Билеты в ложу по 20 тысяч рублей, фуршет, модели, танцы, бездны гламура, 40 номеров «люкс» для гостей… Горловские ополченцы обещали подъехать с позиций. Дословно: «Поглядеть, что за императоры завелись в нашей республике».
Диванные патриоты из прекрасного далека предлагали вешать участников бала на фонарях. А караул-патриоты завели привычную песню о «сливе Новороссии».
Спецкор «КП» отправился в Донецк и обнаружил, что в городе, стоящем на линии фронта, в городе, где по вечерам идет интернет-перекличка жителей — кто какие калибры слышит и куда опять «прилетело» — просто кипит культурная и светская жизнь.
Насколько это уместно и нормально — судите сами.
Измена чувства меры
— Не, ну а шо? Все по прежнему — живем, как в аквариуме, корм сыпется, но далеко не уплывешь. Все вокруг видно — но видно немного расплывчато.
Мой товарищ, донецкий бизнесмен, автомеханик, гонщик и путешественник, забрал меня с погранперехода Успенка. На Донбассе за рулем не побеседуешь — особо некуда ехать:
— Вот что напрягает, в какую сторону не глянешь — либо линия фронта, либо граница. Наша (так мой собеседник называет границу с РФ — прим.автора) или укропская.
Летом Сергей ездил в Карелию, на джипе с «сепарскими» номерами. Следующим летом собирается на Байкал, откуда семейные корни. А вот через украинскую границу для него ход заказан:
— Что удумали твари — стали писать на видео и допрашивать, всех кто на Украину едет. Даже пенсионеров. Называют это «интервью». Если человек СБУ не интересный, пять минут поговорят. А могут и на пару суток задержать. И все, ты на крючке. Понимаешь, какие они клинья вбивают! Человек может и «сепар» в душе и родня у него на фронте, а на деле уже завербован и на СБУ поработал.
Спрашиваю Серегу про «Императорский бал»:
— Это наша беда — нет чувства меры. Ну ты же видел, как у нас дамы одеваются — золото, люрекс, каблуки полметра. Королевы-матери! Назови бал по другому — никаких вопросов. А у нас же край специфический, пролетариат, шахтеры. И СССР для Донбасса самое сладкое воспоминание. Многие хотят все вернуть, и я в том числе. Поэтому и бомбануло у всех от названия.
— Жалеешь, что все так вышло?
— Шо?
— Ну, ни мира у вас, ни войны. И конца и края не видно этому.
Серега не задумывается ни на секунду:
— Раньше любил смотреть, как самолеты садятся и взлетают, была у меня заветная наблюдательная точка. Теперь на этой точке укрепрайон, причем укропский, и самолетов нема. Единственное о чем я пожалел за эти годы.
«Зайчата» войны
Под каждые «большие» праздники на Донбасс тянутся караваны с подарками от неравнодушных россиян. Разных россиян — коммунистов, монархистов, националистов, православных, «евразийцев». Донбасс для России оказался великим уравнителем и внутренним миротворцем. Может быть и был у кого-то расчет, что рано или поздно, беды Донбасса осточертеют России. Как надоедает дальняя родственница, которая каждые выходные приходит в гости без приглашения, и часами жалуется на несправедливость бытия. Но, расчет не оправдался.
Захар Прилепин, говорил мне, что ждал «наступления равнодушия», но каждый месяц, все его гуманитарные заявки прилежно закрываются жертвователями.
Ранним утром я жду девочку-штангиста, чемпионку мира по поднятию тяжестей, красавицу и умницу Марьяну Наумову. Я хорошо помню, как после ее первой поездки в ДНР, еще в начале войны, Марьяну пригласили на одно либерально-прозападное радио — чтобы поглумиться. И целый час 14-летняя девчонка возила благообразными лицами по столу матерых ведущих. В переносном смысле возила. Хотя, могла и в реальности.
Мы едем с подарками в школы, стоящие в «красной зоне» — на линии фронта. В месте сбора встречаю нашего провожатого из МЧС, давнего знакомого, бывшего коменданта Дебальцево с позывным «Грек». Мы ежимся от первого морозца. «Грек» говорит, что неделя таких холодов — дороги встанут, и на фронте начнется движение. Страшно сказать — все этого ждут. Фраза — «Пусть уж лучше сразу погибнет тысяча, чем каждый день по пять-десять бойцов», уже никого не шокирует. Все с ней внутренне согласны, я слышал ее не раз.
По дороге с Марьяной говорим про «возвращенцев», их в последние два года приехало немало:
— Я встречала мужиков, выехавших в Россию, общалась с ними, мне это было неприятно.
— Почему?
— Если у тебя такое дома случилось, твое право — вывезти семью, а обязанность — вернуться! — чеканит Марьяна.
