В конце концов, все они были выходцами из Австро-Венгрии — государства, которое традиционно было геополитическим противником Российской империи. Никто из них не имел никакого отношения к России, никогда там не жил и никогда России не знал.
Донцов другое дело. Уроженец Мелитополя, студент Петербургского университета, марксист-социалист, научившийся говорить по-русски раньше, чем по-украински. И при всем при этом — самый радикальный сторонник тотального разрыва с Россией. Если оуновцы всю жизнь действовали скорее на инстинктах, то Донцов долго и планомерно отстаивал одну простую идею — хоть с чертом, но против России.
Но как получилось, что человек с явным русским происхождением занял позицию «отрекаюсь и знать ничего русского не хочу» и потратил всю свою сознательную жизнь на то, чтобы доказать, что русские и украинцы — не просто разные народы, а вековечные враги, назначенные самой судьбой?
Детство
Дмитрий Донцов родился в августе 1883 года в Мелитополе. Его отец Иван Донцов был далеко не последним человеком в городе. Он весьма успешно торговал сельхозтехникой и сдавал свои земли в аренду. Был весьма уважаемым человеком и даже избирался городским головой Мелитополя, но внезапно умер за несколько дней до вступления в должность.
Сам Донцов всю взрослую жизнь ужасно стыдился своего русского происхождения и потратил немало сил на яростные споры, в которых доказывал, что никаким русским он не является, никаких русских вообще не знает и никакого русского влияния на него никогда не оказывалось.
Себя он предпочитал именовать человеком «таврического происхождения, которого сделали украинцем Гоголь, Шевченко, Кулиш и Стороженко». Мать Донцова звали Ефросинья, но он упорно утверждал, что звали ее Франциска и имела она итальянское происхождение, а воспитывалась в семье отчима-немца.
В семье говорили по-русски и немного по-немецки, хотя Донцов старался об этом не вспоминать. Позднее недоброжелатели Донцова (которых из-за его характера у него было очень много) любили третировать его, припоминая, что после приезда во Львов он пытался щеголять «московско-украинским жаргоном», который по незнанию принимал за украинский язык.
После окончания мелитопольского реального училища Донцов перебирается в Царское село, а оттуда — на юридический факультет Петербургского университета.
Социалист
В Петербурге было достаточно крупное украинское землячество. К слову, однокурсником Донцова был Дмитрий Мануильский — один из самых крупных украинских большевиков, поистине бессмертный коминтерновец, переживший все репрессии и еще приложивший руку к созданию ООН.
Среди студентов в то время были крайне популярны социалистические течения. Не устоял перед ними и Донцов, вступивший в УСДРП — Украинскую социал-демократическую рабочую партию. Впрочем, вероятно, здесь не обошлось и без семейных влияний. Два брата и сестра Донцова были активными членами РСДРП, а затем и большевиками. Старший брат Владимир вообще был агентом «Искры» в Мелитополе. Все они впоследствии остались в СССР.
У социалистов Донцов бичевал буржуазный национализм и выступал за платформу демократического объединения с Россией на правах автономии. Этот период ему потом регулярно припоминали. Идеолог украинского национал-консерватизма и гетманского движения Вячеслав Липинский, крайне негативно относившийся к Донцову, саркастически писал:
«Сначала представлял он из себя «просвещенного» петербургского эсдека и ругал «хохлов» за то, что они мелкие буржуи, самостийники, националисты, не марксисты. Потом решил спекульнуть на национализме и ругает их теперь за то, что они марксисты, москвофилы, провансальцы и не националисты. Будучи социалистом-москвофилом, боролся он против гнилого Запада, шляхетской Польши и буржуазных предрассудков католицизма. Но, увидев, что на этом карьеру большую не сделаешь, переоделся вдруг в «западницький» костюм, стал ругать азиятскую Москву и православие».
От социалистических позиций Донцов отошел после ареста. В разгар революции 1905 года он дважды был взят под стражу. После второго раза он решил не искушать судьбу и перебрался во Львов, где резко поменял свою политическую платформу.
Позднее Донцова нередко критиковали и намекали на то, что он испугался настоящей подпольной революционной деятельности и убежал в тихий Львов, чтобы оттуда призывать австрийские войска прийти и покарать нечестивых «московитов».
Публицист австрийской ориентации
Впрочем, отход от социализма не был моментальным.
Еще в 1909 году, выступая на львовском студенческом съезде, Донцов нещадно бичевал «попов, которые своим мракобесием отравляют разум трудящихся». Однако к 1913 году он окончательно отмежевался от социалистов. Правда, и националистом он пока еще не стал. В опору на собственные силы он пока не слишком верил, его платформа исчерпывалась неистовой поддержкой приютившей его Австро-Венгрии.
Идея тотального разрыва с Россией любой ценой и средствами с этого момента окончательно овладела разумом Донцова и навсегда стала краеугольным камнем его философии.
На следующем студенческом съезде в 1913 году он выступил с докладом, в котором призвал всеми силами содействовать тотальной сепарации Украины от России. На присутствовавшего на этом съезде Евгения Коновальца, тогда еще львовского студента, а в будущем командира Сечевых стрельцов и создателя ОУН, Донцов произвел колоссальное впечатление.
