Но именно поэтому мы помним его не как героя нескольких войн, а человека, биография которого развивалась вопреки историческому контексту, и как одного из самых высокопоставленных коллаборационистов.
Дом на углу Шляпного и Горяиновского
За зданием харьковской мэрии и почти напротив Успенского собора находится старый дом с флюгером. Если открыть любой список домовладельцев старого Харькова, то мы обнаруживаем, что и это здание, и стоявшие на его месте до него, более ста лет принадлежали семье Штейфон. Рядом с лавками «хозяев жизни» прошлых времён Рудаковых и винным магазином Жевержеевых еще с конца XVIII века жили и обогащались люди с непривычной для губернского города фамилией.
Тогда прибыл в наши края крещённый в лютеранство еврей Давид Штейфон с женой и записался в цеховые. У него были сыновья Константин и Филипп. В ревизских сказках цеховых г. Харькова за 31 мая 1858 г. под № 7 значатся: «Константин Давыдович Штейфон от роду 40 лет, его жена Евдокия Ильинична, сыновья его: Александр 13 лет, Алексей 8 лет, Павел 6 лет, Василий 2 лет; дочери его: Марья 15 лет, Елизавета 11 лет, Евдокия 4 лет». Известно также, что впоследствии у него родились сыновья: Сергей и Николай Константиновичи.
К началу XX века Штейфоны владели в Харькове восемью домами, в том числе доходными, заводом красок и торговыми лавками в Харькове, а также участками сенокосной и пахотной земли в Харьковском уезде Харьковской губернии. Все представители рода женились на немках и русских.
В 1870-80-е годы у них снимала меблированные комнаты и помещение под книжную лавку семья дворянина Петра Кончаловского. Так что в одном и том же доме родилось два коллаборациониста — сначала один из идеологов оккупированного немцами Смоленска Дмитрий Кончаловский (и как автор советского гимна, кавалер и лауреат почти всех советских наград и премий Сергей Михалков жил около полувека с племянницей такого человека?), а затем и Борис Штейфон.
Подумаешь, скажете вы, были в старом Харькове люди и познатней, и побогаче. Да, конечно, были и в немалом количестве, но все они непременно что-то заказывали в лавках Штейфонов и никак не могли обойти и объехать их недвижимость. Старший сын Константина Давидовича цеховой Александр Константинович Штейфон (1845 — 1912), унаследовал семейное дело. У него было четверо сыновей: Иван, Николай, Михаил и Борис. Из них цеховым остался только Иван Александрович.
Николай Александрович занялся шляпным производством, владел салоном «Шляпы, шапки, фуражки» в доме № 2 на Московской улице. Как видно из «Сенатских объявлений» это место он приобрел у отца в 1901 г. за 8000 рублей и стал купцом 2-й гильдии. Среди Штейфонов были и гласный городской думы, и судья, и предприниматели разной степени успешности.
Так и процветало бы семейное дело Штейфонов, если бы не падение «кровавого самодержавия». В газете «Южный край» за 30 мая 1917 года мы читаем: «В связи с повышением расценок на рабочие руки закрыл свое предприятие торговый дом Н. А. Штейфона (на Московской ул.). Фирма существовала около 80 лет».
Нетипичный офицер
Самый младший в роду, Борис выбрал военную карьеру. Перед тем, как надеть форму, Боря окончил харьковское реальное училище. Идя пешком мимо магазина деда, а затем и отца, перейдя Харьковский мост на Старо-Московскую, он озирался на 1-ю мужскую гимназию, где его сверстникам, как ему тогда казалось, морочили головы древними языками. Так он доходил до здания возле Вознесенской церкви, где его учили полезным наукам — математике, физике, химии и черчению.
По окончании этого во всех отношениях серьёзного учебного заведения, Боря добровольцем на правах вольноопределяющегося поступил в расквартированый в Харькове 124-й пехотный Воронежский полк. За пять лет до Бори там послужил брат Миша, но тот долго в армии не задержался и пошел учиться в Технологический на инженера. А вот у младшего военная карьера пошла. Щуплый на вид юноша через семь месяцев производится в унтер-офицеры.
В 1899 году Боря направился в ближайший от дома заштатный город Чугуев Змиевского уезда. Там находилось пехотное училище. И тут, как назло, всплыло то, что в Харькове бы никто и не заметил: во внешности Бори оказались узнаваемы черты его прадеда Давида. Казалось бы, четвёртое поколение крещённых как положено, но антропологию и генетику никто не отменял, а в офицерском корпусе с «жидовской мордой» находиться не принято. А значит, нужно учиться лучше всех, чтобы потом служить лучше всех.
