19 июня государыня была в Полтаве, где осмотрела поле знаменитой баталии. Там Григорий Александрович Потёмкин был объявлен князем Таврическим и дожидался соответствующего указа. А далее путь императрицы лежал в губернский город Харьков, где ее ждало местное общество. 21 июня она уже ехала по территории Харьковского наместничества, которым управляли генерал-губернатор Василий Алексеевич Чертков (тот самый из-за которого случился конфуз с неправильным местом для основания Екатеринослава) и губернатор Дмитрий Автономович Норов. Затем были три дня, которые потрясли всю губернию.
А теперь на минуту представьте, что в город, где, по данным на следующий после приезда государыни год (1788), проживало 10 742 человека (5338 мужчин, 5405 женщин), одновременно въехало от двух до трех тысяч гостей — многочисленный императорский двор со своей челядью, иностранные послы, множество военных и гражданских чинов. И не самолетом или скоростным «Хюндаем», а на лошадях, неспешно.
Сама Екатерина II так писала из Харькова внукам Александру и Константину Павловичам: «Я никак не могу ехать скорее, как еду. Понеже обоз великий со мной». Невестке своей Марии Федоровне она сообщала такое: «Если бы ветры не останавливали меня на Днепре, я была бы теперь гораздо дальше, но что делать, — препятствиям теперь я должна противопоставить терпение, потому что у меня нет аэростатической машины, и я даже пренебрегала купить ту, которую предлагали мне в Херсоне».
Вот что вспоминал очевидец Федор Петрович Лубяновский: «За неделю перед прибытием в городе уже не было угла свободного; жили в палатках, шалашах, сараях, где кто мог и успел приютиться; все народонаселение губернии, казалось, стеклось в одно место; к счастью было это летом при ясной, тихой и теплой погоде».
Въезд в губернию и город надобно было сделать подобающим размаху события. На границе Екатеринославского и Харьковского наместничеств поставлены были триумфальные ворота и пирамиды, арки были и на меже Валковского и Харьковского уездов, и при въезде в губернский город. Специально для этого события был построен деревянный путевой дворец в Мерефе.
Вот как академик Багалей описывает подготовку к августейшему визиту в Мерефе (ныне — город в Харьковском районе): «Там должны были встретить государыню пешие обыватели в лучшей их одежде, особенно же девушки с цветами на голове; лучшие обыватели могли поднести на глиняном блюде хлеб-соль, а женщины — также на блюде — хорошие и душистые цветы и травы, перевязав их в пучок красною лентою; девушки могли бросать под карету цветы, а прочие «изъявлять свое восхищение приличными поступками и приветствиями».
На всей той улице, где должен был проезжать поезд, нужно было выкрасить дома, исправить заборы, а над окнами и дверьми сделать из сосны или из трав и цветов венки, косяки же у дверей и окон обить сосновыми ветками и в окнах на улицу выставить, у кого окажутся, суконные, стамедные или шерстяные куски материй, плахты, ковры или кылымы, прикрыв ими «прысьбы» или заваленки.
В Мерефе для встречи был устроен «дворец», в котором собрались, между прочим, благородные дамы и девицы, харьковские уездный и губернский предводители дворянства и 4 «гостеприимца». Стекающегося ко дворцу народа велено было «отнюдь не отгонять, не толкать, а тем паче не бить».
Церемониал был разработан до мелочей. Вот что можно найти в официальном журнале путешествия:
«…в исходе 9-го часа утра предприняла путь через Староверовку в Водолагу, где был обед. Тут благоволила Е. В. осмотреть заведение к деланию шелка и продолжая путешествие на Мерефу, в губ. город Харьков изволила прибыть в 8 часу пополудни. Между Водолагой и Мерефой, на границе Екатеринославского и Харьковского наместничества, у ворот, дворянством сооруженных, предстали для встречи Е. В. правящий должность генерал-губернатора Воронежского и Харьковского наместничеств ген.-пор. Чертков, правитель Харьковский ген.-пор. Норов, губ. предв. дворянства надв. сов. Шидловский с предводителями ближайших уездов и дворянами, следовавшими верхом за каретою Е. В.
