Умерший 77 лет назад Сергей Рахманинов вряд ли мог предположить, что ему — русскому композитору — будет посвящено созданное на Украине общество, а на Национальной музыкальной академии Украины будет красоваться мемориальная доска в его честь, да еще и со словами признательности.
Все это — в том числе и за роль Рахманинова в появлении Киевской консерватории.
Как создавалась консерватория
Здание Национальной музыкальной академии Украины сыграло роковую роль в истории страны. Именно из этого красивого белого здания с внушительной колоннадой группа Зиновия и Владимира Парасюка 20 февраля 2014 года открыла огонь по правоохранителям, спровоцировав ответный огонь, многочисленные жертвы, и, в конечном итоге, госпереворот, приведший к гражданской войне и уходу Крыма.
Другое место, где в те дни происходили знаковые для Украины события — Мариинский парк. Именно там, если верить пятому президенту Украины Петру Порошенко, он спасал раненных майдановцев. Впрочем, многие участники Майдана ставят эту версию под сомнение. Но и до событий 2014 года Мариинский парк благодаря близости к правительственному кварталу был в центре политической жизни страны. Есть в этом парке неприметный памятник — это бюст композитора Михаила Глинки. Вряд ли все посетители парка знают, что это один из немногих дореволюционных (речь о революции 1917 года, а не о революциях независимой Украины) памятников, оставшихся в Киеве.
Он напрямую связан с Киевской консерваторией — так называлась НМАУ до 1995 года. В свое время этот бюст стоял перед зданием консерватории. Правда, речь не о "белой жемчужине Майдана", а о другом здании, сегодня скрытом под при- и надстройками. Его можно найти по адресу улица Бориса Гринченко, 11, перед этим домом и стоял бюст Глинки. Мало кто знает, что в свое время именно здесь — рядом с современным Домом архитектора — билось музыкальное сердце Киева.
Появилась консерватория в Киеве в 1913 году. Ее создали на базе музыкального училища Киевского отделения Императорского русского музыкального общества. Организации консерватории содействовали такие композиторы, как Петр Чайковский, Александр Глазунов, который и предложил реорганизовать училище в консерваторию, и Сергей Рахманинов. Последний за три года до появления консерватории был откомандирован Императорским русским музыкальным обществом в Киев для ознакомления с состоянием дел в местном музыкальном училище. В письме председателю общества — правнучке императора Павла I принцессе Елене Саксен-Альтенбургской от 19 апреля 1910 года Рахманинов писал:
«Ваше высочество! Постановка дела в Киевском музыкальном училище, которое я посетил, произвела на меня самое отрадное впечатление <…> Так как моя поездка была связана с ходатайством музыкального училища о реорганизации его в консерваторию, то я тут же прибавлю, что нахожу это ходатайство вполне заслуженным и сам охотно к нему присоединяюсь. И постановка дела в училище и все хозяйственные и материальные вопросы училища эту реформу оправдывают», — писал Рахманинов.
При этом он указывал на некоторые недостатки, среди которых — переполненность фортепианных классов. Рахманинов писал, что у одного преподающего в классе может быть 60, 75 и даже 95 учеников.
Во время своего визита в Киев Рахманинов смог также урегулировать конфликт между Императорским русским музыкальным обществом и городской Думой, из-за которого в городе были запрещены симфонические концерты. В результате концерты были возобновлены в 1911 году. Тогда же было достроено и трехэтажное крыло теперь уже консерватории. Тем, кто интересуется перипетиями преобразования музыкального училища в консерваторию в Киеве, можно порекомендовать статью Елены Дьячковой «С любовью к музыке».
Впрочем, в Киеве Рахманинов занимался не только административной деятельностью.
Открывший талант
Рахманинова многое связывает с Киевом. Так, в 1893 году в Киевском оперном театре он дирижировал своей первой оперой «Алеко». В этом же году были изданы романсы Рахманинова по мотивам свободно переведенных на русский язык Алексеем Плещеевым произведений Тараса Шевченко. После этого Рахманинов не раз бывал с концертами в Киеве. Но один его приезд имел для истории оперы особое значение.
Как много в жизни тех людей, которые, даже зная о своем таланте, не верят в него, стесняются его. И благодаря этой неуверенности мировая культура и наука сегодня гораздо беднее, чем могли бы быть. Одним из таких неуверенных в себе талантов была рожденная в дворянской семье киевлянка Ксения Держинская.
«Ещё в старших классах Киевской женской гимназии у К. Г. Держинской, киевлянки родом, обнаружились превосходный голос и большая музыкальная одарённость. На деньги, зарабатываемые собственным трудом, она стала брать уроки пения у частной преподавательницы. Ещё тогда она признавалась мне, что её заветная мечта — петь когда-нибудь на одной сцене с Собиновым и Шаляпиным. [Как двоюродные брат и сестра, мы с Ксенией Георгиевной были дружны ещё с ранних лет, несмотря на разницу возраста.] Однако целый рой сомнений одолевал Ксению Георгиевну: достаточны ли её данные для профессионального артистического пути, правильно ли определена природа её голоса педагогом, видевшим в ней меццо-сопрано, тогда как сама она ощущала свой голос как сопрано; неуменье преподавательницы раскрыть верхний регистр певицы, неудовлетворённость художественной стороной занятий с педагогом, отсутствие в Киеве бесспорно авторитетного учителя пения, в руки которого можно было бы безбоязненно вручить такую хрупкую ценность, как человеческий певческий голос, и тут же опасение повредить голос переменой школы в случае перехода к другому руководителю; большие перебои в ходе занятий из-за недостатка средств и т. д.», — писал о ней ее двоюродный брат, музыковед Александр Оссовский.