И так было всю дальнейшую жизнь Бориса, пока он носил на плечах русские погоны. В учебе и строевой подготовке он показывал неизменные успехи. Очкарик, которому ношение очков было разрешено специальным приказом по штабу Киевского военного округа, пользовался авторитетом и любовью у товарищей, даже был назначен отделенным командиром.
При этом юнкер Штейфон был неизменным участником и даже заводилой множества проказ. Однажды, защищая честь мундира, юнкера всерьез подрались с чугуевскими извозчиками, посмевшими насмехаться над будущими офицерами. Учтя эту причину, начальство не исключило драчунов, ограничившись максимальными сроками карцера. В другой раз Боря был наказан за то, что во время лекции он, как сказано в рапорте, «умышленно громко чихнул». Училище в 1902 году Штейфон окончил по 1-му разряду и вернулся в свой полк прапорщиком.
Вскоре началась русско-японская война. Штейфон воевал на Дальнем Востоке бесстрашно и умело. В одном из боев был контужен, но остался в строю. Там он произведен в чин поручика, а «за отличия, мужество и храбрость, проявленные в боях с японцами», с февраля 1904 по октябрь 1905 года Борис получил пять орденов — св. Анны 3-й и 4-й степеней, св. Станислава 2-й и 3-й степеней и св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.
После окончания войны Штейфон поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, которую также окончил с отличием. За успехи в учёбе он досрочно произведён в капитаны, а затем успешно служил на строевых и штабных должностях в Москве. Накануне первой мировой войны Борис Александрович был зачислен в кадры Генерального штаба и назначен старшим адъютантом штаба войск Семиреченской области. Оттуда в составе своего Туркестанского корпуса он и выступил на фронт.
Служил Штейфон на Кавказском фронте, где русское воинство действовало наиболее успешно. Если на участках фронта в Галиции или Польше бои велись с переменным успехом, то с востока наши войска наступали. Да так, что генералу Юденичу и его подчинённым завидовали не только российские сослуживцы, но и союзники. В начале 1916 года они взяли считавшуюся неприступной крепость Эрзерум. Обеспечившую успех штурма разведку блестяще провел подполковник Штейфон, служивший при штабе Юденича. За это дело Борис Александрович был пожалован золотым Георгиевским оружием. Орден св. Анны 2-й степени и Военный орден Британской Империи также пополнили наградной список Штейфона. Уже в 1917 он был произведен в полковники.
После развала фронта боевой путь его на время прерывается.
«…а я — я только обломок кораблекрушения»
С приходом к власти большевиков полковник Штейфон демобилизуется и возвращается в Харьков, где жили его родные. Чугуевский историк Артём Левченко отмечает:
«Единственным крупным центром на Юге России, который не потряс массовый террор зимы-весны 1918 года, стал Харьков. Офицеров в городе было очень много, а харьковские чекисты и уголовники были не гуманнее киевских или одесских. Тем не менее, в первый период советской власти, вплоть до прихода кайзеровской армии, Харьков знал лишь единичные случаи убийств офицеров».
И местная ЧК, и все возможные милиции больше занимались борьбой с уголовщиной. По мнению этого исследователя, «сохранить тысячи человеческих жизней и не допустить в Харькове ни массовых севастопольских избиений, ни трагедии легендарного одесского «Алмаза», ни кровавых киевских событий удалось всего лишь одному человеку — Борису Александровичу Штейфону».
Сначала Штейфон организовал отряд самообороны из жильцов своего дома для защиты от бандитов и просто праздношатающихся. Центр города. Рядом заседает городской совет, куда регулярно шастали всякие тёмные личности к коменданту Павлу Кину. Затем Борис Александрович собрал вокруг себя группу офицеров-фронтовиков и превратил ее в полноценный боевой отряд. В отличие, скажем, от большевистской Красной гвардии или входивших в состав милиции групп вооруженных эсеров и бундовцев, он был подпольным.
На террор большевиков и их союзников офицеры Штейфона ответили своим террором. Первые же расправы над офицерами обернулись для харьковских чекистов и других «стражей порядка» убийствами виновных в беспределе. Найденные на трупах листовки, подписанные «офицерской организацией» и сулившие неизбежность наказания за беззаконие, посеяли панику среди большевиков и их попутчиков.