По приближении к городу производилась пушечная стрельба; у Триумфальных ворот, при Харьковском предместье поставленных, были присутствующие в губернском магистрате, верхней расправе и нижних судах; на проезде у церкви Св. Димитрия Солунского преосв. Феоктист, епископ Белгородский и Курский, сопровождаемый духовенством, встретил Государыню со крестом; и при вступлении в город у третьих ворот стоял вице-губернатор д. ст. сов. Папиков со всеми чиновниками губ. правления, палаты и верхнего земского суда».
По прибытии государыни в Харьков началось нечто невообразимое для современников.
Выходец с Полтавщины, чиновник и литератор, а тогда студент Харьковского духовного коллегиума Федор Лубяновский вспоминал:
«Показался на Холодной горе Царский поезд; настал праздников праздник. Тысячи голосов в один голос громогласно воскликнули: «Шествует!» — и всё умолкло. Неподвижно, как вкопанные, в тишине благоговейной все смотрели и ожидали: божество являлось…
От ворот до дворца (ныне университет) версты полторы. Императрица ехала шагом и из кареты по обе стороны кланялась; слышен был только звон с колоколен. Не случалось мне быть в другой раз свидетелем такой глубокой тишины и благоговения при многочисленном стечении народа. Императрица показалась на балконе дворца; тут только обычное «ура» загремело по всему городу. Затем смерилось, зажгли фейерверк, на беду не удавшийся; к тому же ракета угодила в шею секретарю Верхнего земского суда. Придворный врач прибежал осмотреть раненого; фейерверк отменен; затем кто-то из свиты вручил счастливому секретарю золотые часы, в изъявление соболезнования от Всемилостивейшей Монархини.
Звучит до сих пор у меня в ушах возглас: «мати ты наша премилосердая», который раздался между тысячами украинцев, когда разнеслась весть о часах».
Жесткие меры были приняты к тем, кто мог испортить настроение и самой государыне, и восхищенному народу.
Харьковский профессор истории Дмитрий Миллер по материалам местных архивов констатировал:
«Особенно строгие запрещения были сделаны Чертковым относительно подачи письменных или словесных просьб непосредственно самой Государыне. За это лица непривилегированного состояния подвергались на 1-й раз ссылке к каторжным работам на 1 месяц, а на 3-й — наказанию плетьми и вечной каторге. Харьковский городовой магистрат обязан был принять меры к тому, чтобы не были повышены цены на товары и особенно на съестные припасы, чтобы эти последние были доброкачественные и чтобы в шинках не было пьянства».
Не обошлось и без «админресурса»: губернский предводитель Григорий Романович Шидловский приказал от себя разослать к уездным приглашения к пожертвованиям и недвусмысленно предложить, чтобы каждый уезд собрал 500 рублей, причем об отказавшихся участвовать в подписке просил его уведомить особо.
Второй день пребывания императрицы в губернии был посвящен представлению ей местного дворянства и духовенства, а также студентов коллегиума. Учебное заведение почтил своим присутствием брат государыни.
Как пишет Лубяновский, «принц Ангальт посетил заведение; меня нарядили из класса, где я был тогда, сказать ему приветствие в двух латинских стихах. Погладил меня по голове и весьма благосклонно просил всех нас кланяться от него батюшкам и матушкам».
Таким образом, не только сама правительница была здесь, но и другие августейшие особы. С польским королем и императором Священной Римской империи она встретилась ранее, сюда же прибыли и представитель родного ей Ангальтского дома, и принц Нассау-Зиген, родственник нынешнего короля Нидерландов и великого герцога Люксембурга. А уж послы всех держав следовали неотлучно за царским поездом.
Представитель Людовика XVI, граф Сегюр, пытался пробиться к Потемкину с ходатайством о спасении французских коммерсантов от притеснений мздоимцев, но, как он писал несколькими днями позже, «когда я был в Харькове, то у вас было столько дела, что я мог только вскользь поговорить о двух делах, которыя однако, по моему мнению, заслуживают вашего внимания…» Действительно, Григорию Александровичу было не до этого: ведь именно в Харькове ему был вручен указ о присвоении титула Таврического, и здесь он расстался с государыней.
