Издание Украина.ру публикацией этого интервью с российским историком и литературоведом продолжает, выражаясь советским партийным языком, смотр кадров российской украинистики.
Мы бы хотели и сами понять, и помочь российскому читателю составить представление о том, насколько в Российской Федерации серьезно, профессионально и глубоко занимаются Украиной, какие учреждения и какие именно исследователи делают это. К историку Белякову мы обратились за ответами на эти вопросы потому, что он скрупулезно изучает историю Украины и ее современность.
Сергею Белякову 42 года. Он живет в Екатеринбурге. Профессиональный историк, закончил Уральский университет. В 2016 году вышла в свет его книга «Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя», которая получила положительные отклики писателей Захара Прилепина и Романа Сенчина, историка Сергея Сергеева. В настоящее время он готовит новые книги, посвященные Украине.
- Первая книгой, которую вы написали, — «Гумилев, сын Гумилева». Она была посвящена известному русскому историку и этнографу Льву Гумилеву. Почему вторую книгу — «Тень Мазепы» — вы решили писать на украинскую тему?
— Я начал работу над книгой, которая потом получила название «Тень Мазепы», в ноябре 2012 года. Честно говоря, интерес был чисто научный. Я давно спорю с учеными-конструктивистами, которые считают, будто нации придумываются и конструируются элитами, интеллектуалами, государством.
Историю нации такие ученые представляют как историю интеллектуалов и политических деятелей. А я хотел вернуть в историю массы, народ. Украинцы, как народ, практически потерявший ко временам Гоголя свою политическую элиту (она была или полонизирована, или русифицирована), очень интересны для такого исследования.
— Для вас украинцы — часть общего с русскими этноса или самостоятельная нация, как это считают в том числе украинские националисты и неонацисты?
— Самостоятельная нация, но не в том смысле, в каком считают националисты и неонацисты. Они противопоставляют славян-украинцев «москалям-финно-уграм». А на самом деле русские и украинцы дети одной матери — древней Руси. Только выросли они в разных домах, под разными крышами, и стали разными, хоть и родственными народами. Я соглашаюсь не с «националистами и неонацистами», а с миллионами советских людей, которые со школьной скамьи знали, что украинцы — особый народ (тогда говорили: «социалистическая нация»), у них есть и свой певучий язык, и своя оригинальная культура, и своя республика, и даже место в ООН.
Я соглашаюсь и с крупнейшими русскими учеными-филологами, от академика Шахматова до академика Зализняка, которые не сомневались в самостоятельности украинского народа и украинского языка. Мова мне нравилась всегда, почему — не знаю.
- Есть ли у вас личные связи с Украиной? Может быть, вы там жили, ваши родственники оттуда или вы женаты на украинке? Вы владеете украинским языком? Какие у вас любимые украинские писатели и публицисты? Что вам нравится в украинской культуре?
— Я не украинец, хотя мой отец и родился на Украине — в Одессе. Но любовь к Украине у меня с детства. Она началась, конечно же, с Гоголя, с его «Миргорода» и «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
Потом я читал очень многих украинских писателей, от «батьки» современной украинской литературы и драматургии Ивана Котляревского до Лины Костенко и Сергея Жадана. Конечно, по-украински. Но люблю больше всех Тараса Шевченко, он выше всех на голову, ни с кем не сравним.
И читать его лучше всего на украинском. Хотя было много интересных переводов (скажем, перевод «Катерины» Исаковским, «Гайдамаков» Твардовским), но они не передают музыку шевченковской поэзии.
Интересно, что, скажем, Ивана Франко или Лесю Украинку переводили на русский очень неплохо, а Шевченко никому не давался, хотя его переводили чаще других. Его стихи прекрасны, как самые лучшие песни. Это гений, но чужой нам (русским) гений. И читая Шевченко, понимаешь, как все-таки различны украинцы и мы.
- Как вы считаете, насколько глубоко интеллектуально и ментально российское общество интегрировано в украинскую проблематику? Понимает ли российская власть, что реально происходит на Украине?
— Про российскую власть не скажу — это не ко мне вопрос. А что до общества, то, на мой взгляд, чем больше у нас сейчас говорят об Украине, тем сильнее отдаляются от нее. За последние лет пять произошли драматические перемены. Еще недавно у нас было во многом (не во всем, конечно) общее культурное пространство. А сейчас? Когда я слушаю и читаю, что говорят мои русские и украинские друзья, то у меня складывается впечатление, будто они живут на разных планетах. Одни, скажем, на Марсе, а другие — на Нептуне.
