Привыкнув обзывать у себя нацистами и фашистами правых радикалов, верхи западного общества, в отличие от низов, свято верящих в фашистскую сущность партий Орбана, Ле Пен, «Альтернативы для Германии» или президента Трампа, прекрасно знают, что современные крайние правые — националисты, консерваторы, защитники семейных ценностей и традиционных религий — кто угодно, но только не фашисты и не нацисты.
У них отсутствует родовая черта фашистских (всех цветов и оттенков) режимов — превращение системы управления государством в террористическую диктатуру. Поскольку в Европе знали, что на Украине к власти пришли националисты (полный спектр, от весьма умеренных до суперрадикальных), сторонники возвращения к истокам, к «традиционным украинским ценностям», они их и рассматривали как аналог европейских крайних правых, долгое время считая, что критики режима преувеличивают значение отдельных эксцессов, а также подозревая Россию в использовании европейской франшизы, определения правых радикалов как фашистов в политических интересах.
Украина, как и многие государства Азии, Африки, Латинской Америки, находится на обочине цивилизации, поэтому нацизм носит там традиционные формы. Причём формы, присущие в 30-е годы прошлого века не германскому или итальянскому фашизму, которые носили промышленный характер и интересовались рынками сбыта, колониями, жизненным пространством, а румынскому или польскому аграрному фашизму, опиравшемуся на «историческую память», вышиванки, свистульки, национальные традиции и идею переведения инородцев в разряд политически неполноценных, лишённых собственности на землю батраков, полностью зависимых от местных хозяев. Характерно, что в обеих странах (Польше и Румынии) такой поход практиковался не только к русским, украинцам, белорусам и бессарабским молдаванам, но и проживавшим там на постоянной основе этническим немцам.
Современный европейский или американский (цивилизованный) фашизм, стремление к которому, кстати, характерно также для 3-5% населения России, не имеет ничего общего ни с правой идеей в целом, ни с национализмом в частности. Его не случайно называют либерал-фашизмом, подчёркивая его смешанный неклассический характер. Собственно, его правильнее было бы назвать не либерал-фашизмом, но либеральной формой тоталитаризма, поскольку на деле классический фашизм — правая националистическая террористическая диктатура — правый тоталитаризм, точно так же, как большевизм, маоизм, троцкизм — разновидности левого тоталитаризма — террористических классовых диктатур. Фашисты так же имеют мало общего с современными правыми националистами, как большевики не только с еврокоммунистами, но даже с классической КПСС, которая совершила переход от классовой «диктатуры пролетариата» к «общенародному государству» и последние десятилетия управляла хоть и не классическими парламентскими, но относительно демократическими и совсем не террористическими методами.
Очевидно, термин «либерал-фашизм» возник в России (а возник он именно России), во-первых, как реакция на изобретённый либералами 90-х термин «коммуно-фашизм», а во-вторых, как фиксация перехода к террористическим методам управления именно элит буржуазных государств, защищающих интересы финансового капитала. В этом отношении формально работала формула Георгия Димитрова, квалифицировавшая фашизм как открытую террористическую диктатуру наиболее реакционных слоёв именно финансового капитала. Разница заключалась в том, что классические либералы времён Димитрова представляли центр (от левого центра до правого центра) и вполне справлялись с управлением при помощи традиционной парламентской демократии. Невозможность получения и/или удержания власти демократическим путём в 30-е годы прошлого века ощущали именно крайние правые (в основном националисты и совсем уж правые консерваторы-традиционалисты).
Нынешние правые пользуются в Европе и США широкой общественной поддержкой, а потребность в террористической диктатуре, в непарламентских методах сохранения своего политического господства испытывают именно либералы. Поэтому в России угроза либерал-фашизма (за неимением более точного термина мы именно так будем называть это явление) практически не ощущается, в отличие от стран Запада, где правые давно бы уже получили власть, если бы не непарламентские методы борьбы, применяемые либералами. Это пока не концлагеря, но уже шельмование в прессе, запреты на профессию, подавление свободы слова, если это слово не вписывается в либеральную концепцию мироустройства, — в общем, всё то, что испытали на себе евреи Рейха до «Хрустальной ночи». Вытеснение евреев из политической и экономической жизни, а также из страны сменилось в Германии массовыми арестами и заключением в концлагеря только начиная с «Хрустальной ночи» (9-10 ноября 1938 года), а массовое уничтожение началось лишь после конференции Ванзее (20 января 1942 года).
