— Ворота открыл! Ворота открыл, с…ка! — несколько десятков людей в камуфляже и военной форме толкаются с охраной, штурмуют и через пару минут открывают силой двухметровые металлические ворота, за которыми находится территория частного автопредприятия. Маршрутные такси перевозчика обслуживают популярное направление Вишневое-Киев.
Полтора месяца назад один из водителей якобы оскорбил и выбросил из маршрутки мать погибшего бойца АТО со словами: «Покажи мне, где он похоронен». Представители перевозчика пообещали, что нарушителя уволят, а семье погибшего бойца принесут извинения. Этого не произошло — спустя некоторое время водителя снова заметили на маршруте и избили. На видео в соцсетях видно, что его дважды бьют ногой по голове. «Так наказали урода ветераны АТО, а дальше будет извиняться Кийтранс», — заявили в комментарии к видео представители националистической организации С14.
Большая часть людей в камуфляже, раскачав ворота, прорывается на территорию автопредприятия. Несколько человек остаются у входа — чтобы их не закрыли и не устроили ловушку.
Переговоры с перевозчиком идут на повышенных тонах:
— Он мать выгнал! За это надо бить по рылу, вот и все. Мне бы дали админку, — кричит Евгений Карась, один из лидеров С14, в прошлом участник АТО. Градус конфликта то снижается, — когда перевозчик приносит документы об увольнении водителя, то снова повышается, — поскольку его уволили не по статье, а по собственному желанию.
В это время к воротам подъезжает первая машина патрульной полиции. «Сейчас кипиш наведете на районе, пацаны», — с укором говорит одному из активистов патрульный и с любопытством щупает рукав его куртки, проверяет качество материала и пошива. Второй патрульный проходит на территорию, сначала стоит молча, затем вступает в беседу:
— Вы нас вызвали на рейдерство. Теперь понятно, в чем ситуация. Я однажды две остановки проехал 417-й маршруткой, показал удостоверение участника боевых действий, с 2014 года был в составе добровольческого батальона, а водитель с такой мимикой лица на меня посмотрел, будто я к нему домой пришел. Понимаете? Кто им дал это право?
В тот же день видео новой акции С14 появляется в социальных сетях и собирает несколько сотен лайков и полторы сотни перепостов..
У представителей С14 — достаточно сомнительная репутация. С одной стороны, они ведут активную социальную деятельность, например, в рамках кампании Збережи старий Київ или собственного проекта Освiтня асамблея. С другой — выискивают, отслеживают и бьют людей, которых считают «ватниками и сепаратистами», участвуют в погромах магазинов и выставок, врываются в здания органов власти, разгоняют митинги левых. Сторонники таких подходов называют их борцами за справедливость, критики — неонацистами и бандитами.
К деятельности С14 действительно немало вопросов. Первый и главный: почему группе людей позволено перебирать на себя функции государства и подменять закон силой? Кто будет нести ответственность за последствия, если они перестараются с «воспитательной беседой» и покалечат человека? И где гарантия, что они не ошибутся и не назовут сепаратистом невиновного?
О том, как организация С14 ищет и «беседует» с людьми, которых называет ватниками и сепаратистами, какие отношения у радикалов складываются с Министерством внутренних дел и Службой безопасности Украины, и можно ли незаконными действиями принудить к соблюдению закона — в интервью LIGA.net рассказал один из лидеров С14 Евгений Карась.
«У НАС МИЛЛИОН ВОПРОСОВ К СБУ И МЕНТАМ»
- Вас длительное время ассоциировали со Свободой. Лично вы даже баллотировались в Киевсовет по спискам партии, но она смогла провести только пятерых депутатов. И, собственно, летом 2014 года вы откололись. Почему? Одна из причин, которая озвучивалась — коррупционные скандалы в партии.
— Часть наших членов состояла в Свободе, часть — нет. Мы вообще были достаточно автономны и часто взаимодействовали с другими демократическими силами: какие-то вещи не разделяли, но ситуативно с ними выступали. Как политической партии, Свободе было неинтересно принимать участие там, где их затеняют. А мы работали больше на социальный капитал. Например, как в кампании Збережи старий Київ. Мне было важно, что люди знают, что мы там есть, что мы националисты, но в медийном плане нигде не звучало, что это Січ. Это был больше общественный бренд. Свободе это не подходило.
