Таким способом поляки, большевики и нацисты намеревались ослабить русских ради достижения своих собственных целей. В этой связи президент России Владимир Путин абсолютно прав, увязывая решение украинского вопроса одновременно с декоммунизацией и денацификацией. Хотя, к сожалению, многие этого до сих пор не поняли.
Бесспорно верен тезис российского лидера об изначальном польском следе в формировании сепаратистских настроений на западе Руси. В статье Путина «Об историческом единстве русских и украинцев» мы читаем:
«В среде польской элиты и некоторой части малороссийской интеллигенции возникали и укреплялись представления об отдельном от русского украинском народе. Исторической основы здесь не было и не могло быть, поэтому выводы строились на самых разных вымыслах. Вплоть до того, что украинцы якобы вообще не славяне, или, наоборот, что украинцы — это настоящие славяне, а русские, "московиты", — нет». Тот же польский генезис был и у представлений о самостийном белорусском народе.
После утраты в конце XVIII века собственной государственности поляки больше столетия жили мечтами о восстановлении Польши в границах 1772 года (собственно Польша плюс Западная Русь и Литва), устроив за это время два крупных мятежа, затронувших как Царство Польское, так и западнорусские и литовские губернии Российской империи.
Изначально Малороссия и Белоруссия воспринимались ясновельможными панами как безусловно польские территории, подлежащие включению в состав возрождённой Речи Посполитой. При этом поляки признавали наличие на своих «восточных окраинах» некоторого количества ещё не до конца полонизированных «русинов» — так они называли белорусов и малорусов, противопоставляя их «москалям».
Но данная проблема представлялась вполне решаемой.
«Приучать их, русинов, надо к польскому языку, пусть по-польски все их службы будут. Со временем дух польский в них войдёт. За врага будут потом почитать того, кто бы не знал языка народного. Начнут ненавидеть москаля, пруссака и австрияка так, как француз ненавидит англичанина», — писал предводитель Польского восстания 1794 года Анджей Тадеуш Бонавентура Костюшко (сделанный белорусскими националистами «великим белорусом»).
Под лозунг «Польша от моря до моря» поляки подводили наукообразную теоретическую базу. Широкое распространение в XIX столетии получила теория Франтишека Духинского, основные положения которой сводились к следующему:
1. Русью называются лишь западные и юго-западные русские земли, попавшие в XIV веке под власть Литвы и Польши, жители этих земель — русины. Северо-восточная Русь — это Московия, её жители, москали, ни в этническом, ни в культурном плане не имеют ничего общего с русинами;
2. Русины — региональная вариация польского народа, что доказывается наличием общего имени «полян» у племён, сыгравших ведущую роль в формировании Польши и Руси.
3. Содержанием русино-московских отношений является постоянная и неизбежная конфронтация между славянами-арийцами (русинами) и финно-монгольскими туранцами (москалями).
Исходя из концепции пана Духинского, русины должны были сражаться за «польскую справу» бок о бок с другими поляками, а потому накануне восстания 1863 года польские патриоты провели масштабную агитацию среди крестьян западнорусских губерний. Однако результат деятельности польской пропаганды оказался нулевым: белорусов и малорусов не вдохновила идея возрождения Речи Посполитой, в которой их предки считались людьми второго сорта.
В конфликте «польские инсургенты vs. русское правительство» западнорусы встали на сторону законной власти, оказав посильную помощь в усмирении мятежа.
Для поляков это был очень неприятный сюрприз. Руководитель восстания на территории Белоруссии Винцент Константы Калиновский (ещё один «великий белорус» с точки зрения белорусских националистов) в самый разгар вооружённого противостояния строчил вот такие истерические воззвания к жителям Белой Руси:
«За вашу долю кровь проливают справедливые люди, а вы, как те Каины и Иуды Искариотские, добрых братьев продавали врагам вашим!