Так что либеральный фашизм пока не успел в своих странах превзойти по уровню террористичности классический правый фашизм, в этом просто не было необходимости (кстати, диктатура Муссолини в Италии тоже до начала Второй мировой войны была умеренно-террористической), зато на внешней арене он оказался значительно более кровавым. Страны, подвергшиеся в последние два десятилетия либерал-фашистской агрессии Запада (Сербия, Ливия, Ирак, Сирия, Афганистан, Украина, постсоветское пространство в целом и т.д.), потеряли уже больше людей, чем общие потери человечества во Второй мировой войне. И экономики их разрушены сильнее, чем были разрушены самые пострадавшие во Второй мировой войне экономики.
Однако ситуация в США, где вначале, в январе-марте 2017 года, была совершена попытка соросовского майдана — де факто государственного переворота, имевшая целью не допустить в Белый дом законно избранного президента, — а затем около двух лет продолжалась соросовско-клинтоновская попытка организации импичмента, показала, что и в самих странах Запада либеральный фашизм, чувствуя угрозу потери власти, готов идти до конца, ломая, если есть такая возможность, демократические институты и переходя к прямому террористическому правлению. Напомню, что лозунги американских противников Трампа ничем не отличались от лозунгов украинского Майдана. Американские либералы, забыв свою толерантность, отказывали оппонентам в праве на мнение, праве на политическую деятельность и в конечном счёте в праве на жизнь. Именно с того времени американские эксперты и политики заговорили о расколе общества, более сильном, чем при Линкольне накануне Первой Гражданской войны, и о высокой опасности Второй Гражданской войны в США из-за раскола общества и элит, спровоцированного не желавшими терять власть либеральными глобалистами.
Причина возникновения актуального либерального фашизма действительно та же, что и причина возникновения право-националистического фашизма прошлого века. Тогда консервативные правительства основных буржуазных государств в результате развернувшегося в 30-е годы системного кризиса (Великая депрессия 1929-1939 годов) утратили возможность управлять в рамках сложившейся в конце XIX — начале ХХ века системы. При этом, ощущая лево-коммунистическую опасность и преувеличивая возможность повторения в Европе феномена русского большевизма, они не были готовы ни к каким реформам и не собирались передавать власть даже более умеренным буржуазным партиям. Будучи полностью дискредитированы, они решились на удержание власти путём террористической диктатуры. В результате фашистские и полуфашистские диктаторские режимы установились в большинстве стран Европы.
Там, где сохранялась формальная демократия, фашистские партии и профашистские настроения среди статусных политиков были крайне сильны. В Англии и Франции фашистам симпатизировали не только Эдуард VIII и маршал Петен, но и широкие слои промышленной и военно-бюрократической элиты. А в США не только Генри Форд открыто сотрудничал с Гитлером, но и режим Рузвельта одни называли коммунистическим, а другие фашистским. Диктатура Рузвельта, конечно, была относительно мягкой, но она имела весьма мало общего с традиционной демократией.
Точно так же либерально-глобалистская элита, столкнувшись с начавшейся в 2008 году и до сих пор не прекратившейся открытой фазой системного кризиса, сделавшего невозможным управление в формах и методами, установившимися в 90-е годы прошлого века, как по идеологическим (в виду глубокой убеждённости в собственной правоте и в праве штыком загонять человечество в счастье), так и по материальным (неизбежное перераспределение ресурсов от банковского сектора в пользу национальной промышленности наносило смертельный удар бизнесу ведущих либеральных финансово-политических группировок) причинам не могли допустить перехода власти к правым консерваторам, традиционалистам и националистам. Оставалась лишь возможность удержания политического господства непарламентскими методами.
Подчеркну, что перейти к открытой террористической диктатуре в коренных странах западной цивилизации либерал-фашисты не успели (или пока не успели, хоть, похоже, уже и не смогут), но то, как они поддерживали установление вассальных террористических диктатур в своих протекторатах, то, как были готовы сотрудничать с любыми силами, делающими в политике ставку на прямое насилие и на массовый террор против оппонентов, даже то, что в своих собственных странах они полностью повторили политику германских нацистов в период до «Хрустальной ночи» и остановились на грани гражданской войны в США только потому, что обнаружили свою неспособность её выиграть, свидетельствует, что народное наименование либерал-фашисты очень точно подчеркнуло родовое сходство право-националистического фашизма 30-х годов прошлого века и либерального фашизма начала века нынешнего. Да и надо признать, что заказчики и бенефициары (финансовый капитал) и исполнители (маргинальные слои населения) одни и те же, сменилась только идеология. Ну и ещё изменилось содержание как финансового капитала (он перестал быть национальным, ориентированным на собственную промышленность и стал интернациональным, ориентированным на банковские спекуляции, от чего готовым пожертвовать и собственным государством), так и маргинальных слоёв (в прошлом веке это были низшие представители буржуазии /мелкая буржуазия/, рабочих /преимущественно неквалифицированные рабочие и безработные/, а также крестьянства /обезземеленное, ставшее батраками или вытесненное в город/). В наше время либерал-фашистские боевики вербуются в основном в среде маргинальной интеллигенции. Явное перепроизводство людей с высшим образованием, подчас получивших по три диплома, но так и не ставших специалистами, неспособность большинства из них найти работу по специальности, а также низкий уровень оплаты большинства «интеллигентских» профессий, на нижних и средних ступенях иерархической лестницы, рутинный характер работы на большинстве низших должностей в бизнесе и государственной бюрократии, на деле не требующий образования выше школьного, приводит к маргинализации широких слоёв интеллигенции.
