Восточной Европе повезло пройти через кровавое безумие первой половины ХХ века и не стать ареной затяжных конфликтов, как это произошло с Югославией.
Если в 1910-е — 1920-е годы нормой были военные конфликты между Венгрией и Чехословакией, Румынией и Венгрией, Польшей и Западной Украиной, а в 1940-е годы волны этнических чисток прокатились по региону, оставив кровавую память о таких трагичных событиях, как резня волынских поляков украинскими националистами или изгнание судетских немцев чехословаками, то уже после распада СССР военно-политическая ситуация оказалась гораздо спокойнее, чем ожидалось от руин СССР.
Приднестровская война воспринималась как исключение из правил, связанное не столько с застарелыми этнополитическими спорами, сколько с желанием властей постсоветской Румынии и Молдавии слиться в экстазе унионизма на костях русских жителей Приднестровья. Возможно, что именно по этой причине конфликт на Донбассе оказался громом среди ясного неба. Впервые со Второй Мировой войны в степях Новороссии лилась кровь и горела техника.
Вместе с тем Новоросская ирредента вызвала рост национализма не только в России и на Украине, но и в Белоруссии. Если в 2000 году активист минского отделения РНЕ и автор фразы «Русские танки будут в Минске!» Глеб Самойлов был убит при загадочных обстоятельствах, не позволяющих исключать из числа подозреваемых бойцов СОБР Минского УВД, то в 2014 году эта фраза Самойлова стала описывать ночные кошмары белорусских националистов.
Действительно, белорусская идентичность слаба, хрупка и эфемерна, а русская идентичность и Россия выглядели для многих рядовых белорусов привлекательнее, чем лукашенковский авторитаризм.
Естественным ответным шагом для руководства Белоруссии оказалась ползучая национализация республики: искусственное увеличение количества надписей на белорусском, переписывание исторического нарратива, создание мифа о «Европейской Беларуси-Литве», которая спокон веков боролась с «Азиатской Московией-Ордой».
Правда, в ходе реанимации белорусского национализма выяснилось, что он противоречит не только какой-либо русской идентичности, но и любому другому национализму в регионе.
Сразу же ожили старые споры между литовскими и белорусскими националистами о том, чьим же государством было Великое княжество Литовское.
Рассказы о свободолюбивой европейской Беларуси оказались плохо сочетаемыми с давним польским миражом-воспоминанием о «всходных крэсах», к которым относятся, в лучшем случае только Брестская и Гродненская область, а не вся территория Белоруссии.
И, как ни странно, белорусский национализм расколол монолит «славянского единства» ещё одной трещиной, напомнив о старых белорусско-украинских спорах 1918-1919 годов. Предметом споров оказалось Полесье.
Исторически Полесье является регионом, большую часть которого контролируют Белоруссия и Украина, хотя, отдельные небольшие районы Полесья входят в состав Люблинского воеводства Польши и Брянской области России. При этом Полесье является одним из многих микрорегионов, из лоскутов которых состоит одеяло политической карты Европы.
Впервые Полесье описывается в Галицко-Волынской летописи в связи с одним из походов князя Мстислава в 1274 году. В составе Речи Посполитой Полесье оказалось на территории берестейского воеводства, граничевшего с Волынью. На карте Великого княжества Литовского, которую выполнил польский художник и гравёр Томаш Маковский в 1613 году оно обозначено как «Podlesie» или «Polesie» из-за того, что эта болотистая территория богата лесом.
Вполне возможно, что само слово «Полесье» может встать в один ряд с таким историко-культурным термином, как «Залесье», которым обозначались в XIV-XV веках русские земли Волго-Окского междуречья.
В любом случае даже без таких сопоставлений стоит отметить, что территория Полесья исторически неразрывно связана с Древней Русью и вошла в состав Великого княжества Литовского по мере его расширения на юг в XIV веке за счёт западных и юго-западных русских земель.