Воспоминания о том дне остались и у писателя Григория Квитки-Основьяненко. По малолетству он в губернаторском доме не присутствовал, но из доступных ему источников и рассказов родни поведал:
«В отвращение излишней роскоши в дамских уборах, при таком необыкновенном случае, предписано было иметь им форменное платье по цвету мундира наместничества, который был тогда красныя, воротник лежачий, обшлага и все исподнее платье зеленое, пуговицы белые; почему и дамы имели робы красного гродетура на фижмах и юбки зеленыя; прическа на голове тогдашнего времени высокая под пудрой».
Утро третьего дня Лубяновский вспоминал так:
«От дворца по площади к Соборному Успения Божией Матери храму постлано было алое сукно, по которому Ее величество изволила пешком идти в Собор, где слушала молебен. В этом шествии и я имел счастие видеть Императрицу: опираясь на трость, без зонтика, в полуденный зной, она шла очень тихо, с лицом довольным, исполненным благоволения, величественно и милостиво кланяясь на обе стороны. Из Собора отправилась в дальнейший путь».
Последней остановкой на территории губернии была слобода Черемошная, откуда государыня проследовала в Белгород. Уже там она показала, что осталась довольна встречей в Харькове.
Официальный журнал сообщает: «Там Е. В. во уважение усердной службы изволила пожаловать ордена Св. Владимира Норову, Сабурову и Шидловскому и денежные выдачи еписк. Феоктисту, Харьковскому Успенскому Собору, Семинарии и Классам».
Следующего визита августейшей особы Харькову пришлось ждать почти тридцать лет. Проторил дорожку в 1815 году государев брат, великий князь Николай Павлович. Отчет о его пребывании написал сам губернатор Василий Гаврилович Муратов.
Вот небольшой отрывок из него: «10 числа июня в 5 часов утра город наш был обрадован прибытием Его Императорского Высочества, Государя Великого Князя Николая Павловича. Городские жители, ожидавшие с великим нетерпением прибытия Высокого Посетителя, горя желанием узреть Брата обожаемого всеми Монарха, толпами собирались к назначенному для пребывания Его Высочества дому…». 19-летнего великого князя, конечно, заинтересовал институт благородных девиц, о котором он высказался так: «…я подобного заведения, в рассуждении цели и намерения, в пределах пространной России, не находил еще».
В сентябре 1817 года Харьков посетил сам государь Александр І.
Вот что пишет современник визита: «государь… изволил прибыть в соборную церковь, прослушать там краткое молебствие и отбыл в дом купца Ломакина, где изволил остановиться. На другой день, в 8 часов утра, Император прибыл в университет, где ему были представлены профессора и все студенты; их вызывали по фамилии, они кланялись и уходили. Осмотрены были библиотека и кабинеты. В поданной Ему книге Государь написал: 18 сентября 1817 года. Александр».
С тех пор император посещал Харьков и Муратова регулярно. Останавливался он в имении Основа у губернского предводителя дворянства Александра Федоровича Квитки, брата упоминавшегося писателя. Тело скончавшегося в Таганроге в конце 1825 г. Александра Благословенного везли в закрытом гробу в Санкт-Петербург. 9 января 1826 г. прах был доставлен в Харьков и простоял в Успенском соборе до 12 января. Говоря точнее, гроб стоял в примыкающей к храму вплотную строившейся колокольне.
После этого в Харьков стали приезжать как члены императорской фамилии, так и главы иностранных государств — персидский шах, бухарский эмир, афганский король. Но был и длительный перерыв во встречах высоких гостей, когда в 1971-1991 гг. никто из советских и зарубежных первых лиц, кроме Тодора Живкова, не посещал Харьков. Но такого праздника, как приезд Екатерины Великой, не было как минимум 225 лет. И неизвестно, будет ли еще когда-либо.