Тебя осуждают коллеги?
— Постоянно! Говорят: «Марьяна, зачем ты лезешь в эту политику?». Кто-то поддерживает. На словах. Но никто, ни разу, за четыре года со мной на Донбасс не поиехал. Все боятся за визы, контракты. Думаю, и у меня будут проблемы с визой в Америку. В Австралию мне уже не дали визу. Американская фирма спортивного питания со мной контракт расторгла.
— А как расторгали?
— Постепенно. Сначала говорили: «Марьяна, ты ездишь в зону боевых действий, фотографируешься с оружием, можно вот этого поменьше?». Мне это не понравилось. Но я считаю, что ничего не потеряла — только приобрела. Донбасс теперь тоже моя Родина. Ездила и буду ездить, и писать и рассказывать — что здесь происходит.
Марьяна буквально «рвала» школьные спортзалы. Малыши внимали ей открыв рты. Старшеклассники кричали хором: «Марьяна! У тебя есть парень?» и пытались поразить заезжую барышню своей молодецкой силой на мини-турнире.
Но нам нужно было спешить, в поселке Зайцево мы должны были оказаться до темноты. Когда спецкоры «КП» приезжали в Зайцево в прошлый раз, из семерых наших провожатых ранило сразу троих, а нам просто повезло.
В Зайцево все по прежнему. Ради нашего приезда обстрел начался на час раньше и елка была сорвана в самом начале. В морозном воздухе было хорошо видно, как над лесополосой пыхают папиросками стволы минометных батарей. И только потом до меня долетали звуки выстрела и разрыва.
— Бу-бух!
Меня прорубает — он же родился и всю свою маленькую жизнь прожил под эти звуки…
Елка не задалась. Мы ждем перерыва в стрельбе, когда одним можно будет разбегаться по домам, а нам — ехать дальше.
Наша последняя точка — горловская школа №42, ближайшая к Зайцево, все «зайчата» учатся в ней. В школе никого нет — после 16.00 в этих поселках на улицу не выходят. Пью чай с директором школы Олегом Сладкевичем — очень строгим на вид. Чтобы завязать разговор, рассказываю, что мой директор был суров, но справедлив и преподал мне один любопытный урок. Изъял у меня в 9 классе зажигалку, а после выпускного вызвал к себе в кабинет и вернул. Мой собеседник выдвигает ящики секретера.
— Видите, что я изымаю у детей?
В ящиках — автоматные магазины, гранаты без взрывателей, патроны россыпью…
— Мне трудовик их деактивирует. Возвращать не стану — после войны музей сделаем.
Не снятый блокбастер
Уезжаем в Донецк по темноте. Шикарный автобан из Горловки давным-давно перерезан, объезжаем через Ясиноватую, даже не подозревая, что через два часа на город начнут падать десятки снарядов и опять будут убитые и раненые. А у живых — разбитые в декабре дома с порванными коммуникациями и без стекол.
Мы спешим на день рождения батальона, в котором служит Захар Прилепин. Это не банальный банкет, а культурное мероприятие в ополченческом кафе «Взвод» — вывеска на входе оформлена по-хипстерски, мелками на угольной доске. Рэпер РИЧ, качает маленький зальчик речитативом: «Бббббуду, бббуду танцевать на этом празднике уродов…». Я стою на веранде кафе с театральным режиссером Эдуардом Бояковым, директором фестиваля «Золотая маска». Рядом военные в чинах тихо переговариваются, до нас долетают обрывки разговора: «Вчера они вывели под Горловку 17 танков, накапливаются. Ну ты же знаешь их влажную мечту — отрезать Горловку от Донецка…Пожжем, первый раз, что ли?».
— Эдуард Вячеславович, не коробит вас сочетание войны и культуры?
— Людям важна мирная жизнь. Важно, потому что это ритуал. Может быть это звучит банально, но если в городе работает филармония, значит, город не сдается. И девушка, которая перед театром гладит платье — она показывает этим, что вместе с товарищем зам.командира батальона. Она участвует в войне так, как должна участвовать женщина. Мне глава республики только что рассказал, что у них очень крутая статистика по деторождению, демографический взрыв. Здесь театральные события осени 14 года достойны голливудского блок-бастера — когда снаряды сжигают декорации к «Летучему Голландцу» Вагнера. Директор оперы принимает решение — ставят Верди, во время спектакля начинается обстрел, все спускаются в подвал и не расходятся несколько часов! История эпична, как исполнение симфонии Шостаковича в блокадном Ленинграде. А директор умер через несколько дней от разрыва сердца.
На прощание, Эдуард Бояков меня напутствовал: «Не судите строго гламурных женщин Донбасса. Они все понимают подсознательно и правильно. Любая война — следствие культурного противостояния, а они свою привычную культуру пытаются сохранить».