Жизнь в Полесье шла своим чередом, регион не менял своего деревенского уклада на протяжении многих лет и, оказавшись в составе Российской Империи, стал рядовой провинцией великой державы, со своей экзотикой в виде фольклора про ведьмаков и волкалаков. Всё изменилось в начале ХХ века.
Февральская революция 1917 года обозначила факт восстания масс.
Встревоженные, смятённые, переселённые и радикализированные Первой мировой войной широкие народные массы проникались самыми разными идеями и, не без помощи Временного правительства, заметными стали национал-сепаратистские идеологии на окраинах России. По этой причине нет ничего удивительного в том, что во время немецкой оккупации запада России заявили о себе белорусские и украинские националисты, провозгласившие создание собственных независимых республик.
Практически сразу для БНР и УНР животрепещущим стал вопрос о границах. В любом случае границы свежепровозглашённых Белоруссии и Украины должны были пройти по Полесью.
До революции население Полесья, которое соседи окрестили полещуками, было весьма популярным объектом исследований для различных этнографов.
Митрофан Довнар-Запольский выделял наличие у западных полещуков особенностей в физическом облике. Юлиан Талько-Грицевич считал полещуков отдельным от белорусов и украинцев, не до конца сформировавшимся этносом, который он причислял к альпинидской расе. Павел Михайлович Шпилевский выделял полесский язык в отдельный славянский язык, а Павел Осипович Бобровский считал полещуков отдельным русским племенем, схожим с белорусами и украинцами.
Но кто все эти люди и почему они высказывали именно такие точки зрения?
Пожалуй, больше всех известен Митрофан Довнар-Запольский. Потомок мелкого шляхетского рода и один из видных деятелей БНР он не потерял себя и в советское время, став основоположником белорусской национальной историографии, заведовал кафедрой истории Белоруссии в Белорусском государственном университете, а его сын Всеволод погиб, устанавливая советскую власть в Киеве во главе отрядов красногвардейцев.
Перед нами достаточно типичный пример местечкового национал-коммуниста, который до революции в сборнике статей «Белорусское прошлое» рассказывал о самостоятельности белорусского народа, а в «Основе государственности Беларуси» конструировал миф о непрерывности самостоятельной белорусской государственности от Туровского и Полоцкого княжеств.
С приходом советской власти Довнар-Запольский успешно подвизался на ниве конструирования социалистической суверенной Белоруссии, занимаясь коренизацией населения Северо-Западного края.
Павел Шпилевский путём собирания белорусского фольклора также пытался доказать, что белорусы самый древний народ Европы, при этом, подобно другим романтическим националистам-будителям, он не стеснялся фальсифицировать собранные им фольклорные сведения.
Пожалуй, можно сказать, что Довнар-Запольский и Шпилевский выделяли полещуков в отдельный народ с целью дальнейшего раскола триединого русского народа.
Юлиан Талько-Грицевич — не только один из основоположников польской антропологии, но и польский национальный активист литовского происхождения. С начала ХХ века он позиционировал себя как «кресовика» — представителя особой региональной идентичности, сформированной из поляков восточных окраин Речи Посполитой, которые принесли на эти земли свет цивилизации. Для него полещуки, как и белорусы с украинцами, были одним из многих кресовых племён, чьё благополучие зависело лишь от степени автономности польской элиты региона.
Пожалуй, лишь Павел Осипович Бобровский был честным русским солдатом и военным юристом, который увлёкся историей полещуков из дани уважения к родному Северо-Западному краю. Для него полещуки были одним из многих русских племён, счастливо обретших новую жизнь под властью Романовых.
Характерно при этом то, что полещуки, оказавшиеся в центре русско-белорусско-польских антропологических споров были лишены возможности сказать миру о своей идентичности. Возможно, потому что они её просто не осознавали.
Для начала ХХ века сюжет невероятно типичный: точно так же польские и русские националисты спорили об идентичности жителей Холмского края, опираясь на собственные взгляды, а не на мнение жителей Холмщины.