Народная молва превратила малочисленный отряд в некий всесильный тайный орден, в страхе перед которым террор против «представителей эксплуататорских классов» тогда прекратился. Впрочем, тогдашние руководители совета, а затем и Донецко-Криворожской республики не отличались тягой к зверству ради самого зверства и старались мирно договориться со всеми, кто не пытался с оружием в руках свергать их власть. Могли газету закрыть, завод национализировать, а что касается расстрелов, то эта мера была в основном для разбойников и убийц.
На смену «первым красным» в апреле 1918 года пришли немцы. Сам Штейфон так оценивал это событие: «Когда поползли слухи, сперва неясные, а затем все более и более определенные, что германские войска оккупируют Юг России, Харьков стал мечтать о скорейшем приходе немцев. Немцы были врагами, но, по сути, они сметали еще большего врага — большевиков. И понятно, что запуганный террором, измученный лишениями обыватель мечтал о немцах, как о спасителях.
С сложным чувством смотрел я на прибывшие войска. Они, несомненно, являлись нашими избавителями от красного ига. Они возвращали нам безопасную спокойную жизнь и порядок. Невозможно было не чувствовать к ним за это благодарность. Однако в то же время они были и наши враги.
Как офицеру, мне было непереносимо смотреть на эти отличные с военной точки зрения войска и сознавать, что моей армии больше нет, а я — я только обломок кораблекрушения… Что нет уже России, моей прекрасной Родины, ибо если была бы Россия, то Харьков не мог впустить немцев…».
Разумеется, с Центральной Радой Штейфон не сотрудничал, а с приходом к власти гетмана вернулся на воинскую службу, но тоже особого рвения не проявлял. При этом почти весь 1918 заметна его деятельность на посту начальника Харьковского Главного Центра Добровольческой армии, занимавшегося тайной вербовкой и переброской на Дон добровольцев, сбором и отправкой белым оружия, боеприпасов, снаряжения и техники. Центр полковника Штейфона помогал офицерам деньгами, устраивал на работу, помогал эвакуировать семьи. Он замаскировал свою организацию под Союз Георгиевских кавалеров и добился у немцев разрешения для ее членов на ношение оружия.
«энергичен, настойчив, уверен в своих действиях»
После того, как в Германии произошла революция, то стало понятно, что гетмана никто защищать не будет. Перед самым петлюровским переворотом он покидает Харьков и во главе группы в 800 человек, преимущественно офицеров, присоединяется к Добровольческой армии.
Штейфон назначается начальником штаба дивизии, но по собственной просьбе уходит командовать Белозерским пехотным полком. Во главе его он входит сначала в Чугуев, а потом и в родной Харьков. За лето 1919 года довёл численность своего полка с 62 человек до 4 тысяч, c собственной артиллерией и кавалерией. Полк ни в чём не нуждался, коллеги Штейфона посмеивались за глаза над его «иудейской хозяйственностью». Белозерский полк стал единственным полком Добровольческой армии, укомплектованным по штатам мирного времени и обеспеченным боевым, продуктовым и вещевым довольствием по щедрым довоенным нормам.
В июле 1919 г. полковник Штейфон был назначен начальником штаба Полтавского отряда, ядром которого была 6-я дивизия генерала Бредова. Под его Под его командованием Борис Александрович сперва брал Киев, потом оставлял его, отступая на Одессу, а потом проделал путь по Украине в обратном направлении, вверх по Днестру на соединение с польской армией.
В начале 1920 г., когда войска генерала Бредова были интернированы в Польше, Штейфон помог Бредову добиться переброски через Румынию в Крым. Будучи проездом в Константинополе в начале сентября 1920 г., полковник Штейфон узнал от представителя генерала Врангеля о своем производстве в генерал-майоры. После эвакуации армии генерала Врангеля из Крыма Штейфон добровольно отправился в лагерь Галлиполи на берегу Дарданелл рядовым.
Командующий группой войск генерал Кутепов назначает Штейфона кoмендантом русских военных лагерей, которые впоследствии преобразилась в «Русский Обще-Воинский Союз» (РОВС). Штейфон с ней справился.
После Галлиполи Штейфон с остатками армии Врангеля переезжает в Болгарию, а затем — в Королевство сербов, хорватов и словенцев, впоследствии переименованное в Югославию. Там генерал Штейфон активно занимается политикой, за что Врангель удаляет его из армии. Бывший генерал стал чернорабочим, затем — конторщиком. Преподавал в военных училищах, где заработал звание профессора военных наук.