Но польское правительство спрашивает вас, по какому праву вы смели помогать москалю в нечистом деле?! Где у вас был разум, где у вас была правда? Разве вспомнили вы о Страшном суде Божьем? Вы скажете, что делали это поневоле, но мы люди вольные, нет у нас неволи, а кто хочет неволи московской — тому дадим виселицу на суку» (из Приказа-воззвания виленского повстанческого центра от 11 июня 1863 года).
В итоге — виселицу на суку получил сам «Кастусь».
Подавление смуты 1863 года стало важной вехой в истории как польского, так и русского национальных движений. По мифу об «исконной польскости русинов» был нанесён сокрушительный удар: неудача «национально-освободительного восстания против русского царизма», в котором слабым звеном оказалась Западная Русь, серьёзно подорвала веру поляков в жизнеспособность польской национальной идеи в белорусских и малорусских губерниях.
При этом проявленная в ходе восстания лояльность белорусов и малорусов по отношению к России актуализировала проблему включения Белоруссии и Малороссии в пространство русского национального строительства, именно после событий 1863 года российское правительство чётко артикулировало концепцию национального триединства велико-, мало- и белорусов.
Крах «польщизны» в Западном крае Российской империи заставил поляков сменить тактику борьбы за «восточные окраины»: было решено сделать ставку на раздувание западнорусского местечкового национализма, к зарождению которого приложили руку выходцы из польской культурной среды, искренне разочаровавшиеся в «польской справе» и увлекшиеся белорусским и малорусским этнографическим колоритом.
Новое идейное настроение в польской интеллектуальной среде относительно Западной Руси весьма откровенно сформулировал известный польский историк и общественный деятель ксёндз Валериан Калинка. Позволю себе пространную цитату, подчеркнув ключевые тезисы. Ее автора невозможно заподозрить в любви к России, но он был вынужден признавать реальное положение дел и был откровенен в манифестации своих целей:
«Между Польшей и Россией сидит народ, который не есть ни польский, ни российский. Но в нём все находятся материально под господством, нравственно же под влиянием России, которая говорит тем же языком, исповедует ту же веру, которая зовётся Русью, провозглашает освобождение от ляхов и единение в славянском братстве.
Как же защитить себя? Где отпор против этого потопа? Где? Быть может, в отдельности этого русского народа. Поляком он не будет, но неужели он должен быть москалём?!
Поляк имеет другую душу и в этом факте такую защитительную силу, что поглощённым быть не может. Но между душою русина и москаля такой принципиальной разницы, такой непроходимой границы нет. Но она была бы тогда, когда б каждый из них исповедовал свою веру, и поэтому-то уния была столь мудрым политическим делом, а её запущение столь пагубным.
Если бы Русь, от природы этнографически отличная, по сознанию и духу была католической, в таком случае коренная Россия вернулась бы в свои природные границы и в них осталась, а на Дону, Днепре и Чёрном море было бы нечто иное. Каково же было бы это "нечто"? Одному Богу ведомо будущее, но из естественного сознания племенной отдельности могло бы со временем возникнуть пристрастие к иной цивилизации и в конце концов к полной отдельности души.
Раз этот пробуждающийся народ проснулся не с польскими чувствами и не с польским самосознанием, пускай останется при своих, но эти последние пусть будут связаны с Западом душой, а с Востоком только формой.
На этот факт [т.е. пробуждение Руси не с польским самосознанием] мы сегодня повлиять уже никак не можем, но мы должны позаботиться об указанном развороте его в будущем, так как только этим способом мы сможем удержать ягеллонские приобретения и заслуги, остаться верными миссии Польши, сохранить те границы цивилизации, которые она очертила.
Русь — это страна и народ, от которого надо суметь отказаться ради того, чтобы его не утратить. Пускай Русь останется собой и пусть будет католической в другом обряде — тогда она и Россией никогда не станет, и вернётся к единению с Польшей. А если бы даже — предположим наихудшее — этому никогда не бывать, то и в таком случае лучше Русь самостийная, чем Русь российская.
Если Гриц не может быть моим, как говорится в известной поговорке, то пусть по меньшей мере не будет он ни мой, ни твой».
