиной, пытаются понять, работает ли снайпер из высотки — основные силы украинской армии оттеснены, стрелка получится загнать и взять, надеются они. «В Великую Отечественную мы свои города так же брали… Киев вспомните, Крещатик, как выглядел, когда освободили. А тут они жильцов выгонят и со всех этажей по нам стреляют», — военный говорит жестко и напористо, как будет не оставил себе сомнений.
На площадке перед комплексом Terra Sport горожане потрошат машины — разбирают на узлы брошенные, чтобы было можно передвигаться по разбитому городу, и пытаются по стелющемуся дыму определить, что горит — драмтеатр или «Азовсталь». Во дворе женщина готовит на костре еду на весь подъезд. «Спасибо» вам, у нас все пролеты обрушились…», — бросает она проходящим мимо военным, те не отвечают. Жители города злы — и часто на обе стороны.
«Самолет гонялся за танками, за «Градами», сбрасывал, где 67-я школа (вероятно, 27-я. — Ред.), она целая, ну как, относительно целая, а вокруг все изрыто. Я сам видел, украинский «Град» ездит вокруг и бьет, а самолет приходит, а «Града» уже нет…», — мужчина во дворе дома по Троицкой улице говорит раздраженно, летчик, который никак не мог накрыть артиллеристов, стал бедой. Потом машет рукой, дескать, что тут скажешь, и уходит в соседний двор.
Сбежать из города жители не могли — о гуманитарных коридорах либо не знали, либо они не работали. «Мне лично украинские военные сказали: «Выходы [из Мариуполя] все заминированы, попытаетесь выйти по зеленому коридору — будете расстреляны». То же самое мне сказали полицейские украинские», — говорит мужчина, представившийся Александром, и показывает рукой, где именно услышал от своих «защитников» такие слова — в своем же дворе: «Вот тут мы с ними говорили».
Мародерство, по его словам, началось тоже с отступающих украинских военных: «Вояки подходили [к магазину], ногой стукнули по дверям и говорят: «Забирайте, что осталось, что хотите», — вспоминает он. «А пришли «азовцы», в двадцатом микрорайоне, говорят, давайте ключи, перережем всем глотки иначе… Да и недавно машину забрали у женщины, она просила, у нее муж больной», — Александр рассказывает, как мариупольцы привыкли к насилию.
Его жена Ирина плачет, где-то при эвакуации с Левого берега, в районе Завода Ильича остался их сын — пробиться к нему сквозь городские бои никто не смог, связь не работает, родители не знают ничего о его судьбе. «Нам нечего пить, — отвечает она на вопрос, чего не хватает в первую очередь, и рассказывает, как выживали мариупольцы без самого необходимого. — Воды питьевой нет совсем, мы пили воду из луж, пили техническую воду, ту, что стекала с крыш, топили снег и пили, очередь стояла здесь, чтобы воду с крыш набрать».
Мимо дворов куда-то в направлении моря тянутся группки людей с пластиковыми пятилитровыми бутылками — за водой. «К кринице (роднику, колодцу. — Ред.) уже можно пройти», — поясняют они.
«Дров нам наломали хорошо, — Ирина взглядом показывает на посеченные осколками деревья и кусты. — А теперь выносим мебель из квартир, чтобы топить». И снова сбивается на плач, показывая на свой спортивной костюм в подвальной пыли: «Я ходила на каблуках, с прической…». «Еще маникюр есть — остатки, а руки черные», — ее соседка показывает действительно почерневшую руку с кокетливыми цветными ногтями.
Ирина снова возвращается к войне — делится обрывками реальности, которая стала жизнью на три недели для жителей Мариуполя: «Нас бомбили с двух сторон — и Россия, и Украина… Украинские войска — они с нами даже не разговаривали, а нам [российские] потом в люк постучались: «Алё, есть кто живой?» Обращение мне понравилось, печенье принесли, и на следующий день пришли, принесли баклажку воды», — она поднимает глаза на разбитую многоэтажку.
Рядом по улице стоит баррикада из новых автобусов — разбитых. Кого могло остановить такое заграждение, Ирина не знает. «Мэр пустил транспорт на оборону города, купленные за наши бюджетные деньги», — жалеет она расстрелянные машины.
На разговор подходят соседи — с сугубо практической темы, как эвакуироваться, все вновь переходят на пережитое: «Россияне вывезли у меня тестя и тещу в Талаковку… Вывезут, но если они не ходят, то пока сюда никто не ездит, надо из дома самому… 12 числа, утром, бомбили с самолета… Обстрел с двух сторон, и те стреляют, и эти стреляют… Ни света, ни воды, ни газа, и не выпускали…»
«А в двадцать микрорайоне в одном дому вэсэушников (бойцов Вооруженных сил Украины (ВСУ). — Ред.) человек сорок, во втором россияне», — напоминает кто-то, что еще не все окончилось.
«Какой у нас город был, какой у нас город был, — срывается снова на всхлипывания Ирина, но берет себя в руки и перечисляет то, что нужно для жизни хотя бы на несколько дней. — Уезжать мы не будем, люди, остаемся здесь, нужны свет и вода, и молочная смесь детям».