Академическая дискуссия обрела второе дыхание, когда БНР и УНР стали проводить белорусско-украинскую границу.
В апреле 1918 года посланник БНР Александр Цвикевич докладывал в Минск, что украинские политики намерены руководствоваться в проведении границ этнографическим принципом, как и БНР, однако, если Минск выбирал этнографическую карту профессора Карского 1917 года, то украинцы ориентировались на немецкие карты.
Согласно карте профессора Карского, Брестщина и Полесье считались территорией расселения белорусского племени. Немецкие карты записывали Полесье и стратегически важную железную дорогу Пинск-Гомель вместе с Припятью в зону расселения украинцев.
Цвикевич считал, что украинцы выступают по указке немецких военных и не собирался уступать Полесье УНР. Споры пресёк уход немцев на запад, занятие территории Белорусии частями Красной армии и фактическая самоликвидация БНР.
Однако стоит отметить, что два сепаратистских государства вопреки логике собственных основателей, вместо того чтобы слиться в объятьях антимоскальского экстаза, не смогли договориться друг с другом о границе. БНР не была признана даже Украиной, что поставило крест на проекте белорусских националистов.
В советское время вопрос о Полесье был искусственно заморожен двумя факторами.
Директивным проведением границ между БССР и УССР в Москве, а также тем, что большая часть Полесья, вместе с Брестом, вошла в состав независимой Польши по итогам Рижского мирного договора 1921 года. Пока в обеих республиках шла коренизация, которой сопротивлялось местное население, и построение социалистического общества, всё было относительно мирно.
Радикально ситуация изменилась в 1939 году, после присоединения западных Белоруссии и Украины к СССР.
Как вспоминал первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Пантелеймон Пономаренко, осенью 1939 года ему сообщили из Москвы, что глава украинской компартии Никита Хрущёв подготовил свой проект разделения восточных областей Польши между БССР и УССР. Согласно этому проекту, всё Полесье и Брестская область должны были войти в состав Украины.
Пантелеймон Пономаренко вылетел в Москву, где добился встречи со Сталиным и Хрущёвым. На глазах у главы советского государства Хрущёв доказывал, опираясь на некие исторические факты, что Полесье исторически заселено украинцами, требовал включения Бреста в состав УССР, а аргументацию Пономаренко называл «чепухой» и «чушью».
Однако, главе белорусских коммунистов удалось добиться своего: Полесье вошло в состав Белоруссии. Несмотря на то, что украинские коммунисты из Киева и Львова активно засылали в полесские сёла своих агитаторов и эта агитация даже имела успех, — полещуки отправляли свои делегации не только в Белосток, где западно-белорусские коммунисты устроили народное собрание, с целью присоединения к БССР, но и во Львов, где западно-украинские коммунисты добивались присоединения бывших кресов к Украинской ССР, — всё решила Москва.
В качестве компенсации Сталин разрешил Хрущёву присоединить к Украине небольшой участок Полесья, дабы УССР не осталась без запасов леса.
Как ни странно, но риторику Хрущёва об исконно украинской принадлежности Полесья разделяли не только западно-украинские коммунисты, но члены ОУН*.
Ещё во времена Польской республики на территории Полесья создавались подпольные структуры Организации украинских националистов. Одну из них, кстати. возглавлял Степан Бандера, а после убийства польского министра внутренних дел Бронислава Перацкого Бандера отбывал срок в Брестской тюрьме, откуда вышел лишь благодаря захвату Польши немцами.
После вхождения Полесья в состав БССР подпольные ОУНовские структуры не прекратили своей деятельности и к моменту гитлеровской оккупации украинские националисты имели свою агентуру на данной территории.
Во время же Великой Отечественной войны украинские националисты развернули бурную деятельность в Полесье. Тарас «Бульба» Боровец собрал собственную Украинскую повстанческую армию Полесской сечи, которая, с переменным успехом, сражалась как против немцев, так и против РККА, меняя союзников. Действовали на территории Полесья и отряды бандеровской ОУН*.
