Наиболее известный пример такого воздействия в прошлом — Черная чума, поразившая Европу в середине XIV века и способствовавшая формированию совершенно новой конфигурации мировой экономики, многие черты которой сохраняются вплоть до сегодняшнего дня.
Пролог: глобализация «высокого» Средневековья
Благодаря работам историков-ревизионистов второй половины ХХ века сегодня мы имеем совершенно новое представление о европейском Средневековье: этот мир был отнюдь не изолирован от других цивилизаций своего времени — напротив, он во многом напоминал наши сегодняшние реалии.
Американская исследовательница Джанет Абу-Лаход в своей опубликованной в 1989 году книге «До европейской гегемонии: мировая система 1250-1350 годов» убедительно доказывает, что Европа была крайним западным полюсом общего экономического пространства, мира-экономики позднего Средневековья, протянувшегося от Атлантики до Тихого океана.
А профессор Мичиганского университета Виктор Либерман обнаруживает «странные параллели» (именно так называется его главная книга) в логике развития политических систем таких совершенно далеких друг от друга территорий, как Европа и Юго-Восточная Азия, — именно в силу того, что они были частью одной мировой системы, которая постепенно складывалась после глобального кризиса III века, похоронившего несколько могущественных империй, от Римской до Ханьской.
К середине XIII века эта мировая система вошла в пору настоящего расцвета.
Один из важнейших документов той эпохи — «Книга о разнообразии мира» венецианского купца Марко Поло, который в 1276-1291 годах объехал практически всю известную тогда европейцам Ойкумену, — демонстрирует, насколько далеко простирались деловые и культурные связи европейцев, несмотря на весьма примитивные средства коммуникации и ограниченный набор товаров, которые можно было перевозить на дальние расстояния.
Среди сегодняшних историков и политологов довольно популярно представление о том, что эпоха, когда важнейшим принципом политической власти был контроль над территориями, уходит в прошлое — на смену ему якобы идет сетевой контроль, требующий более тонких настроек. В действительности именно такую стратегию власти в XIII веке взяли на вооружение венецианцы и генуэзцы, благодаря которым Европа все более активно встраивалась в глобальные связи своего времени.
После того как крестоносцы в 1204 году захватили Константинополь, венецианский дож Энрико Дандоло, один из главных организаторов IV Крестового похода, ограничился совсем небольшими территориальными приобретениями — Венеция забрала себе лишь ключевые перевалочные пункты в Восточном Средиземноморье, которые удерживала еще несколько столетий.
Аналогичной стратегии придерживалась соперница Венеции — Генуя, поставившая под контроль торговые форпосты на Черном море, прежде всего в Крыму, где находился один из важнейших узлов торговли в мировой системе XIII века.
Именно из Крыма и начала свое опустошительное шествие по Европе Черная чума, которая за несколько лет фактически демонтировала эту систему.
Конец знакомого мира
Первое исторические зафиксированное знакомство Европы с масштабными смертоносными эпидемиями состоялось в годы правления римского императора Марка Аврелия Антонина. Так называемая чума Антонина (хотя многие историки считают, что это, скорее всего, была оспа или корь) похоронила 5 млн человек и внесла немалую лепту в тот самый кризис III века, который окончательно подорвал могущество Римской империи.
Еще более разрушительной была эпидемия чумы при византийском императоре Юстиниане в середине VI века — считается, что ее жертвами стали как минимум 25 млн человек. Однако после этого Европа была сравнительно благополучным регионом в части эпидемиологической обстановки — в отличие, скажем, от Китая, где эпидемии в Средние века случались регулярно.
В длинном списке китайских эпидемий, который приводит в своей книге «Эпидемии и народы» выдающийся американский макроисторик Уильям Макнил, особняком стоит серия смертоносных вспышек в провинции Хэбэй, расположенной неподалеку от восточной оконечности Великого шелкового пути, по которому и распространилась Черная чума.
С 1313 по 1331 год в Хэбэе произошло пять эпидемий, последняя из которых унесла жизни 90% жителей региона. Спустя несколько лет аналогичные по смертоносности вспышки происходят в других территориях, примыкающих к главному торговому маршруту средневековой мир-системы — в Индии и Средней Азии, а затем чума добирается до столицы Золотой Орды Сарая (в нынешней Астраханской области) и Крыма.
История (возможно, апокрифическая) о том, как Черная чума проникла в Европу, хорошо известна из записок генуэзца Габриэля де Мюсси, который в 1346 году находился в принадлежавшей Генуе Каффе (Феодосии), которую осадили войска золотоордынского хана Джанибека.
Когда во время осады в монгольском войске произошла вспышка чумы, хан приказал забрасывать тела умерших в Каффу с помощью катапульт, после чего эпидемия началась и среди населения фактории. Дальнейшее развитие событий было неизбежным: на генуэзских кораблях смертельный вирус был занесен в Европу и всего за шесть лет распространился почти по всей ее территории, за исключением лишь нескольких регионов — Польши, отдельных частей Германии, Богемии и Венгрии, Милана.
