Когда в былинные уже времена мне посчастливилось прочитать роман Олега Куваева «Территория», сказать, что я был потрясен — не сказать ничего. Текст просто оглушил меня мощью и масштабом его героев, пространственным мышлением автора, нереализованными возможностями моей страны. Я тогда даже завербовался рабочим в геологическую партию и провел пару зим в тех краях. Героев, потрясающих шаблоны жизни, правда, не нашел. Розовую чайку, которая гнездится в устье Индигирки, не увидел. Может, не там искал. Хотел спросить об этом самого автора. Узнал, что Олег покупал кофе в зернах (тогда Москва еще не умела готовить и пить настоящий кофе) в гастрономчике на Старом Арбате. (Его вроде переоборудовали потом под магазин украинских сувениров.) Ловил его там, но тоже не сложилось. Потом «перестройка», «священные девяностые». Стало не до кофе, розовых чаек, полярного томления — выжить бы…
Вспомнил об этих своих метаниях уже после нулевых. Тогда, кажется, под влиянием встречи с Джином Шарпом — отцом теории «мягкой силы» и прочих технологий госпереворотов, я изучал предпосылки и угрозы «цветных революций» на постсоветском пространстве. Среди прочих выводов был и такой, что те, кто имитируют демократию и свободу (да хоть близкий к ним оргазм), никогда не победят тех, кто эмитирует деньги и мечту. Поэтому и советовал грузинским товарищам заваливать фасадную демократию гиперактивного Майкла не «коктейлями Молотова», а коктейлем из олигархических денег и «грузинской мечтой» (типа, смешать водку с чачей). А другого у них ничего под рукой и не было… А вот у украинского президента было! Помню, обратился тогда к Януковичу с просьбой не сворачивать в стране полярные исследования. Тот изумился, типа, на кой х…р надо.
Я, как мог, рассказывал. Говорил об истории. О том, что «русский характер» закладывался в Поморье, Сибири, Арктике. Как, кстати, «американский» не столько на «диком Западе», сколько в холодной Аляске. Клондайк, Доусон, Сороковая миля со Смоком Беллью дали для архетипов американских Рэмбо больше, чем калифорнийские пляжи со спасателями Малибу. (Русские, отдав Штатам Аляску, помогли создать в социометрическом смысле Америку. Но это отдельная история.) Я же напоминал президенту, что у каждой уважающей себя страны должен быть свой «Север» — территория, объективно тестирующая, испытывающая, затачивающая людей на мужество, выживаемость, терпение, трудолюбие и волю. Хотя бы для этого надо было ему сохранить полярные исследования….
Говорил ему, как воцерковленному прихожанину, о сакральной близости аллегорического «Севера» к православию. Арктика — это природный храм, где человек, как в церкви, думает о главном. Где личность понимает, что испытание — это удовольствие, а удовольствие — испытание. Где все чисто, а не загажено, где все по-честному и по заслугам. Где душа расширяется до просторов северного сияния, а не скукоживается до размеров майдана…
Говорил, конечно, и о политике. О том, что те же майданы возникают там, где исчезает высокая мечта. Теми, кто мечтает стать полярниками и «зимовщиками», намного сложнее манипулировать, чем теми, кто мечтает быть брокерами и коучерами…
Не услышал. И мне оставалось только перелистывать дневники Руаля Амундсена и Роберта Скотта, перечитывать романы Виктора Конецкого и Олега Куваева, смотреть любительские кадры Артура Чилингарова и Федора Конюхова, восхищаться полузабытой отважной пятеркой советских путешественников, пешком прошедших от Уэлена до Мурманска… Я думал, что тема Великого Севера закрыта навсегда. И вдруг два-три года назад появились сюжеты о наших военных в Арктике. О русских погранцах, более стильных и крутых в отечественных антиморозных приблудах, чем понтоватые «морские котики» и «блэквотеры», вместе взятые…
Я еще не верил, что это тенденция. Мейнстрим, как сейчас принято говорить. Но вот пошла информация об объединении Ненецкой автономии с Архангельской областью. И о создании на этой платформе громадного приполярного хаба. (По территории больше Украины.) Сейчас как раз идут дискуссии, как назвать новый субъект федерации — областью или краем. Один мой давний южный друг Муса, который с детства искренне любит Арктику, безвариантно считает лучшим названием «Северный край». Край — это нечто личностное, эмоциональное, многозначное.
«Люблю свой край» — звучит. А вот «люблю свою область» отдает дежурным формализмом. России как раз не хватает такого сплава громадных территорий с сильными человеческими эмоциями. Вот об этом бы делать ток-шоу. Вот сюда бы перебросить силы неумолкающих и всезнающих экспертов, которые то про майдан, то про реактор, то про любимый лунный трактор, а сейчас все больше про вакцины…
Вообще Россия переходит в стадию громадных территорий. Ибо только на большом пространстве можно «разместить» большие кластеры — экономические, энергетические, культурологические, экологические, оборонные и пр.
Вирус среди прочего показал, что «мелкая» биологическая зараза прежде всего убивает мелкие экономические формы. Гигантские проекты требуют гигантских административных пространств. Уже очевидно, что хоть проект «змея Горыныча» поморской мифологии, в виде экраноплана, для охраны Северного морского пути, хоть план извлечения миллионов кубов горячих термальных вод Приполярья — это прерогатива безбрежных пространств, а не хуторов. (Хотя бы для того, чтобы юг Белого моря не завидовал северу Черного.) «Объединяйтесь!» — говорил старина Ной, создавая свою цивилизационную платформу. Или он чего-то другое говорил? Ну, не важно…
Важно то, что даже теоретическую базу подобного объединения в свое время фундаментально обосновал основоположник русской, а может, и мировой геополитики Николай Янович Данилевский. Важно то, что, по его гениальному мнению, многие судьбоносные для России процессы будут происходить в треугольнике с вершинами Белое, Черное и Каспийское море. Он мечтал, чтобы просвещённые российские люди оформили их концептуально, распространили на другие свои бескрайние земли и территории…
Кстати говоря, предыдущий прецедент похожего объединения в Прибайкалье был во многом заглумлен, выхолощен, нивелирован как раз силами российских экспертов. Тогда был создан пул грантоедов, которые честно отработали зарубежные деньги (редкий случай), извратив и высмеяв ту попытку. Мол, власть узурпирует все новые политические горизонты и социальные инструменты. Тогда у них это почти получилось. Но не должно получиться сейчас.
В России впервые за много лет учатся извлекать энергию не распада, а объединения, не безразличия, а мечты. Впервые Россия открыто и не стыдливо пробует на вкус свое цивилизационное предназначение. Да даже скромный модератор этого процесса — региональный чиновник Александр Цыбульский должен был бы уже стать популярнее, чем польский национальный кумир Збигнев Цыбульский в свое время! То время территорий прошло. Пора строить Край мечты.