- Каким вы находите сегодняшнее состояние русской украинистики?
— Хотя украинистика появляется как особое направление историко-филологических и этнографических исследований еще в первой половине XIX века, до последнего времени внимание к ней было недостаточным.
Пожалуй, только после 2004 года начинается рост интереса к украинской тематике. Центры украинских исследований созданы при Санкт-Петербургском государственном университете, при историческом факультете МГУ, при Московском государственном лингвистическом университете. Заметно возросла роль украинских исследований в работе Института славяноведения РАН. Вот передо мной два выпуска «Славянского альманаха», за 2000 год и за 2018 год. Это такой ежегодный сборник научных статей. В 2000 году из 39 публикаций только 4 так или иначе касаются украинской проблематики. В 2018-м из 35 публикаций Украине посвящено уже 10. Из десяти монографий и сборников, выпущенных в последнее время отделом восточного славянства Института славяноведения! Полагаю, что Украиной у нас будут заниматься все больше. Другое дело, что наука все-таки не поспевает за потребностями времени.
- Назовите троих, на ваш взгляд, лучших русских украинистов и три лучшие русские книги по украинистике. Как влияют политические события и катаклизмы на русских украинистов?
— Предложение назвать три книги и трех авторов коварно, ведь вы знаете, как ревнивы бывают ученые: «Его назвал, а меня не назвал!» И как выделить тройку? Украинская тематика очень разнообразна. Нельзя не назвать академика Бориса Николаевича Флорю и замечательного молодого историка Кирилла Кочегарова. Оба занимаются XVII веком, временами Хмельницкого и Руины. Питерский историк Татьяна Таирова-Яковлева нашла считавшийся утерянным архив гетмана Мазепы и написала несколько интересных монографий, посвященных опять-таки в основном гетманам XVII века.
Если возьмемся за историю украинского национального движения XIX века, то не обойтись без работ Алексея Миллера. Всякому, кто интересуется советской политикой украинизации, надо обратиться к исследованиям Елены Борисенок, которая заведует Отделом восточного славянства в Институте славяноведения РАН. А еще хотел бы назвать и Светлану Лукашову (на нее немало ссылок у меня в книге «Тень Мазепы») из того же института, и Александра Дмитриева из Высшей школы экономики. Словом, у нас есть замечательные ученые.
Много отличных специальных исследований, но не хватает обобщающих. Это проблема не только российская. Наверное, самый известный сейчас в мире украинист, советско-украинско-американский историк Сергей Плохий, гораздо лучше пишет узко специальные исторические исследования, чем обобщающие. Его монография «Козацький мiф» своего рода научный шедевр, зато его история Украины под названием «Врата Европы», на мой взгляд, довольно заурядна. Это банальная политическая история от Геродота (увы, это не шутка!) до Порошенко. Конечно, за такую книгу ему на Украине дали Шевченковскую премию, но ничего нового она в науку не внесла.
- Многие ли русские украинисты сочувствуют — например, двум Майданам, получению томоса от Константинопольского патриархата, украинской евроинтеграции?
— Честно говоря, не знаю, сочувствует ли кто-то из наших украинистов Майдану, томосу и попыткам евроинтеграции, или нет. Интересоваться Украиной не значит одобрять все, что на Украине происходит. Скажем, академик Шахматов в свое время активно боролся за «отмену стеснений малорусского печатного слова», но был возмущен, когда узнал, что австрийские украинцы в 1914-м создали легион Сечевых стрельцов для войны с Россией.
- Как вы относитесь к историку Николаю Ульянову и его знаменитой работе «Происхождение украинского сепаратизма»? В чем причина ее популярности среди русских патриотов? Она актуальна сегодня или нет?
— Почему нравится? Вопрос опять-таки не ко мне. Могу лишь предположить, что читатели просто находят у Николая Ульянова поддержку своим мыслям, настроениям, убеждениям. На мой взгляд, книга эта не выдерживает критики. Ульянов противопоставляет запорожских казаков (козаков) малороссийским крестьянам.
При этом автор просто игнорирует этнографические источники и украинский фольклор, а они-то как раз имеют здесь важнейшее значение. Почитайте и послушайте украинские народные песни и думы. Да там казак — главный герой! Это образец для подражания, это идеальный образ. Украинский парубок хочет походить на казака, подражает ему манерами и одеждой, а то и сам отправляется на Сечь — учиться жизни. Уж и Сечь давно упразднили, а народ все пел про козака Голоту, про Ивася Коновченко, про козака Нечая, про Палея, Хмельницкого и т.д. Только названия этих дум и песен можно страницами перечислять!