Черная смерть стала для Европы настоящей демографической катастрофой.
После «темных веков» раннего Средневековья Европа на протяжении более чем трех столетий (c XI по начало XIV века) была избавлена от варварских вторжений и эпидемий, следствием чего стал быстрый рост ее населения и формирование единого экономического пространства. Чума поставила на этом длительном цикле органического роста крест: во многих крупнейших городах потери превышали половину населения.
При этом эпидемия была совершенно неизбирательной — в списке скончавшихся от чумы августейших особ значатся королева Арагона Элеонора, король Кастилии Альфонсо XI Справедливый, королева Франции Жанна Бургундская, великий князь Московский Симеон Гордый. Согласно современным оценкам, в общей сложности Черная смерть унесла 34 млн человек — почти 40% населения тогдашней Европы.
За несколько лет эпидемии численность жителей континента упала до 50 млн человек, то есть до уровня середины XII века.
«Не помогали против нее ни мудрость, ни предусмотрительность человека, в силу которых город был очищен от нечистот людьми, нарочно для того назначенными, запрещено было ввозить больных, издано множество наставлений о сохранении здоровья. Не помогали и умиленные моления, не однажды повторявшиеся, устроенные благочестивыми людьми, в процессиях или другим способом.
Приблизительно к началу весны означенного года болезнь начала проявлять свое плачевное действие страшным и чудным образом. Не так, как на востоке, где кровотечение из носа было явным знамением неминуемой смерти, — здесь в начале болезни у мужчин и женщин показывались в пахах или под мышками какие-то опухоли, разраставшиеся до величины обыкновенного яблока или яйца, одни более, другие менее; народ называл их чумными бубонами», — так описывает в предисловии к своему «Декамерону» картину эпидемии Джованни Боккаччо, ставший ее свидетелем во Флоренции.
Рамочный сюжет «Декамерона» — спасаясь от Черной смерти, несколько флорентийцев отправляются в сельскую местность, где коротают время за рассказыванием историй, — был подсказан Боккаччо самой жизнью.
Те, кому посчастливилось выжить, действительно массово бежали в деревни из перенаселенных городов — здесь также напрашивается параллель с коронавирусом, который появился не где-нибудь, а в Ухани, одном из главных мегаполисов Китая. Именно перенаселенность Европы XIV века Уильям Макнил называет одним из главных условий, способствовавших быстрому распространению Черной смерти.
В рамках технологий того времени европейская часть человечества достигла предела своей экологической ниши.
Стоит упомянуть и о том, к каким последствиям привела эпидемия Черной чумы в Китае, где она внесла значительный вклад в беспорядки, которые привели к падению монгольской династии Юань.
К концу XIV века население Китая, по оценкам историков, составляло лишь 65 млн человек — почти вдвое меньше, чем накануне монгольского вторжения (123 млн человек). Новая династия Мин поначалу пыталась поддерживать масштабную внешнюю торговлю, снарядив ряд крупных морских экспедиций в Азию и Африку под началом адмирала Чжэн Хэ.
Но затем это направление было полностью свернуто, развитие экономики Китая было полностью переориентировано на внутренний рынок, так что для европейцев, которые в XVI веке наконец проложили морской путь в Поднебесную империю, налаживание торговли с Китаем стало серьезной проблемой на ближайшие несколько столетий.
Капиталистическая перезагрузка
Черная смерть была не единственным бедствием, свалившимся на Европу в середине XIV века.
К моменту ее появления Европа уже несколько десятилетий была охвачена крестьянскими восстаниями, спровоцированными резким усилением феодальной эксплуатации, что, в свою очередь, объяснялось исчерпанностью возможностей рудиментарных технологий сельского хозяйства.
В 1337 году началась затяжная война между Францией и Англией (ныне известная как Столетняя война), сопровождавшаяся громкими финансовыми крахами. Свою лепту в катаклизмы вносила и погода — на смену теплому климатическому циклу «высокого» Средневековья, который весьма способствовал росту европейской экономики, пришли холода и затяжные дожди, губившие урожаи.
Иными словами, после нескольких столетий процветания Европа вошла в системный кризис — еще одна примечательная параллель с сегодняшним днем.
Однако картина кризиса была неоднородной.
Голландский историк сельского хозяйства Бернхард Хенрик Слихер ван Бат отмечал зависимость между скоростью распространения чумы и качеством питания: эпидемия унесла больше всего жизней там, где основная масса населения жила в условиях продолжительного недоедания. Но в регионах, производивших жирную пищу, таких как Фландрия и Голландия, сопротивляемость людей чуме была гораздо выше, что создавало для них серьезные преимущества.