Родители Держинской тоже были полны сомнений: у них не было уверенности в масштабе артистических сил дочери, да и карьера певицы видались им ненадежной. Нужен был вердикт, да такой, который бы навсегда покончил с сомнениями молодой киевлянки и ее родни. И тут как нельзя кстати оказалось знакомство Оссовского с Рахманиновым. В январе 1911 года Рахманинов давал концерты в Киеве. Держинская упросила кузена прислать ей свою визитную карточку с рекомендацией к композитору. Оссовский выполнил просьбу. Более того, он лично попросил Рахманинова прослушать молодую певицу.
К тому времени Держинская переболела простудой и возобновила занятия пением после длительного перерыва. Тем не менее она решилась на визит к Рахманинову, который состоялся 20 января по старому стилю.
«Душевно благодарю Ксению Георгиевну за великолепное исполнение этого романса». Вот то, что написал мне Рахманинов на романсе «Отрывок из Мюссе», который (он сам мне сказал) признаёт одним из труднейших для исполнения. Всё мне кажется сном… Все пять романсов, которые я пела Рахманинову, он нашёл исполненными хорошо. Он мне почти не делал поправок. От «Мюссе» он пришёл в восхищение. Получить похвалу за этот романс — это то счастье, о котором я не смела и мечтать. После предисловия самого автора о трудности этой вещи я хотела не петь её. Ведь это моя любимая вещь из моего рахманиновского репертуара; когда я узнала её, тогда я поняла, кто такой Рахманинов. До сих пор я не верю, что эта надпись написана им. Рахманинов так хвалил мой голос, школу, столько раз повторял о моей чуткости и музыкальности, о том, что я поняла его, — поняла и почувствовала каждый его романс. Я не верила его словам и сказала, что правду я узнаю от тебя, которому он всё расскажет. Но Рахманинов искренне сказал, что всё, что сказано мне, будет передано тебе, а надписал на нотах то, что он чувствовал… Он спросил, что я ещё пою. Я сказала, что Чайковского много, Аренского, Черепнина, Гречанинова. Вдруг Рахманинов на память стал аккомпанировать «Нет, только тот, кто знал» и заставил меня спеть. Ведь 10 месяцев как я не пела, думала, всё уже забыла. Но не растерялась и начала петь. Он очень похвалил меня и сказал, что «Чайковского вы поёте хорошо». Все его романсы я пела тоже на память», — писала она два дня спустя в письме Оссовскому.
Эта встреча могла бы продлиться еще дольше, но в тот день Рахманинов был приглашен на обед к председателю Киевского отделения Императорского русского музыкального общества Александру Виноградскому. Этот обед тоже сыграл свою роль в карьере Держинской.
«После моего визита Рахманинов поехал на обед к Виноградскому, и здесь-то произошло то, что заставило меня поверить в искренность и правдивость похвал Рахманинова. Как мне рассказывал Миклашевский (он присутствовал на обеде), Рахманинов упрекнул Виноградского, что тот до сих пор не знает о существовании такой певицы, как я, рассказал, как он поражён моим исполнением, моей чуткостью, голосом, его свежестью и школой. Рахманинов просил Виноградского обратить серьёзное внимание на «эту молодую талантливую певицу» (не перехвалил ли уж очень? кажется, что да). Виноградский всполошился, заинтересовался, напал на Миклашевского, который меня знает. Словом… результат тот, что Виноградский желает слушать меня 24-го числа в концертном зале музыкального училища для того, чтобы выпустить меня в камерном концерте Русского музыкального общества. Вот что сделало одно слово Рахманинова…» — делилась она с кузеном.
Этот «экзамен» Держинская сдала. В одном из следующих писем к кузену она попросила, чтобы Рахманинов подписал для нее свою фотографию. Рахманинов не только оставил свою подпись, но и изобразил на фотографии нотную цитату из романса «Отрывок из Мюссе». Эта фотокарточка стала талисманом Держинской.
В декабре 1914 года она была принята в труппу Большого театра в Москве. Так исполнилась ее мечта: петь на одной сцене с Леонидом Собиновым и Федором Шаляпиным. В Большом театре она прослужила до 1948 года, а после — до своей смерти в 1951 году — она была профессором класса вокала в Московской консерватории.
Похоронена Держинская на Новодевичьем кладбище в Москве. К тому времени, когда она умерла, человека, чья фотокарточка служила ей талисманом, вот уже восемь лет как не было в живых. Его могила находится в Валгалле — городе к северу от Нью-Йорка, на кладбище Кенсико.
