3 февраля (21 января ст. ст.) 1918 г. газета харьковских эсеров «Земля и воля» опубликовала следующее объявление: «Во имя человечества, через посредство издающихся газет прошу опубликовать о вызове родственников к трупу бывшего вице-губернатора г. Харькова Кошуро-Масальского, валявшемуся по линии жел. дороги, а ныне убранному и отвезенному на станцию Основа Северо-Донецкой ж. д. Лоб Масальского прострелен пятью пулями. Кроме Масальского на станции Основа находится еще четыре трупа каких-то «буржуев», также расстрелянных. О правдивости сего прошу навести справки на Основе. Очевидец».
Не князь, но…
Всего пятью годами ранее харьковская газета Газета «Южный край» от 15 января 1913 г. сообщала своим читателям:
«Павел Николаевич Масальский-Кошуро, назначаемый, по слухам, харьковским вице-губернатором, если не по рождению, то по первым впечатлениям детства и ранней молодости связан с Харьковской губернией».
Связь эта, по данным газеты, состояла в том, что отец высокопоставленного чиновника в 1870-х гг. был мировым судьей в Ахтырском уезде Харьковской губернии, а его старший сын и брат нового назначенца — судебным следователем в Ахтырке. В другом уездном городе губернии — Сумах Масальский окончил гимназию. А вот высшее образование получил уже в Москве, где — по данным газеты — начал публиковаться в «Московских Ведомостях», главным редактором которых в ту пору был знаменитый публицист Михаил Катков.
Что же касается идентичности нового вице-губернатора, то по данным «Южного края» он был «поляк, по вероисповеданию католик».
Спустя две недели слухи о назначении подтвердились, но вот многие факты биографии оказались ошибочны и то же издание уточняло данные о новоназначенном втором лице губернии:
«П. Н. родился в г. Харькове, но детство провел в Ахтырке. П. Н. Масальский-Кошуро происходит от искони русской фамилии (не польской, как ошибочно сообщалось у нас на днях) и имеет в числе своих предков — Рюриковичей».
Чтобы снять все недоразумения относительно своего происхождения Павел Николаевич расставил все точки над i в интервью харьковскому репортёру:
«Все Масальские происходят от удельного князя Михаила Черниговского (Рюриковича) и его потомка, получившего в уделе княжество Масальское… и впоследствии приобрели добавочные фамилии: «Масальские-Клубки», «Масальские-Кольцо», «Масальские-Литвины» и т.д., причем многие обеднели и утеряли титул…, многие попали под власть Литвы и окатоличились, но мои предки, Масальские-Кошуро, включительно до моего отца, католиками не были. Лично я с детства привык и воспитывался в духе чисто православной веры…».
Но в действительности, хотя Масальские-Кошуро и утверждали, что принадлежат к потомкам св. Михаила Черниговского, родство этих дворян Могилёвской губернии с князьями Мосальскими, служившими верой и правдой московским государям, или с их родственниками, принявшими католичество и жившими в Друйском замке на Западной Двине, точно не прослеживается.
Зато достоверные сведения об упомянутых газетой отце и старшем брате у нас имеются.
В «Харьковских календарях» за несколько лет мы обнаруживаем мирового судью 1-го участка Ахтырского уезда, надворного советника Николая Васильевича Масальского-Кошуро. О его старшем сыне Михаиле Николаевиче мы знаем гораздо больше благодаря «Биографическому словарю бывших питомцев Первой Харьковской гимназии за истекшее столетие с 1805 по 1905 год» Там говорится, что Михаил родился «в селе Деркульске Старобельского уезда Харьковской губернии 18 апреля 1847 г. и до двенадцатилетнего возраста воспитывался здесь в доме своего деда — «кавалера трех Георгиев», героя всех войн с 1805 по 1830 г., генерала В. А. Вандзона, затем у дяди — кандидата-педагога П. П. Гадзяцкого в Харькове».