Даже в далекой Галиции парень, чтобы понравиться девушке, называл себя «козаком». Так что центральная, стержневая идея Ульянова оказывается никуда не годной, а без этого стержня и вся его конструкция разваливается.
- Существует довольно популярная концепция историка Сергея Сергеева о том, что русской нации не было, и она не сложилась до сих пор. Вместе с тем в вашей книге говорится об украинской нации уже в XIX веке. А была ли тогда, на ваш взгляд, русская нация, и если да, то когда она сложилась?
— Для Сергея Михайловича Сергеева нация — понятие политическое и правовое, для меня — этнокультурное, историческая форма этнической общности. Получается, что мы пишем просто о разных явлениях. Его интересуют взаимоотношения народа и государства, общества и власти, а меня — взаимоотношения людей, которые принадлежат к разным этническим нациям.
На мой взгляд, русская нация в XIX веке, вне всякого сомнения, была, равно как и в XVIII веке, и в XVII-м. Как я уже говорил, русские и украинцы — потомки древних русичей, долго сохранявшие верность даже своему русскому имени. В Галиции оно сохранилось до 1920-х.
Но после присоединения западнорусских земель к Литве и Польше в XIV веке исторические судьбы восточных и западных русских разошлись. Начался процесс формирования новых этносов, или этнических наций (в теоретические дискуссии о соотношении этноса и нации сейчас углубляться не станем, это тема для монографии). Это не новая, а как раз старая, в советское время просто общепринятая точка зрения, которой я придерживаюсь.
Когда завершился процесс складывания, условно говоря, восточно-русской (великороссов, собственно русских) нации и западно-русской (малороссиян, украинцев)? Видимо, к рубежу XVI-XVII веков. Косвенным признаком можно считать появление экзоэтнонимов: «москали», «кацапы», «черкасы», «хохлы».
И вот в Москве уже требуют от православных из «Литвы» повторного крещения. Настолько чужие, что даже их православие под сомнением. Английский врач Самюэль Коллинс, увидев при московском дворе «черкасов» (очевидно, послов от кого-то из гетманов Войска Запорожского), даже не счел их родственниками русских. Решил, будто черкасы — это народ «татарского племени».
- Известно, что книга, над которой вы сейчас работаете, будет посвящена бурным событиям 1917—1920 гг. на Украине. У нас эти события традиционно называют Гражданской войной и включают в более широкий, общероссийский контекст, при этом выделяя противостояние на этих территориях, собственно, красных и белых. В украинской же историографии принято говорить о войне, или, точнее, серии войн, России против Украины. Как эти события будут называться в вашей книге? Расскажите подробнее о самой книге. Видите ли вы параллели между нынешними событиями на Украине и событиями столетней давности?
— Гражданская война в России была многосторонней, противоборство красных и белых — главный, но далеко не единственный ее сюжет. Свою заметную роль сыграли и махновцы, и русские крестьяне-повстанцы, и кавказские исламисты, и петлюровцы, и поляки. Именно Войско Польское, а не Добровольческая армия оказалось самым сильным противником большевиков. Национальный вопрос был одним из важнейших в то время, а у Гражданской войны в России был и очень важный национальный аспект. Отрицать это, на мой взгляд, невозможно.
Уже 1917 год отмечен неожиданным всплеском русофобии на Украине: «…украинский пролетариат и, главным образом, украинская деревня были охвачены шовинистическим угаром», — вспоминал большевик Виталий Примаков, создатель «червонного казачества».
Историю революции и Гражданской войны на Украине не представить без противостояния Центральной Рады с Временным правительством, без войны украинских социалистов с большевиками, без строительства украинской государственности под немецким протекторатом, без нового всплеска самого радикального украинского шовинизма (петлюровщина).
Русские гвардейские кирасиры разоружали «богдановцев» и «полуботковцев», красногвардейцы воевали с гайдамаками и сечевыми стрельцами. Это была страшная, но по-своему увлекательная история, героями которой оказались Михаил Муравьев и Симон Петлюра, Владимир Антонов-Овсеенко и Владимир Винниченко, Павел Скоропадский и Нестор Махно.
Параллелей с современностью я не провожу. Для исторической науки важна дистанция. О текущих событиях пишут журналисты, политологи, социологи. Время историка здесь еще не наступило.