В XV веке главными экономическими узлами Европы оказываются уже не Венеция и Генуя, а фламандские Брюгге и Антверпен — центр европейского мира-экономики постепенно смещается от Средиземноморья на север.
Одновременно нарастает региональная специализация экономики. Богатые и густонаселенные, но малоземельные Фландрия и Голландия фактически отказывается от собственного производства хлеба, предпочитая закупать зерно на востоке Европы — в Польше, где земля была в избытке, а местные правители испытывали хроническую нехватку денег.
Проблема ограниченных трудовых ресурсов была решена путем закрепощения крестьян. В период, когда в Западной Европе старинные феодальные повинности (во многом из-за резкого сокращения населения после эпидемии чумы) повсеместно замещались денежным оброком, в Польше состоялось «второе издание» крепостного права.
Сама зерновая торговля на Балтике и в Северном море представляла собой совершенно новое для европейской экономики явление.
Фактически это был первый опыт торговли в современном смысле — крупнооптовыми партиями на далекие расстояния. Такая торговля требовала создания серьезной инфраструктуры — портов и флота, что стимулировало развитие самой передовой отрасли промышленности раннего Нового времени — кораблестроения. Избыток рабочих рук, не требующих применения в сельском хозяйстве, способствует тому, что в северо-западной Европе начинается быстрая индустриализация, в то время как восток Европы постепенно превращается в отсталую аграрную периферию.
В то же время Европа постепенно превращается в единое экономическое пространство, в гораздо меньшей степени связанное с Азией, а последующее открытие Америки открывает для западных европейцев возможности территориальной экспансии, практически исчерпанные к концу Средневековья.
Несмотря на то, что чума будет регулярно возвращаться в Европу еще примерно четыре столетия, ее последствия больше не будут столь же катастрофическими.
Уже к началу XVI века население Европы восстановится до уровня, предшествовавшего Черной чуме, но это во многом будет уже другая Европа. Дело в том, что чума нанесла решительный удар по доходам западноевропейских феодалов — их «кормовая база» принципиально сократилась. «Именно кризисом сеньориальных доходов завершается Средневековье и открывается эпоха Нового времени», — указывал великий французский историк Марк Блок.
Вследствие эпидемии убыль сельского населения была столь масштабной, что крестьяне получили неожиданное преимущество в борьбе с феодалами: грубо говоря, на рынке труда того времени восторжествовал продавец, а не покупатель. Наибольшего успеха крестьяне добились в Англии, где после Черной чумы практически все трудовые повинности перестали исполняться, несмотря на попытки закрепить их законодательно.
Феодалам же приходилось адаптироваться к новым реалиям, становясь «капиталистами поневоле», по меткому выражению американского социолога Ричарда Лахманна, описавшего этот процесс в одноименной книге.
Падающего подтолкни
Еще один живой классик исторической социологии — Майкл Манн — в вышедшем несколько лет назад сборнике под заголовком «Есть ли будущее у капитализма?» утверждал, что есть всего два серьезных вызова, которые могут поставить крест не только на капитализме, но и на всей человеческой цивилизации, — ядерная война и экологическая катастрофа.
Риски, связанные с эпидемиями, на первый взгляд ниже, чем эти два экстремальных сценария, — все-таки до последнего времени человечество так или иначе справлялось с большинством вирусных инфекций. Однако нашествие на Европу Черной чумы демонстрирует, что этот фактор способен вносить системные изменения в экономику и структуру общества в целом, и это обстоятельство нужно, конечно же, учитывать в нынешней ситуации с коронавирусом.
О системном кризисе капитализма говорится уже давно, хотя до недавних пор капитализм демонстрировал свою живучесть, разрешая различные кризисы или откладывая их последствия на будущее в рамках собственной же логики. Тем не менее, внутренние противоречия капитализма углубляются, так что ожидания нового кризиса, по масштабам превосходящего Великую депрессию или Великую рецессию 2008 года, присутствовали как постоянный фон дискуссий о будущем глобальной экономики.
Коронавирус выступил лишь в роли того самого «черного лебедя», явление которого ожидали многие, и поэтому его воздействие на мировые рынки может быть совершенно непредсказуемым — особенно если распространение эпидемии по всему миру не удастся остановить.
Обнадеживающим в данном случае является опять же то обстоятельство, что все зафиксированные в истории эпидемии рано или поздно шли на спад. Но есть и плохая новость: коронавирус явился в тот самый момент, когда два фундаментальных риска, о которых говорил Майкл Манн, выглядят вовсе не теоретической возможностью.
Если развал мировых рынков под воздействием новостей об эпидемии, симптомы которого уже налицо, не будет остановлен, выходом из кризиса, как это уже не раз бывало в истории, действительно может стать большая война с малопредсказуемыми последствиями.