В 1860 году, как раз тогда, когда у него родился младший брат Павел, Михаил принят в Первую Харьковскую гимназию, причем в четвёртый класс, а затем окончил её с серебряной медалью и в 1864 году поступил на юридический факультет харьковского университета. По окончании учебы он служил в судебных установлениях разных губерний. Известно, что в Ахтырке он успешно расследовал дело о краже из собора драгоценного креста с мощами, осыпанного бриллиантами и подаренного римским папой Иннокентием XIII боярину Б. П. Шереметеву.
О детстве младшего Кошуро-Масальского, как и о его учебе на юридическом факультете московского университета в доступных нам источниках не сообщается. Если бы было что-то неприглядное, то харьковские газетчики непременно бы накопали. А вот дальше…
Впервые имя Павла Кошуро-Масальского появляется в сводках газетной хроники в революционном 1905 году. В Костроме в июле того года была создана организация под названием «Сусанинский кружок», ставящая своей целью защиту самодержавия. Его председателем стал товарищ (помощник) прокурора окружного суда П.Н. Кошуро-Масальский. На собраниях кружка гневно клеймились левые партии и местные земцы, которые все были кадетами. К лету 1906 г. в кружке было около трёхсот человек.
В своей идеологии кружок колебался между крайне правыми и октябристскими идеями. И далеко вправо не пошёл, примкнув к «Союзу 17 октября» отъезда Кошуро-Масальского из Костромы. Почему так получилось? Да просто потому, что эта поволжская губерния была далеко за Чертой оседлости, и еврейский вопрос был там неактуален. А посему и местным правым было некого бить, чтобы спасать. С кадетами и левыми приходилось находить общий язык — ведь свои же, русские, хоть и сбились с пути, указанного Сусаниным.
Местные левые и либералы считали Мосальского ярым реакционером, и в конце 1905 г. боевики костромской дружины эсдеков даже готовили его убийство, для чего следили за домом товарища прокурора.
Из Костромы он направился служить в Симферополь, где так же продемонстрировал усердие в борьбе с крамолой. И, похоже, что усердие это было излишним.
Либеральная харьковская газета «Утро» в марте 1909 г. сообщала, о том, каким строгим цензором оказался вице-губернатор дествительный статский советник Кошуро-Мосальский:
«…здесь мы имеем дело с цензором, хотя и очень усердным, но очень плохо разбирающимся в цензируемых статьях и попадающим, так сказать, пальцем в небо. Он поправляет даже своих коллег и конфискует „Южн. Вед." за голые перепечатки из столичных газет, даже из таких, как „Новое Время" и „Голос Москвы", Он расходится не только со столичными, но и с провинциальными цензорами, конфискуя „Южн. Вед." за статьи корресп. бюро, которые безвозбранно печатаются в десятках провинциальных газет. Для газеты создалось такое положение, что по целому ряду вопросов она не может высказываться и должна молчать».
Когда же основания для конфискации тиража «Южных ведомостей» проверяли вышестоящие инстанции, то, как правило репрессивные решения отменялись прокуратурой или судами.
Новые приключения «Медведя на воеводстве»
В знаменитой сказке М. Е. Салтыкова-Щедрина «Медведь на воеводстве» три Топтыгина по очереди совершают злодейства — первый чижика съел, второй кровопролитие учинил, а третий просто бездельничал, пока ни «постигла его участь всех пушных зверей». В Харькове уже в первый год Масальский-Кошуро отличился и в крупных безобразиях, и в мелких пакостях.
Для самоуправства у вице-губернатора было полное раздолье. Начальник губернии с 1908 г. Митрофан Катеринич исполнял обязанности, как сегодня говорят, дистанционно — например, мог на четыре месяца заверяться на отдых в Ниццу. Павел Николаевич стал по-настоящему ответственным лицом.
Первым скандалом стало решение Масальского-Кошуро закрыть по следам «дела Бейлиса» 30 октября Харьковское медицинское общество. Известный журналист, писатель, критик того времени Ефим Бабецкий, много публиковавшийся в «Южном крае», писал в своей колонке «Мелочи жизни»:
«Живу в Харькове больше 35 лет и могу свидетельствовать, что за это время наша общественная жизнь не переживала столь гнетущего момента, как сейчас…». Присяжный поверенный Лев Рубинштейн говорил: «Закрытие харьковского медицинского общества я не могу назвать иначе, как общественным бедствием и притом не только для Харькова».