Имея в австрийской Галиции удобный плацдарм для пропаганды украинства, поляки основное внимание уделили развитию украинского национального движения, которое воспринималось ими как таран, способный сокрушить русскую мощь.
«Великую державу русскую невозможно себе представить без Малороссии», — писал почти за сто лет до пана Бжезинского пан Сроковский.
Белорусский национализм не имел столь существенного значения для поляков и поддерживался по остаточному принципу, ввиду чего белорусское национальное движение уступало украинскому по всем пунктам — от массовости до уровня теоретической разработки идеологии.
У истоков белорусской национальной идеи стоял уроженец Виленской губернии Франциск Бенедикт Богушевич, принимавший участие в Польском восстании 1863 г. Его книга «Дудка белорусская» («Dudka biаłaruskaja»), вышедшая в 1891 году, стала отправной точкой в формировании местечкового национализма в Белоруссии. В стихотворении «Хрэсьбіны Мацюка» («Крестины Мацея») Богушевич как бы оправдывался за свою былую «польскость». Мацей, лирический герой данного поэтического произведения, на вопрос казака о своей национальности отвечает, что он «тутэйшы, свой чалавек», а затем, вопреки требованию князя Хованского, отказывается перейти из католичества в православие. За это Мацея по приказу начальства бьют розгами как поляка-католика. Заканчивается стихотворение патетическим восклицанием: «О так-то хрысцілі мяне казакі // З тутэйшага ды у палякі!»
Богушевич не был искренним белорусом, он цинично использовал белорусский национализм в польских интересах. Его близкий друг Франциск Оскерка вспоминал:
«Пан Богушевич… пламенный патриот-поляк, который в довольно частых личных разговорах со мной утверждал, что единственным мотивом, который толкнул его и его предшественников писать на этом говоре [т.е. по-белорусски], было опасение возможной русификации местного люда».
Также весьма красноречивым является тот факт, что сын Богушевича был зоологическим польским шовинистом и отказался отдать белорусским деятелям архив отца.
Интеллектуальную, организационную и финансовую помощь местечковые националисты в Белоруссии получали, главным образом, от товарищей из Польской социалистической партии, по отношению к которой Белорусская социалистическая громада (единственная дореволюционная партия белорусских националистов) была аффилированной структурой.
Показательно, что во время революции 1905 г. в Белоруссии был выпущен ряд антиправительственных листовок, подписанных Польской социалистической партией и Белорусской социалистической громадой, причём подпись Громады шла после подписи поляков.
Таким образом, поляки выступили в качестве повивальной бабки западнорусского сепаратизма, преследуя при этом две взаимосвязанные цели: 1) расколоть большой русский народ, 2) вернуть Западную Русь в сферу польского влияния.
Итогом польского воздействия на западнорусские сепаратистские движения стало то, что белорусские и украинские националисты переняли характерное для поляков восприятие России как важнейшего Другого (деспотичной азиатской Московии), через образ которого строилось национальное самосознание и конструировался исторический миф.
В скобках заметим, что после восстановления в 1918 году Польского государства и присоединения к нему по итогам Рижского мира западной части белорусских и украинских земель игры поляков с местечковым национализмом закончились, началось жёсткое ополячивание территорий, получивших официальное наименование Kresy Wschodnie.
Сделав всё от них зависящее для разобщения трёх русских субэтносов, поляки передали эстафету большевикам, которые, придя к власти, поспешили создать первые в истории белорусское и украинское национальные государства (фантомы периода Гражданской войны — не в счёт): БССР и УССР.
Конечно, самостоятельность союзных республик была во многом номинальной, однако де-юре они представляли собой суверенные политические образования, наделённые правом свободного выхода из союза, а после Второй мировой войны Советская Белоруссия и Советская Украина и вовсе стали полноправными членами ООН.
Осуществив политическое размежевание русских территорий, большевики, как им казалось, убили сразу двух зайцев.