В ОГПУ была подготовлена справка на генерала Штейфона, в которой отмечается: «…энергичен, настойчив, уверен в своих действиях, честолюбив. Конспиративен и осторожен. Убежденный монархист». Она составлена ростовскими товарищами — участниками поддельной «организации сопротивления Советской власти». Эта контора-обманка была создана Ростовским управлением ОГПУ. Для доказательства существования её надо было заманить на Дон видного деятеля белого движения.
15 октября 1929 года Штейфон вместе с бывшим белым офицером Петрицким (агентом ОГПУ с 1926 года) перешли румынскую границу и направились на Дон и Кавказ. Чекистам удалось убедить генерала, что подпольная организация живёт полнокровной жизнью. Они встречались с членами и руководителями этой мнимой организации в Ейске, Краснодаре, Пятигорске и ряде других мест.
22 октября Штейфон как ни в чём ни бывало вернулся в Европу в полной уверенности о реальности этой подпольной деятельности. Его попытки добиться финансирования для усиления деятельности этих «подпольщиков» успехом не увенчались. После провала операции «Трест», ростовские товарищи также прикрыли свою мистификацию.
Тупик эмигранта
В апреле 1941 года немецкая армия за девять дней разбила югославскую армию и оккупировала страну. После нападения Германии на СССР начались массовые избиения и даже убийства русских эмигрантов местным подпольем — как титовским коммунистическим, так и монархическим. Было создано бюро по защите русских эмигрантов во главе с генерал-майором Скородумовым. Он не попытался наладить связи с партизанами, а предложил немцам создать русский корпус в Сербии, снабдить его оружием в целях самозащиты.
Командование вермахта согласилось с этим. Было подписано соглашение, согласно которому только командир корпуса подчиняется немецкому командованию, корпус не может дробиться на части и придаваться немецким воинским подразделениям, служащие корпуса будут носить русскую военную форму и не обязаны приносить никакой присяги немцам, и они будут выполнять приказы только своих командиров. Командиром корпуса стал генерал Скородумов, начальником штаба — генерал Штейфон.
Знали ли немцы о еврейских корнях Бориса Александровича? Как говорится, шила в мешке не утаишь. Кадровое офицерство и высшее чиновничество Германии, как и подобает дворянам, ненавидело нацистских выскочек и не разделяло их в деталях идеологии национал-социализма.
Для них генерал Штейфон был, опытным военным и убеждённым антикоммунистом. Как утверждает полковник Генерального штаба Е.Э. Месснер, после оккупации Харькова было установлено, что Бориса Штейфона крестили, и его мать была русская, а этого для немецких военных это было более чем достаточным.
После того, как Скородумова арестовало гестапо, в командование корпуса доверили Штейфону.
Он руководил им с осени 1941 по апрель 1945 года. Костяк корпуса составили солдаты и офицеры армии генерала Врангеля, примерно 10 процентов от общего числа добровольцев составляла русская молодёжь, родившаяся и выросшая в эмиграции. Были там русские добровольцы из Буковины и Бессарабии, оккупированных румынами. В конце 1942 году немцы ввели для него немецкие воинские уставы и немецкую форму с отличительными знаками корпуса.
В 1943 году Штейфону присвоили чин генерал-лейтенанта Вермахта. Всего за годы Второй мировой войны в рядах Русского корпуса служили свыше 17 тысяч человек, погибло в боях с партизанами Тито и Михайловича 11 тысяч.
Борис Штейфон скончался 30 апреля 1945 года и с воинскими почестями был похоронен в городе Лайбахе (ныне — столица Словении Любляна). Как вспоминал сотрудник Штейфона по белому подполью в Харькове генерал-майор фон Лампе, Борис Штейфон покончил с собой, приказал сделать себе перед сном какую-то инъекцию и больше не проснулся. Сдавались члены корпуса уже без него.
Умри он, например, в Галлиполи — и остался бы легендой Белого дела. Но жизнь отмерила Штейфону ещё почти четверть века, которые сначала утопили его в эмигрантских дрязгах, а потом и вовсе толкнули к предательству.
Штейфон презирал Власова и других бывших красноармейцев из РОА, считая, что они уже однажды нарушили присягу, изменив Красной Армии. Да, он сам не переходил явно на сторону врага, но он на ней был и сражался в рядах тех, кто напал на его родину и убивал его соседей по городу и дому.