Вице-губернатор заявлял, что медицинское общество он закрыл за нарушение устава и за демонстративное нарушение по делу Бейлиса. За два дня до вынесения приговора на заседании общества были представлены обстоятельные доклады врачей, которые в пух и прах разбивали версию о ритуальном убийстве, якобы совершённом Бейлисом. 60 врачей, присутствовавших на собрании, единогласно вынесли резолюцию, осуждавшую экспертизу их коллеги, киевского профессора Сикорского (отца авиаконструктора — прим. ред.), которая якобы подтверждала, что убийство совершено в ритуальных целях.
Губернатор Митрофан Катеринич, бывший в то время в Петербурге, заявил в интервью журналистам, будто, с одной стороны, узнал о закрытии Харьковского медицинского общества только из газет, а с другой, не видит в этом ничего страшного, поскольку все учреждения общества продолжают функционировать, к тому же научная деятельность его, дескать, малоизвестна и не особо значима. В ответ на слова руководителя губернии харьковские газеты в один голос говорили о том, что «по своему научному значению и значению своих учреждений медицинское общество занимает первое место в России и одно из первых в Европе».
За два года до процесса Бейлиса общество отметило полувековой юбилей. Оно основало Бактериологическую станцию и Пастеровский институт (сейчас это НИИ микробиологии и иммунологии имени И.И. Мечникова), химико-микроскопический институт, женский медицинский институт, открыло лечебницы, больницы, приюты, медицинскую библиотеку. Деятельность Харьковского медицинского общества распространялась на 26 губерний и областей юга империи, так что тут нужно было, если что, решать в столице, а не на месте. Разумеется, распоряжение о его закрытии было отменено.
Этот случай показал, насколько господин Масальский был неравнодушен к медицине. Но похоже что из всех ее разделов его наиболее интересовала гигиена. Можно даже сказать, что харьковский вице-губернатор был прообразом грозного учреждения под названием Санэпидемстанция.
Газета «Биржевые ведомости» в декабре 1913 года сообщала: «Популярный» харьковский вице-губернатор на днях… опровергнул газетные сообщения об оштрафовании им собственной кухарки и о других не менее энергичных выступлениях…
Харьковский корреспондент «Киевской мысли», однако, настаивает на правдивости своего сообщения и дополняет его следующими подробностями: О кухаркином штрафе можем сказать следующее — у г. Масальского-Кошуро заболела кухарка, кстати сказать, прослужившая у него лет 15. Он приказал ей отправиться в больницу для дезинфекции, а кухарка вместо дезинфекционной камеры поехала к своей хорошей знакомой — жене сторожа губернской типографии, живущей около Харькова, в Куряже. Пробыла она там двое суток и, когда вернулась, г. и. д. губернатора Масальский-Кошуро оштрафовал и ее, и жену сторожа — первую за неисполнение приказания, а вторую, оказавшую приют больной женщине, за укрывательство».
Для проверки этой информации было отправлено письмо харьковскому губернатору М.К. Катериничу, но так как он находился в отпуске, оно было вскрыто и.д. губернатора П.Н. Масальским-Кошуро, постаравшегося представить информацию в выгодном для себя свете.
Впоследствии это было раскрыто, но каких либо серьезных мер в отношении харьковского вице-губернатора предпринято не было. Более того, спустя всего пару месяцев, особым отделом Департамента полиции была получена информация о том, «что в радикальной столичной прессе сосредоточены весьма неблагоприятные для харьковского вице-губернатора действительного статского советника Масальского-Кошуро сведения».
После истории с дизинфекцией кухарки имело место еще несколько санитарно-анекдотических случаев. Например, в мае 1915 года «Южный край» сообщал:
«В одной из популярных в г. Харькове булочных — Ходыкина, на Театральной площади, был куплен хлеб, в котором оказался запеченным таракан. Усматривая из этого, что Ходыкин является виновным в нарушении обязательных постановлений от 9 ноября 1914 г., а также приняв во внимание, что он и ранее подвергался штрафу за повышение цен на печеный хлеб, — управляющий губернией П. Н. Масальский подвергнул владельца булочной Ходыкина аресту на два месяца, без замены штрафом».
