2017 г. может стать разрушительным для всей системы отечественных органов досудебного расследования.
Парламент принял ряд необдуманных решений, которые создали и дальше будут углублять проблемы в деятельности органов правопорядка, фактически парализуя их работу. Опасность для рядовых украинцев в том, что указанные проблемы государственных органов одномоментно становятся проблемами для тех, кто обращается за защитой к государству от преступных посягательств на их жизнь, свободу или собственность.
Поэтому есть большая вероятность того, что потерпевшие, которые не получат защиты от государства, все чаще будут пытаться решить свои проблемы, не привлекая государство совсем, в частности прибегая к самосуду.
Хронология необоснованных ограничений в деятельности государственного аппарата имеет такой вид.
Во-первых, 21 декабря 2016 г. приняты изменения Налогового кодекса относительно улучшения инвестиционного климата, которыми парламент по ошибке изъял из Кодекса целый раздел XVIII-2, регулировавший деятельность налоговой милиции.
Как следствие — уже год имеем в государстве неопределенную ситуацию с органом, который уполномочен расследовать налоговые преступления. У нас нет учреждения, которое стоит на страже финансовых интересов государства.
Решить эту проблему мог бы новый закон о таком следственном органе. Но дальше разговоров дело не идет. Все топ-участники этой дискуссии (и глава государства, и премьер-министр, и министр внутренних дел, и министр финансов) выступают категорически за такой закон, но ничего не делают для его принятия. Последняя «новаторская» идея от председателя профильного парламентского комитета Н.Южаниной — создать лишь аналитический орган, который не будет иметь полномочий досудебного расследования преступлений.
А крайними в этой ситуации остаются предприниматели, страдающие от злоупотреблений сборщиков налогов, и остальные граждане, поскольку бюджет страны недополучит значительные средства из-за неэффективной деятельности нынешней налоговой службы.
Во-вторых, в тот же день (21 декабря 2016 г.) Законом о Высшем совете правосудия предусмотрели создание в Министерстве юстиции следственных подразделений для расследования преступлений, содеянных в тюрьмах. В этом случае речь идет о желании министра юстиции П.Петренко иметь собственный орган следствия в до сих пор гражданском, не милитаризованном органе исполнительной власти (Минюсте), чтобы другие структуры были лишены возможности контролировать его деятельность, в том числе неправомерную. Следствием таких действий стало то, что уже с начала 2017 г. полиция лишена возможности расследовать преступления, содеянные в местах лишения свободы, а новых следователей в Минюсте не появилось. И процесс их отбора до сих пор не завершен.
Результат этого решения катастрофичен — например, летом 2017 г. ничто не могло предотвратить массовое избиение лиц в Одесском СИЗО как акции запугивания со стороны пенитенциарной службы. А органа, который может объективно и независимо установить факты преступлений, содеянных в местах несвободы, нет.
В-третьих, 3 октября 2017 г. приняты в целом все процессуальные кодексы (22 ноября их подписал президент). В Уголовный процессуальный кодекс (УПК) перед вторым чтением законопроекта была включена поправка 109, автором которой является народный депутат А.Лозовой. Предложенные изменения — это настоящая контрреволюция в сфере уголовного процесса, правила которого были приведены в соответствие с европейскими стандартами в 2012 г. (в результате принятия нового УПК).
Отдельные, опаснейшие, изменения в УПК (в частности относительно сроков расследования) в окончательной редакции удалось снять. Но остались другие сомнительные «новации».
Так, изменения в ст. 303 и 307 предусматривают возможность обжаловать и отменить сообщение о подозрении в совершении преступления. Это правило аналогично бывшей практике (до 2012 г.) отмены постановлений о нарушении уголовных дел, когда дела часто закрывали за взятки.
А между тем системы органов правопорядка в любой стране создаются именно для того, чтобы расследовать факты совершения уголовных действий и выдвигать подозрения и обвинения определенным лицам. А суды уполномочены контролировать законность ограничения конституционных прав граждан (на личную неприкосновенность, собственность, тайну частной жизни и т.п.) со стороны органов расследования. Однако ни сам факт расследования, ни сообщение о подозрении или выдвижении обвинения не ограничивает конституционного права лица, и потому здесь вообще не может быть судебного контроля решений органов следствия и прокуроров. И в странах Европы, конечно, такого контроля нет.
Никто не может вмешиваться в процесс принятия судебного решения — это главный принцип независимости суда. Также никто не может вмешиваться в деятельность органов расследования и обвинения (прокуратуры) относительно установления фактов противоправных действий и сообщения о подозрении соответствующим лицам.
А наш законодатель фактически запретил органам правопорядка устанавливать определенные события или факты (например, совершение преступления), сообщать определенным лицам о подозрении в совершении ими действий или выдвигать уже обвинение.
Изменения в ст. 132 УПК предусматривают, что ходатайства следователей и прокуроров об аресте имущества, задержание лица, личном обязательстве, залоге, домашнем аресте, содержании под стражей и пр. должны подаваться следственному судье суда, где зарегистрирован орган расследования как юридическое лицо.