Шили, чтобы не сойти с ума
Для меня стало откровением, что в Донецке остался целый пласт дизайнеров и модельеров — благо ткацких фабрик хватает в регионе. Более того, эти деятели гламура не просто вернулись сюда, «когда все стихло» — некоторые не уезжали вообще.
Светлана Топалова, модельер признанный на Западе, в чьих свитшотах из «военной» коллекции «Донецк, живи!» до сих пор расхаживают модники, жила в 2014 году прямо в мастерской.
— Муж привез диваны и мы с моими девчонками-швеями поселились коммуной. И мы шили, шили — чтобы не сойти с ума. Вокруг летало и грохотало, а люди пришли к нам на показ и смели всю коллекцию. У нас тут рядом онкоцентр, деток в подвал поселили, прямо со всей аппаратурой, мы им помогали, передали часть выручки.
— А модели у вас откуда?
— Профессиональные разбежались все…Медсестры из того же онкоцентра, нянечки, из пекарни девочки. И параллельно, мы шили коллекцию для показа в Италии. Два первых места взяли. И когда объявили — «модельер из Донецка», все со своих мест повскакивали — «у вас же война идет, как вы можете шить?».
Потом — сын пошел в ополчение… — лицо искажается от боли. Кажется, она вот-вот заплачет от горьких воспоминаний, но Светлана пересиливает себя.
— Я в сына вцепилась — не пущу! А он мне говорит: «мама, я все равно уйду. Проводи меня по-хорошему, благослови и я вернусь».
Разговор зависает. Я боюсь задавать этот вопрос, почему-то предполагаю ответ, но, к счастью, ошибаюсь:
— С сыном все в порядке?
— Все хорошо, вернулся после Дебальцево помороженный, болячки вылезли, демобилизовался — полтора года воевал.
Светлана, занесена в базу «Миротворца», родителей не видела четыре года, они за линией фронта и к ним не съездить.
— Вас-то за что в эти списки?— я искренне удивляюсь.
— «Обшивала жен боевиков» — Светлана смеется, — На самом деле, они прекрасно знают, за что меня в «Миротворец» записали. Они же хотели, чтобы тут все женщины в серых шинелях ходили, и забыли, что они женщины. А я, получается, их планы нарушила. Хотя просто делала свою работу, от которой не отрекусь.
Воевать или танцевать?
Перед «Императорским балом» сгонял на линию фронта, под аэропорт. Специально засекал: от Ленина на центральной площади до улицы Стратонавтов — 15 минут, и ты оказываешься в мертвых, разрушенных кварталах. Водитель, ополченец из Луганска «Граф» — показывает на асфальт, мол, дивись! Асфальт идеален.
— Сделали, видишь? Назло.
Я говорю «Графу», что по мнению западных экспертов на разминирование Песок, Спартака и района аэропорта уйдет 25 лет. Он не согласен:
— Ерунда, год от силы, и все восстановят, лишь бы люди вернулись! У нас же на Донбассе люди — муравьи позавидуют!
Но людей здесь пока нет. Лишь по пустой улице бредет пережившая все что можно, легендарная «бабушка Валя номер третий» — телефонистка донецкого аэропорта. Отправилась за хлебушком на вокзал. Мы берем бабушку на борт, Это единственное, что можем сделать. От денег она отказывается наотрез. Неубедительно и сбивчиво доказывает, что ей хватает пенсии в 2700 рублей. Приходится чуть грубовато запихивать ей купюру в карман куртки.
Если елку в Зайцево сорвали «небратья», то «Императорский бал» извело донецкое общественное мнение: его спешно переименовали в «Калейдоскоп возможностей». Организатор, модельер Татьяна Апалихина жаловалась мне давеча, что в Министерстве образования ей отказали в приглашении на бал кадетов, заявив — «Эти мальчики должны воевать, а не танцевать». Но, кадеты стоят у входа — рослые парни в ослепительно-белой форме и сквозь их ряды проходит дефиле донецких красавиц. Договорились, убедили, что все в рамках воинской традиции. Ну а больше на этом условно-светском мероприятии для меня лично не было ничего интересного.
— Любой мой боец может позволить себе пойти в ресторан и смотреть на левую сторону меню, у нас тут не Сочи — говорит мне «Абхаз»:
— Только оружие нужно оставить в машине, не надо смешивать войну и мирную жизнь. Мы вообще-то воюем за то, чтобы красивые люди спокойно ходили в хорошие рестораны.
— Твои бойцы это понимают?
— Далеко не все. Но я объясняю им. У меня опыт Абхазии, военной и послевоенной жизни. И это не самый хороший опыт. Я через все это прошел.
Дмитрий Стешин
Оригинал публикации