Такой специфический имидж вице-губернатора повлиял на то, что вся его повседневная работа по сдерживанию роста цен в военное время тоже описывалась с иронией, хотя харьковцы могли бы быть ему попризнательнее за то, что их кошельки худели медленнее, чем в других губерниях.
В 1916 году Павел Николаевич пошел на повышение. Правда, чин тайного советника он не получил ни тогда, не позднее.
«Творец геноцида»?
Масальский-Кошуро был назначен губернатором Акмолинской области. Центром её предполагался нынешний Нурсултан, но он еще не был достроен должным образом. Не было еще в нём общественных зданий соответствующего уровня. Гораздо позже их возведут, а заодно и АЛЖИР (акмолинский лагерь для жен изменников родины). Поэтому областным центром был Омск, который товарищ Сталин впоследствии казахам не отдал.
Буквально сразу между губернатором и гласным омской городской думы Пантелеевым вышел скандал, в результате которого последний был обвинен в клевете на губернатора. В основе его — всё та же страсть Масальского к санитарной безупречности. На этот раз на ниве коммунального хозяйства. По версии газеты «Сибирский вестник», события разворачивались следующим образом:
«29 марта 1916 г. губернатор вызвал члена Омской городской думы В. И. Пантелеева, председателя ряда комиссий, в том числе санитарной, для объяснения в связи с неудовлетворительным санитарным состоянием городских улиц. Пантелеев в оправдание заявил, что катастрофически не хватает людей. П.Н. Масальский-Кошуро пообещал дать военнопленных, вызвать крестьян из деревень и потребовал «город очистить», пригрозив все самоуправление отдать под суд, а Пантелеева посадить в тюрьму в административном порядке сроком до двух месяцев. Пантелеев пытался отшутиться: мол, отдохну в тюрьме, но губернатор шутки не принял и повторил свои угрозы».
На заседании гласных думы вечером 5 апреля зачитали резолюцию:
«Акмолинский губернатор, угрожая гласному Пантелееву тюрьмой, нанес оскорбления всему городскому самоуправлению, при таком отношении становится невозможным работать».
Губернатор развил активную деятельность, обвиняя Омскую городскую думу в принятии «демонстративного постановления», а Пантелеева — в клевете. Против «клеветника» было возбуждено «дело». Но его так не успели рассмотреть должным образом по причине революции.
А тем временем в южном подбрюшье империи произошло событие, для которого опыт конфискации газет и ловли тараканов в булках был явно недостаточен.
25 июня 1916 года Николай II издал указ о наборе 500 тысяч джигитов в возрасте от 19 до 43 лет. До этого южные народы не подлежали призыву.
Началом вооруженного восстания в Акмолинском уезде послужило убийство пристава Иванюшкина, который брал взятки за освобождение от повинности. 24 июля 1916 года разгневанная толпа убила пристава, а находившегося при нем писаря Балашова избила до полусмерти.«Мирные протестующие» заявили, что они считают указ государя недействительным, подчиняться ему не намерены, и каждого, кто явится к ним, чтобы требовать людей и лошадей для армии, будут убивать. Стали упорно распространяться слухи, что освободившиеся территории будут заселять русскими. Начались массовые погромы и убийства русских поселенцев.
П.Н. Кошуро-Масальский срочно выехал из Омска, чтобы возглавить руководство подавлением восстания в Акмолинском и Атбасарском уездах. К осени восстание было подавлено. Вопрос о его цене остаётся.
В советское время из восставших казахов сделали героев: многие из них впоследствии стали местными большевиками. Замечу, что на территории южнее бунтовщики 1916 года стали ядром басмаческого движения, поэтому в Узбекистане и Таджикистане это событие не мифологизировано.