В этом случае депутаты «били по НАБУ» с целью парализовать его работу вследствие рассмотрения всех ходатайств во всех производствах в одном Соломенском районном суде г. Киева. Но парламентарии заодно попали в полицию, которая расследует около 96% всех уголовных производств в стране. Ведь территориальные подразделения полиции функционируют лишь на уровне областных центров. Это означает, что все следователи районных отделов и участков полиции теперь будут вынуждены каждый рабочий день ездить в областной центр за десятки и даже сотни километров (или проводить там все свое рабочее время), чтобы лишь подать ходатайство следственному судье. А в это время в районах некому будет расследовать преступления. Также и следственные судьи этих судов будут завалены работой и не смогут своевременно рассматривать такие ходатайства.
А изменения в ст. 242-244 УПК устанавливают, что теперь только суд сможет назначать экспертизу. Как следствие — сторона обвинения продолжительное время будет вынуждена ожидать разрешения суда, чтобы провести нужную экспертизу, в частности для установления причины смерти.
Кроме того, пока потерпевшие дождутся решения суда о привлечении судебно-медицинского эксперта для снятия повреждений, признаки на теле исчезнут, а следовательно, все дела об их избиении, истязании и т.п. будут рассыпаться на глазах.
При этом монополию в осуществлении судебных экспертиз будут иметь лишь государственные специализированные учреждения, и они будут завалены материалами производств, которые необходимо исследовать и подготовить выводы. А затягивание с экспертными выводами приведет к затягиванию с принятием приговоров.
В-четвертых, 16 ноября 2017 г. принят закон о внесении изменений в некоторые законодательные акты относительно обеспечения соблюдения прав участников уголовного производства правоохранительными органами во время осуществления досудебного расследования, который назвали «законом против масок-шоу» (еще не подписан президентом). Парламент принял его за основу и сразу в целом без содержательного обсуждения и соблюдения соответствующей процедуры голосования.
Поддерживая в целом идею дополнительно защитить предпринимателей от злоупотреблений со стороны органов расследования, обращу внимание на непродуманность положения относительно необходимости закрыть производство, если раньше его закрывал следователь или прокурор.
Закон предусматривает, что в случае существования неупраздненного постановления о закрытии дела орган расследования или прокурор, которые начали это производство, обязаны сразу же закрыть дело. Такое ограничение обусловлено существованием негативной практики, когда органы власти неоднократно закрывали и открывали производство по одному и тому же факту, от чего страдали в первую очередь представители бизнеса.
Но указанное правило может заблокировать любое расследование и привести к массовому нарушению прав пострадавших, поскольку любое дело, которое безосновательно закрывали раньше, не может быть передано в суд или рассмотрено в нем. Не забываем, что много майдановских дел сначала закрывали, а позже по этим фактам снова начинали производство.
Могут также начать множиться факты «процессуальных диверсий», когда для остановки досудебного расследования подставные заявители будут обращаться в местные прокуратуры, районные отделы полиции, которые по коррупционным договоренностям будут закрывать уголовные производства. И такие решения о закрытии станут непреодолимым барьером для продолжения расследования, даже если появятся новые факты относительно преступления.
Будет нарушаться и общий принцип автоматического начала досудебного расследования, который введен УПК еще в 2012 г. Вместо того чтобы автоматически вносить сведения, следователь или прокурор вынужден будет проверять наличие неупраздненных постановлений относительно аналогичных фактов. Очевидно, что практически невозможно перед внесением сведений в Единый реестр досудебных расследований в полной мере выяснить, касается ли постановление о закрытии именно того факта, по поводу которого обращается заявитель. Введение этой нормы может привести к затягиванию с реагированием на уголовное правонарушение, а также к появлению законного основания для отказа пострадавшим и заявителям в регистрации уголовного производства.
В-пятых, с 20 ноября 2017 г. следственные органы прокуратуры лишены полномочий регистрировать уголовные производства и проводить следственные (розыскные) действия. До этого должно было начать свою работу Государственное бюро расследований, но на сегодняшний день его еще нет (22 ноября президент назначил лишь директора бюро — Р.Трубу). И теперь все процессуальные действия в делах против публичных служащих вынуждены совершать только прокуроры. Речь идет об уголовных производствах, начатых относительно любого преступного действия (кроме подследственного НАБУ), содеянного политиками, государственными служащими, судьями, прокурорами, полицейскими, другими служащими органа правопорядка, а также военнослужащими.
Крупнейшие политические силы продолжительное время (более 1,5 года) не могли договориться о кандидатуре руководителя ГБР, а следствием такой политической неопределенности стал паралич государства и в этой сфере. Так что и сфера публичной службы остались без эффективного контроля со стороны органов правопорядка.
В итоге мы получили ситуацию, когда финансовая сфера, сфера деятельности публичных служащих и исполнения уголовных наказаний остались без должного контроля со стороны уполномоченных органов расследования.
Настоящие причины этого остаются до конца непонятными. Это недосмотр народных депутатов и членов правительства, что повторялось пять (!) раз в течение года, или спланированная диверсия против внутренней безопасности украинского государства и общества? Однако последствия таких решений очень скоро могут стать катастрофичными: мы получим парализованный государственный аппарат, разгул преступности и пострадавших граждан, которые, не дождавшись защиты от государства, вместо того чтобы соблюдать правила уголовного процесса, решат вернуть доисторический принцип — правило талиона, согласно которому «око за око, зуб за зуб».
Александр Банчук