Во-первых, исключили из русского народа 28 миллионов белорусов и малорусов, составлявших в имперской России треть русского населения. Вопрос о численности господствующей нации был для большевиков чрезвычайно важным: ещё до революции Ленин заметил, что если признать белорусов и украинцев нерусскими, то «великорусская шваль» («К вопросу о национальностях или об «автономизации») окажется в меньшинстве со всеми вытекающими отсюда последствиями.
«Великорусов (единственных не "инородцев") в России не более 43 проц. населения. Значит, "инородцы" в большинстве! Как же меньшинство может удержать большинство, не предоставляя выгод этому большинству, выгод политической свободы, национального равноправия, местной и областной автономии?» — вопрошал Ильич в 1914 году в статье «Ещё о "национализме"».
Во-вторых, создание в Европе формально независимых советских республик преподносилось большевиками как приглашение всем трудящимся присоединиться к социалистической семье народов путём провозглашения Польской ССР, Германской ССР, Великобританской ССР, Американской ССР и т.д. (недаром на гербе Советского Союза был изображён глобус).
Однако мировой социалистической революции не случилось, а дерусификация Западной России столкнулась с неожиданными трудностями.
Как выяснилось, большинству белорусов и малорусов не так-то просто было внушить мысль, что они больше не русские. В книге В.Г. Михайловского «Всесоюзная перепись населения 1926 года» мы читаем:
«При переписи 1920 г. белорусское население Витебской и Могилёвской губерний и украинское население на Кубани обычно показывало себя по национальности русскими».
В связи с этим большевикам пришлось обращаться за помощью к выпестованным поляками белорусским и украинским «буржуазным националистам», вместе с которыми они в 1920-30-х гг. осуществили насильственную «коренизацию» («белорусизацию»/«украинизацию») в БССР и УССР.
Архитектором «коренизации» выступил Сталин, на X съезде партии он заявил:
«Я имею записку о том, что мы, коммунисты, будто бы насаждаем белорусскую национальность искусственно. Это неверно, потому что существует белорусская нация, у которой имеется свой язык, отличный от русского, ввиду чего поднять культуру белорусского народа можно лишь на родном его языке.
Такие же речи раздавались лет пять тому назад об Украине, об украинской национальности. А недавно ещё говорилось, что украинская республика и украинская нация — выдумка немцев. Между тем ясно, что украинская нация существует, и развитие её культуры составляет обязанность коммунистов. Нельзя идти против истории.
Ясно, что если в городах Украины до сих пор ещё преобладают русские элементы, то с течением времени эти города будут неизбежно украинизированы».
Во время Всесоюзной переписи населения 1926 г., проходившей в самый разгар «коренизации», советское руководство дало переписчикам вот такие указания:
«Для уточнения записи об украинской, великорусской и белорусской народностях в местностях, где словом «русский» определяют свою народность представители трёх этих народностей, необходимо, чтобы лица, называющие при переписи свою народность «русский», точно определяли, к какой именно народности: украинской, великорусской (русской) или белорусской они себя причисляют; записи «русский» и «великоросс» считаются тождественными».
Здесь уместно вспомнить слова русского историка Н.И. Ульянова: «Перед нами несомненное установление знака равенства между "русским" и "великорусским". Нельзя не видеть в этом такого же бедствия для нашей страны и народа, как в злонамеренном отторжении от русского корня украинцев и белорусов».
В результате проведённой большевиками широкомасштабной индоктринации западнорусского населения в самостийном духе белорусы и украинцы были лишены русского самосознания, став отдельными нациями и получив свои национальные комнаты в многонациональной советской коммуналке.
Новый этап развития местечкового национализма в Западной России пришёлся на годы Великой Отечественной войны.
В этот период нацисты попытались перехватить у коммунистов знамя лучших друзей белорусской и украинской самостийности. Вероятно, все слышали приписываемую Гитлеру фразу: «Мы тогда победим Россию, когда украинцы и белорусы поверят, что они не русские». Не рискнём утверждать, что это подлинная цитата фюрера, однако она вполне адекватно отражает общую установку нацистского руководства.