Современные казахские историки утверждают, что число жертв и беженцев в Китай из областей, населённых этим народом, достигло трёх миллионов человек, а подавление бунта упорно называют геноцидом казахского народа. При этом никаких серьёзных обоснований этим допущениям, поставленным в основу национальной мифологии, они не приводят.
В отличие от младотурок, за год до этого целенаправленно резавших армян, правительство России зачистку степи от местного населения не планировало. Оно только попыталось привлечь своих непризывных подданных к работе в центральных и западных губерниях. Да, были жертвы, их количество точно не подсчитано, но уж точно раз в шесть меньше трёх миллионов.
Причем современные мифотворцы оплакивают только мятежников, но не тех, кого они уничтожали. И это полностью в рамках восточноевропейского тренда: хочешь проводить этническую чистку и прославить её исполнителей — объяви себя жертвой геноцида.
Есть и другая сторона этих событий, геополитическая. Мятеж был спровоцирован османской агентурой так же, как проходившее тогда же ирландское восстание — немецкой. Партия младотурок, стоявшая у власти в Стамбуле, вбрасывала в киргиз-кайсацкие степи идеи пантюркизма. И на них «купились» еще недавно мирные скотоводы.
Вскоре на докладе проверяющего от МВД Извекова, проводившего ревизию деятельности акмолинского губернатора, была наложена резолюция министра внутренних дел Б.В. Штюрмера, в которой подчеркивалась полная неспособность Масальского-Кошуро к административной деятельности. В результате, совет при министре внутренних дел высказался за его увольнение.
Отъезд бывшего губернатора тоже был скандальным. Газета «Южный край» писала в своем номере от 25 сентября 1916 года следующее: «Вчера Масальский-Кошуро окончательно выехал из Омска в Рославль спецвагоном, предоставленным ему по распоряжению из Петрограда. Накануне арестанты местной тюрьмы весь день грузили его имущество. Утром, когда Масальский-Кошуро занял место в вагоне, и вагон был прикреплен к поезду, местный представитель государственного контроля, проходя, заметил, что этот вагон битком набит вещами.
Он пригласил начальника станции. У Павла Николаевича был затребован билет и квитанция на оплату провоза вещей. Этой квитанции у бывшего губернатора не оказалось. Весь багаж был определен в 200 пудов. Управлением Омской железной дороги была дана телеграмма на станцию следования Масальского-Кошуро с предписанием перевесить весь багаж и взыскать тройную провозную плату — в общем, около 3500 рублей. Весь инцидент происходил в присутствии провожающих бывшего губернатора лиц, жандармской и наружной полиции».
Газета по многолетней привычке продолжала смеяться над своим любимым персонажем: «Этот — наш, харьковец», — самодовольно улыбаемся мы, хотя «харьковец» пробыл в Харькове не больше двух-трех лет. Вот, например, Павел Николаевич Масальский-Кошуро. Наши претензии к нему более чем основательны. Следя за дальнейшей его карьерой, мы более чем кто-либо другой имеем право купаться в лучах его немеркнущей славы».
В сентябре 1916-го Масальского переводят в члены Совета МВД России, но об этом периоде его жизни сведений мало. Между двумя революциями он сидел тихо.
В декабре 1917 г. анявшие Харьков Отряды Антонова-Овсеенко арестовали Масальского-Кошуро наряду с некоторыми чиновниками бывшего царского аппарата и руководителями Совета съездов горнопромышленников Юга России. Арестованных содержали в вагонах на 7-й линии Южной железной дороги. Представители коменданта Харькова Войцеховского и охрана тюремных вагонов до обнаружения трупа заявляли о том, что узник отправлен в Петроград для свершения там над ним правосудия.
29 января Кошуро-Масальский был найден застреленным из револьвера примерно в 4 километрах от Харькова. И это явно был не приговор ревтрибунала, ведь в Харькове выполняли декрет об отмене смертной казни. По одной из версий, с ним разобрались представители 30-го Сибирского полка, памятуя о его роли в подавлении бунтов в Акмолинской области. Как минимум, пять дней тело Павла Николаевича было брошено. Это убийство было первым на Харьковщине при большевиках, но далеко не последним.