В июле 1941 года руководство ОУН*(б) пришло к выводу, что белорусы могут рассматриваться в качестве союзников в борьбе с большевиками, хотя, были и те, кто возражал против этого союза, указывая, что белорусские националисты считают Полесье своим. Так или иначе, но на территории Полесья оказались отряды бандеровской УПА*, в том числе и те, которые состояли на службе гитлеровских оккупационных властей.
На территории Полесья действовал отряд «Месть Полесья» командования УПА-Север под командованием некоего Троцюка. Этот отряд занимался борьбой с советскими партизанами, подчинявшимся Белорусскому штабу партизанского движения, спецотрядами НКГБ СССР и, с 1943 года, немецкими тыловыми частями. Зоной деятельности отряда были Брестщина и белорусская часть Полесья, однако, в итоге отряд был разбит отрядами советской госбезопасности.
Даже в эмиграции бывшие ОУНовцы не забывали о своих претензиях на Полесье.
В 1976 году, в Чикаго, бывший боец ОУН Иван Хмель в издании товарищества бывших воинов УПА в США и Канаде выпустил книгу «Украинское Полесье». В этой книге он называл население Полесья сугубо «украинцы-полещуки», представляя его жертвой агрессии более могущественных соседей. И если поляки просто считали полещуков необразованным быдлом, то СССР, по мнению Хмеля, совершал страшное преступление, навязывая полещукам белорусскую идентичность, уравнивая её с «позорными кличками, как при Польше — «пся крев», «хлоп», «чубарик», а то и «кабан»! В царское время — «мужик»! В советское — «белорус» и «товарищ», уничтожая и так слабое самосознание полешука, заселяя чужим белорусским, а то и московским, элементом и безоглядно русифицируя одних и других».
Желая присоединить Полесье к Украине, украинские коммунисты и националисты обнаружили трогательное единство взглядов, согласно которым Полесье — исконно украинская территория, а белорусов здесь отродясь «не стояло». Причём такое единство взглядов можно объяснить не только пангалактическими амбициями украинского национализма, что в советском коренизаторском, что в антисоветском бандеровском изводах, но и тем, что национальные идентичности обеих республик были очень хрупки и недолговечны.
Созданные внешними акторами идеи белорусского и украинского национализмов долгое время не встречали должного отклика среди «своего» населения.
В БССР и УССР вводились штрафы и уголовные наказания за отказ изучать белорусский и украинский язык. Во время войны и гитлеровской оккупации на территории Полесья действовали отряды украинских и белорусских коллаборационистов и советских партизан. Население Полесья могло выбирать любую идентичность и в конечном итоге через военную силу победила общесоветская идея, которая, как ни странно, не смогла встроить полещуков в толком не созданную до конца белорусскую нацию.
До революции что украинство, что белорусский национализм могли представлять угрозу России лишь как местечковые движения любителей старины и фольклора.
Канадский историк украинского происхождения Джон-Пол Химка считал, что займи Россия в 1870-е годы Галицию, то никакого бы украинского национализма и не возникло бы. Белорусский национализм смог появиться лишь благодаря краху романовской монархии, оказавшись недолговечной конструкцией, способной существовать лишь на штыках оккупационных контингентов Рейхсвера.
История Полесья, население которого проигнорировало оба националистических проекта, лишь показывает эфемерность белорусского и украинского национализма, которые искусственно поддерживались советской национальной политикой.
В наши дни споры об истинной принадлежности Полесья остаются уделом маргинальных белорусских и украинских националистов. Однако усиление националистической риторики в Киеве и Минске может привести к тому, что этот позабытый и разрешённый когда-то Москвой спор опять станет актуален для внешней политики двух славянских государств, создав ещё одну точку напряжённости в восточноевропейской политике.
* Организация, запрещённая в Российской Федерации