В этом, кстати, относительная слабость либерал-фашизма в сравнении с классическим правым фашизмом. Забастовка даже подсобных рабочих может остановить стратегическое производство, а забастовка любого количества офисных хомячков просто покажет владельцу бизнеса или государству, что без них можно прекрасно справиться.
Поэтому либерал-фашисты, организуя очередной переворот, всегда мимикрируют, пытаются дискредитировать власть в глазах широких слоёв населения и организовать против неё выступление самых широких и разнородных сил. Дело самих либерал-фашистов — держать руку на пульсе мятежа и вовремя перехватить рычаги управления государством. После чего отбывший очередной Майдан народ удивляется, как это так получилось, что боролись за одно, а получили совсем другое. В этом суть либерал-фашизма. В отличие от фашизма классического, как правило, реализующего свои социальные обязательства и действительно во многих случаях опирающегося на широкую поддержку своего собственного народа, либерал-фашизм выдвигает лозунги и раздаёт обещания не для того, чтобы их выполнять. Как люди, так и государства для него не более чем расходный материал. Единственная ценность глобалистского либерал-фашизма — деньги, производящиеся из воздуха, деньги, делающие деньги. Из классической формулы «деньги-товар-деньги» товар они выбросили.
Поэтому, в отличие от крайних левых и крайних правых, которые способны управлять обычным парламентским путём, а террористическую тоталитарную диктатуру используют лишь в крайних кризисных ситуациях, либерал-фашисты могут более-менее долго сохранять свою власть, только используя диктаторские методы правления (другое дело, что сейчас вместо открытой террористической диктатуры пытаются использовать скрытую диктатуру «толерантности», но при необходимости жесточайшее открытое подавление с избыточной жестокостью используется без какой-либо рефлексии). Бизнес либерал-фашистских глобалистов, построенный по формуле «деньги-деньги», разоряет отдельных граждан, уничтожает экономику и финансовую систему поражённых глобалистским вирусом государств, атомизирует общество, в конечном итоге приводя к коллапсу государственности. Либерал-фашистские глобалисты не могут признаться в своих целях, ибо их истинные цели никогда не будут поддержаны обществом. Они вынуждены врать, а чтобы враньё не было разоблачено, создавать неформальную систему ограничения свободы слова. Не могут они и отдать власть, понимая, что получившее опыт их правления общество никогда не изберёт их вновь демократическим путём. Поэтому они всегда готовы не только защищать свою власть путём насилия (установления террористической диктатуры), но и приходят к власти зачастую при помощи насилия (майданы, арабские вёсны или просто открытые военные перевороты).
В силу своей способности к мимикрии под левые или правые движения, высокой адаптивности и низкой социальной ответственности либеральный фашизм современности значительно опаснее классического фашизма прошлого века, борьба же с ним требует не только наличия грубой силы, но в первую очередь высокой политической и технологической квалификации. Именно поэтому либерал-фашизм пытается переманить в свои ряды всех стоящих политических технологов, экспертов, журналистов. Тех же, кто не подался, стараются изгнать из профессии, оболгать, маргинализировать. Если же не получается, то уничтожить физически.
Наиболее эффективное средство, блокирующее либерал-фашистские движения на дальних подступах к власти и, кстати, эффективно используемое российским руководство, — постоянное поддержание в обществе широкой общественной дискуссии и диалога власти с оппозицией. В такой ситуации абсолютное либерал-фашистское меньшинство не способно заручиться поддержкой широкого антиправительственного движения, традиционно вносящего его во власть. Ему приходится довольствоваться ролью не в меру крикливой но маргинальной прослойки.