Немцы планировали использовать в своих интересах самостийных белорусов и украинцев выращенных большевиками, сменив их ориентацию с советской на антисоветскую путём посулов независимости без «московских жидобольшевиков».
В составленных немцами «Предложениях и рекомендациях для журнальных статей против Советского Союза» от 27 июня 1941 г. значился такой пункт:
«Следует отметить, что не только русские, но и многие другие народы живут в бывшем Советском Союзе. Это следует отметить особенно. Нужно говорить об украинцах, а не малорусах, о белых русинах, а не белых русских [белорусах]. Только народ бывшей так называемой Великороссии должен называться русскими».
Отметим почти буквальное повторение инструкцией для нацистских пропагандистов цитируемых выше указаний советским переписчикам.
Также весьма показательны воспоминания С.Н. Болховского (Сверчкова), пленного красноармейца, ставшего впоследствии членом коллаборационистского Комитета освобождения народов России (рассказ о плене):
«Перед самыми бараками нас опять остановили и стали делить на украинцев, белорусов и русских… Долго одни перебегали в русскую группу, другие — в украинскую. Многие действительно не знали, как определять себя, другие комбинировали, что выгоднее.
Наконец, с помощью немцев русские были водворены в 1-й блок, украинцы и белорусы во 2-й. Так как 2-й блок состоял из каменных зданий, а 1-й из деревянных бараков, мы поняли, что русским быть не так выгодно».
При организации как белорусских так и украинских вооружённых формирований и административных учреждений немцы опирались в основном на выходцев из Западной Белоруссии и Западной Украины, находившихся в межвоенный период в составе Второй Речи Посполитой.
Однако западноукраинское население значительно отличалось от западнобелорусского в плане идеологических предпочтений.
Так, до 1939 года непримиримую борьбу с поляками на Западной Украине вела Организация украинских националистов (одним из лидеров ОУН* был пресловутый Степан Бандера), с которой нацисты наладили тесное сотрудничество ещё в начале 1930-х гг. (а с её предтечей УВО — еще ранее)
А вот на западнобелорусских землях тон в антипольской борьбе задавала Коммунистическая партия Западной Белоруссии, ставившая своей целью воссоединение Западной Белоруссии с БССР. Этим объясняется тот факт, что коллаборационистское движение на Украине приобрело несоизмеримо больший размах, нежели в Белоруссии.
Однако коллаборационизм в «республике-партизанке» всё-таки имел место, хотя и был едва заметен. В Белоруссии имелась своя УПА — созданная по приказу нацистской администрации Белорусская краевая оборона, члены которой позже вошли в Белорусскую освободительную армию («Чёрный кот»), потихоньку партизанившую в занятой красноармейцами БССР, используя построенные для неё немцами бункеры.
В роли «белорусского Бандеры» выступил командир «Чёрного кота» Михаил Витушко, первое время руководивший своими партизанами из немецкого бункера под Варшавой.
В последние годы оппозиционные белорусские националисты, явно подражая своим украинским единомышленникам, эксплуатировали образы и символы «белорусского антибольшевистского сопротивления», что, мягко говоря, не прибавляло им политических очков в Белоруссии. Однако если нынешние тенденции будут продолжены, то Витушко и иже с ним, очевидно, займут в белорусском национальном пантеоне примерно такое же место, какое занимают сегодня на Украине Бандера и «бандеровцы».
Итак, решающий вклад в развитие местечкового национализма в Белоруссии и на Украине внесли три последовательных врага русского народа: поляки, стоявшие у истоков сепаратизма на западе России, большевики, разрезавшие границами «братских республик» русское национальное тело, и нацисты, способствовавшие появлению у белорусских и украинских националистов антисоветской мифологии (которая заслоняет советское происхождение государственности Белоруссии и Украины).
Конечно, у украинства и белорусчины были и другие внешние и внутренние доброжелатели, обиженные на Россию. Однако они не приняли столь значимого участия в судьбе белорусско-украинской самостийности, как три названные выше политические силы.