В России Донцова тоже заметили. Неожиданным защитником и заступником радикала оказался другой радикал — Владимир Ленин. Он разразился гневной отповедью кадету Могилянскому, который жестко раскритиковал выступление Донцова в прессе:
«Эта статья — настоящая шовинистическая травля украинцев за «сепаратизм». «Безоглядный авантюризм», «политический бред», «политическая авантюра» — вот какими выражениями пестрит статья чистейшего нововременца г. Могилянского, прикрывающегося плащом «демократизма»!! И конституционно-«демократическая» партия бесстыдно прикрывает эту статью, печатает ее сочувственно и молча одобряет подобный оголенный шовинизм…
Могилянский потерял настолько чутье азбучного политического приличия, что он бросает против Донцова и против всего съезда украинских студентов грубые, бранные слова из лексикона черносотенцев, превосходно зная, насколько невозможно для его противников опровержение взглядов «Речи», выступление перед русской аудиторией на той же трибуне, столь же решительное, открытое, свободное…
Можно держаться разных взглядов на то, каково должно быть, с точки зрения пролетариата, это самоопределение в каждом отдельном случае. Можно и должно спорить с национал-социалами вроде Донцова, но подлая травля за «сепаратизм», травля людей, не могущих защищаться, есть предел бесстыдства наших кадетов».
Война
Через несколько дней после начала Первой мировой Донцов, примкнувший к группе эмигрантов из «Союза освобождения Украины», подписал воззвание «К общественному мнению Европы», которое призывало сокрушить вековой оплот деспотии, варварства и азиатской мерзости в лице Российской империи:
«Беспримерно вызывающая политика России привела весь мир к катастрофе, подобной которой история еще не знала. Мы, украинцы, сыновья великого, разделенного между Австрией и Россией народа, неслыханным образом угнетаемого царизмом, сознаем, о чем идет дело в этой войне. Конечно, не о гегемонии "германизма" или "славянства" — война ведется между культурой и варварством. Война ведется, чтобы сломить окончательно идею "панмосковитизма", который нанес неисчислимый вред всей Европе и угрожал ее благосостоянию и культуре <…>
Без отделения украинских провинций России даже самый ужасный разгром этого государства в настоящую войну будет только слабым ударом, от которого царизм оправится через несколько лет, чтобы продолжить свою старую роль нарушителя европейского мира. Только свободная, тяготеющая к правительственному союзу Украина могла бы своей обширной территорией, простирающейся от Карпат до Дона и Черного моря, составить для Европы защиту от России, стену, которая навсегда остановила бы расширение царизма и освободила бы славянский мир от вредного влияния панмосковитизма.
В полном сознании своей исторической миссии защищать свою древнюю культуру от азиатского варварства московитов Украина всегда была открытым врагом России, и в своих освободительных стремлениях она всегда искала помощи у Запада, особенно у немцев <…>
Мы обращаемся с этим воззванием ко всему цивилизованному миру. Пусть он поддержит наше правое дело. Мы взываем к нему в твердом убеждении, что украинское дело есть также дело европейской демократии. Никогда Европа не достигнет покоя, никогда она не освободится от угрозы нашествия царизма, никогда не будет покойна за свою культуру, пока в обширных путях Украины не создастся оплот против России.
Великие жертвы, принесенные нашим народом в его многовековой борьбе с Россией, дают нам нравственное право требовать внимания и участия со стороны цивилизованного мира к нашему делу, то есть независимости Украины».
Манифест не остался незамеченным в России, где произвел скорее негативное впечатление даже на укранофильские круги, среди которых далеко не все разделяли идеи более радикальные, чем автономия. Кроме того, «Союз освобождения Украины» финансировался австрийцами, что даже не скрывалось, так что и отношение к его активистам было соответствующим — как к работникам вражеской пропаганды.
После начала русского наступления в Галиции Донцов поспешил перебраться из Австрии в более надежную и крепкую Германию. Он также отмежевался от Союза освобождения, намекнув на то, что соратники не желали отчитываться, куда они тратят поступающие средства. Позднее и сами австрийцы разочаровались в эмигрантах, которые обещали многое, но по факту вся их борьба свелась к рассылке бесчисленных пафосных воззваний ко всем народам Европы поочередно и освоению выделенных бюджетов.
Из Германии Донцов переехал в нейтральную Швейцарию для участия в очередной конференции «Союза народов». Эта организация была создана еще до Первой мировой при французской поддержке. Деятельность ее заключалась в пропаганде независимости восточноевропейских народов, входящих в состав Австро-Венгрии и России. Главным инициатором и вдохновителем этих конференций был литовец Юозас Габрис. Однако в разгар Первой мировой произошел раскол. Часть «порабощенных» ориентировалась на Антанту, другая часть — на немцев и австрийцев. В итоге состоявшаяся в 1916 году конференция была проведена пронемецкой частью.
Из Швейцарии Донцов опять поехал в Львов, где все же дождался возможности вернуться. В России вспыхнула Февральская революция, и Донцов решил перебраться в Киев, чтобы еще раз попытать счастья в политике.
***
Так завершилось превращение Донцова из мелитопольско-петербургского социалиста «таврического происхождения» в радикального украинского сепаратиста. В этот период его еще вряд ли можно назвать националистом. Скорее он был проавстрийски настроенным сторонником тотального и всеобъемлющего размежевания Киева и Петербурга. Именно отделение Украины от России любыми путями и способами интересовало Донцова в первую очередь. Ему еще только предстояло стать идеологом и вдохновителем особой версии украинского национализма. Это произойдет позже, когда Донцов окажется в новой эмиграции, уехав уже из УНР
