«А ты знаешь, что я пойду в клуб в кружевных трусах с подтяжками? И очки надену, как у Элтона Джона?» Вэлкам, только не мимо школы и без плаката «Мы наш, мы новый мир построим». «Ах вот как, ты что — фашист?» Да почему фашист, просто согласен с тезисом, что надо дожить хотя бы до 18 лет, а потом разобраться окончательно, дуб или берёза. «А, подхрюкиваешь своему двуличному президенту?» Нет, сам так думаю. Совпало.
Слушай, иди уже, а? Посижу, спокойно Элтона Джона послушаю, «Все однажды влюбляются»: «It crackled on the speakers аnd trickled down the sleepy subway trains». Всегда нравилось. «Элтон Джон — это хорошо. Это можно. Но при этом ты должен целовать фотографию, где он с мужем и двумя приёмными детьми». Не смогу. Во-первых, за детишек переживаю. Сериалов насмотрелся. Вдруг мать появится. А во-вторых, может стошнить на фотку гениального музыканта.
Словом, ещё пять минут такого разговора — и из вдумчивого читателя «Смерти в Венеции» вы получаете на выходе хоругвеносца с дрекольем.
Примерно те же чувства обуревают меня, когда я вижу и слышу борчих за дамские права. Выходит вперед такая — и давай: «Каждая из нас испытала на себе мужской шовинизм! Нас всех насиловали отчимы! (Боже, что ждёт детей у супругов Элтонов, если ей верить)! Мы требуем равенства во всём!» Слушайте, куда дальше? Уже и в футбол вы играете! «Да, играем, но неправильно». А как надо? «А так: вот есть квоты на иностранцев в командах? Надо и квоту на женщин ввести!» Двуполые команды, что ли? «Именно так». То есть Месси проходит по правому краю, обходит Вейналдума, Мане, Ван Дейка, Рембрандта, удар, гол — устарело? «Конечно! Пусть и меня обойдёт, если я ему разрешу. Не обойдёт — пусть женится. Обойдёт — обвиню в харассменте, а это такой пенальти, что сразу вылетаешь за пределы поля».
И ведь это не шуточки, граждане, и игры уже такие есть и вылетают люди реально! При этом если на меня сильно не наезжать, не злить, то я абсолютно убеждён: женщина тоже человек. Считаю, она даже лучший человек, чем мужчина, если бы мне пришлось выбирать между женщиной и Элтоном Джоном. Но, в отличие от некоторых, мнения своего не навязываю. Понимаю: мир изменился. Хотя…
Периодически эта беда приходит с другого фланга: обычно в форме то ли казачества, то ли царской армии периода Первой мировой. Встаёт цепью и перекрывает вход на какую-нибудь выставку. Про которую знало полтора человека. И где, разумеется, непотребство какое-нибудь кажут. Надо прямо сказать, что непотребства всякого под крылом искусства за века наплодилось очень много! Но и прекрасного, нежного, изысканного — ах, как немало. И в точности разобраться, шедевр или издевательство, не всегда возможно и в цивильной одежде. А уж в казачьей форме…
Вот удивительно: времена у нас в целом вегетарианские, занимать «пролетарскую позицию», лезть по разные стороны баррикад не обязательно. Да и строить их никакой обком (ну, может, вашингтонский) не заставляет.
Не так давно отмечали мы день рождения Александра Пушкина. И натолкнулся я на мнение, что проживи «наше всё» ещё десяток годков, он научил бы нас искусству объёмного понимания жизни. Помирил бы западников и славянофилов. Убедил бы безбожников (сам был грешен, «Гавриилиаду» написал) слушать аргументы верующих. Ну, не знаю. Хочется верить. Но… Большое счастье нынешней постпушкинской жизни, которым мы плохо пользуемся, в том, что вроде нет необходимости втискиваться в политические, идейные, социальные рамки. Однако видим: втискиваются! Увлечённо, азартно. Чего алчут? Известности? Власти? Денег? Преимуществ? Славы? Лайков себе в котомку? Может, блага России-матушке? Ой, не похоже.
Едва, скажем, возникнет из архивных глубин правдивый и полный документ о том, как обстояло дело с подвигом героев Великой Отечественной, тут же подхватываются «борцы с тоталитаризмом»: только что не танцуют! Ага, мы же говорили, что Сталин равен Гитлеру, а подвиги — пропагандистские мифы! И пулемётная очередь заготовочек: от сдачи Ленинграда до медкарты Зои Космодемьянской. Вместо нового понимания, во всей суровой правде и непридуманной полноте того, как предыдущие поколения жертвовали собой ради Победы. Охраняли её, верили — что зачастую куда убедительнее для молодых, чем отфильтрованные версии.
По сути, нам навязывают новый пропагандистский «евростандарт» — только с обратным знаком. А этого я снести не могу. Не хочу. И такой бульдозерист-оппонент — историк, социолог, журналист — скорее всего, получит от меня гранату. А знания поглубже, багаж, накопленный для серьёзного разговора, я приберегу.
Сожалею, но не в этот раз. Не с вами.
