Я родилась в 1983 году в Донецке. Дело было ещё при Юрии Андропове, глиняные ноги большой красной страны уже начали потрескивать и крошиться, но до окончательного развала было ещё далеко. Я успела побыть октябрёнком, чем страшно гордилась, а вот пионером уже не успела.
Не знаю, было моё детство счастливым, потому что было советским, или просто так совпало. Но определённо я была счастлива! Как сейчас помню детский сад «Уголёк», куда меня отводили каждое утро. В саду был бассейн, и мы, малыши, в нём с большим удовольствием плакали. На самом деле, конечно, я хотела написать «плавали», но опечаталась. А потом решила не исправлять, ведь и плакали в бассейне мы тоже. Потому что ну никак из воды вылезать не хотели.
Я, в отличие от многих современных и чересчур домашних детей, обожала детский сад. Ходила в него с охотой, завтрак, обед и ужин ела с аппетитом, игрушки складывала по линеечке, в тихий час с удовольствием спала. А ещё я отчётливо помню, как меня в детском саду и начальной школе научили Родину любить. Звучит угрожающе, но это не так. Меня действительно научили любить Родину, но не мою маленькую донецкую, а большую страну, раскинувшую свои крылья над одной шестой частью суши.
Ту самую Родину, где не было рекламы Кока-колы, как однажды верно подметил Гарсиа Маркес. Маленькую Родину я научилась любить сама.
Это было невероятное чувство — любить огромную Родину, которой больше нет. Я помню, как просыпалась рано утром в детской кроватке, за окном донецкая звенящая весна, день недели — суббота, в прихожей стоят новенькие голубые сандалики с цветочками, а в сердце пламень любви к Родине. Потрясающее чувство — осознавать, что такая большая страна вся твоя, смотреть на неё на глобусе и диву даваться. Гордиться этой страной.
Потом, в 90-е, мы обнищали духом, стали страны этой стесняться. Так иногда подростки стесняются немодно одетых родителей.
Удивительно, но я никогда не хотела поскорее вырасти. Папа часто говорил: «Подожди. Детство — недостаток, который быстро проходит». Он был во многом прав, это я только теперь начала понимать. В моём детстве было многое, по сути детство моё пришлось на две разные эпохи. Была в нём и аскеза поздних 80-х, и нигилизм начала 90-х. Вчера мы ещё любили Ленина, а сегодня начали его ругать.
Я помню, какой это был огромный переворот в голове.
Кажется, в первом классе однажды утром я проснулась и поняла, что Ленин тоже ходил в туалет. Ну, когда-то ходил, до того, как его положили в мавзолее. Это был настоящий шок.
«Таких грандиозных открытий я ещё не совершала в своей жизни», — подумала я и побежала сообщить об этом родителям.
Родители почему-то не оценили. В общем, если и была в моей жизни любовь абсолютная, то только к человеку, портрет которого висел над классной доской. В этой абсолютной любви не было места мыслям о том, что объект её хоть на несколько процентов человек, а не бог.
Чем отличается моё детство от детства моего сына? Ничем и одновременно всем, и моё, и его прошло в Донецке, мы даже ходили в одну и ту же школу, но в его детстве не было главного — стабильности. А ещё во времена моего детства мир был добрей, чем сейчас. И я не говорю о войне. То ли нас так рыночная экономика испортила, то ли интернет в неумеренных дозах. И, конечно, дело не в Ленине, и не в его заветах, дело в бесценности благ, которыми пользовались советские дети. От образования до медицины.
Государство было, как хороший мужик, — брало на себя ответственность.
С одной стороны, мы сочувствуем нашим родителям, они ведь нас без памперсов растили, а с другой — наши родители сочувствуют нам. Да, мы надеваем на наших детей памперсы, но при этом растим их в изменчивом и очень агрессивном мире. И дети это понимают практически сразу. Поднять ребёнка на ноги так, чтоб он высоко полетел, сейчас невероятно сложно. Во времена моего детства было гораздо проще. Ребёнка тащила за собой система. Её можно ругать или хвалить, но она была, и была довольно эффективной. Если ты умён и усерден, мог достичь любых высот. Сегодняшние родители выбиваются из сил, чтобы заработать на жизнь себе и детям, я не могу сказать, что мои родители жили богато, но всегда всего хватало. И соседи наши так жили, и друзья семьи.
Не помню, если честно, чтобы хоть когда-то мы праздновали День защиты детей. Может, и был какой-то утренник или концерт, но ничего грандиозного. Это точно. В какой-то год рисовали мелками на улице Артёма и площади Ленина, в остальном же — день как день, обычный день летних каникул. Сейчас же празднуют этот день основательно, только почему-то получается, что дети сегодня менее защищены, чем раньше.
Знаменитый тезис «чужих детей не бывает» уже давно не работает. Все дети чужие, которые не свои. Это новая реальность. В моём детстве люди были настолько дружны, что ничего не стоило «закинуть» ребёнка на несколько часов к соседке или понянчиться с соседским малышом самим. Я не хочу превращаться в брюзжащую бабку, которая говорит, что только во времена её молодости всё было правильно, а сейчас отнюдь. Я просто констатирую то, что вижу собственными глазами.
Мы другие, дети наши другие, и мир другой. Нам остаётся только одно — постараться быть хорошими родителями нашим хорошим детям, любить их, внушать, что только на любви можно построить мир, и надеяться, что дети услышат нас и простят за всё, что мы натворили.
Для взрослых День защиты детей — повод вспомнить, что человек по большому счёту не стареет, стареет тело, а не душа. В душе все мы мальчики и девочки, порою шкодливые, порою прилежные. Мы все мальчики и девочки ровно до того момента, пока живы наши родители. И, конечно, самое огромное счастье, когда ты просыпаешься утром 1 июня и мало того, что в школу не надо идти уже лет двадцать как, так ещё и мама поздравляет с Днём защиты детей!
Вот и платье на мне бабушкино,
а серёжки в ушах — сестрины.
Меня дед называет Аннушкой,
остальные зовут принцессою.
Мне вчера было восемь от роду,
целых восемь, берёт оторопь.
Мои серьги блестят золотом,
словно солнце зимою в оттепель.
Я умею словечки складывать,
нараспев читать с табуреточки.
Подпевают мне в такт ягодки —
две серёжки в ушах девочки.
И пылит за окном улочка —
Первомайская, неизбывная.
На воротах кудахчут курочки —
диво чудное, чудо дивное.
И светло так над Докучаевском,
мир наполнен ещё бессмертием.
На шкафу в моей детской спаленке
ясно солнце — букет бессмертника.
Вот и платье на мне бабушкино,
а серёжки в ушах — сестрины.
Меня дед называет Аннушкой,
остальные зовут принцессою.