В целом мы тогда принимали участие в их деятельности. Я не жалею, потому что во время Януковича именно они были локомотивом сопротивления. Но после 2014 года, победы Революции, начались другие процессы. Было много вещей, и в самой Свободе люди, которые занимались наживой, тоже частично стали изгоями. Вообще, это уже проблемы Свободы, их политика, не хочу с ними воевать. Когда я выходил, я им сказал: вот это и это мне не нравится. Но в целом хороших людей там значительно больше, чем негодяев. Так что, скорее, причиной выхода стало наше видение самостоятельного пути.
- То есть вам просто надоело, что вас ассоциируют со Свободой? Появились амбиции?
— Я думаю, те цели, которые мы перед собой сейчас ставим, Свобода не сможет реализовать. Скажем, они больше заинтересованы в защите интересов национальной идентичности. А нас, хоть это многих удивляет, интересует инновационность Украины в мировом контексте, всякие футуристические идеи. Вряд ли Свобода когда-то будет связана с робототехникой или семинарами по виртуальной реальности.
- Вряд ли в «мировом контексте» ваша деятельность добавляет имиджа Украине.
— Не факт. Пока не будет безопасности на улицах, и украинцы не будут уверены в защите своих прав, они не смогут заниматься бизнесом, не будут развиваться инновации. Наша деятельность в некоторой степени является радикальной, но это те шаги, которые нужны. У 90% людей — проблемы с чиновниками, с титушками, которые приходят захватывать парки, какие-то ряженые активисты требуют деньги с бизнесменов. Вот с этим мы и боремся. Мы хотим, чтобы было по закону и в рамках морально-этических нормативов.
- Вы думаете, что можете незаконными действиями склонить к исполнению закона?
— Ну как сказать — незаконными?
- Так и сказать. Если вы избиваете человека — то это незаконно.
— Избиение человека — это, наверное, одна десятая часть наших акций.
- Вы называете это акцией?
— Ну, например, на прошлой неделе на суд по пограничнику Колмогорову пришел Руслан Коцаба. Он себя называет журналистом, а мы считаем его сепаром. Российские СМИ раструбили, что было зверское избиение, и нацисты изгнали Коцабу. На самом деле к нему подошли и сказали: ты сепар, паскуда. Иди отсюда, иначе будем бить. Пришла полиция, развела в стороны и говорит ему: вы же понимаете, куда пришли, тут вояки. Пожалуйста, не провоцируйте. И он ушел. Даже полиция так на это отреагировала.
Или акция 9 мая. Пока люди шли по Киеву чтить память погибших, то пусть себе идут. Но среди них были те, кто хотел на этом сыграть в политическое шоу, у них были прицеплены георгиевские ленты. Мы предупредили полицию: сейчас будем их срывать, это прямо запрещено законом. Полиция отреагировала: вот, сейчас будут потасовки, а нам разгребать. И сама начала с них ленты снимать. То есть в некоторой степени мы выступаем детонатором, который заставляет реагировать государственный механизм.
Есть такое понятие, как гражданский арест. Человек имеет право задержать правонарушителя. Взять того же Ивана Проценко, которого мы задержали. Мы его удерживали, наверное, часа полтора. Если бы нарушали закон, это было бы незаконное лишение человека свободы. Но мы его доставили в СБУ, с ним провели какие-то действия и отпустили, а с нашей стороны — нет состава преступления.
По большому счету, мы создаем прецедент. Как в Британии, где есть прецедентное право: суд вынес решение, и оно потом действует. В Украине это срабатывает иначе. Националисты взяли проблематику, пошли к чиновнику, и уже другие чиновники, которые в этой же сфере нарушают права, будут бояться. У нас есть такие конкретные истории. Сегодня, надеюсь, мы добьемся такого эффекта в среде автоперевозчиков, и они перестанут выбрасывать с маршрута пенсионеров, — когда «два уже едут, а тебе нельзя», — или атошников.
- Сколько людей в вашем так называемом уличном крыле? Том, которое занимается штурмами, погромами, драками под судами? И как вы агитируете людей?
— В пределах Украины это пара сотен человек. Фиксированное число сложно назвать. Это же не общественное формирование, где регистрация под запись. А в Киеве до 50 человек. На самом деле, очень большая текучка. Кто-то привлекается два раза в неделю, кто-то раз, одни помогает текстами, другие делают рекламу, третьи в министерстве и могут помочь знакомствами и средствами. Центральное ядро, как я, Женя Мазур, пытается уделять этому уже 24 часа в сутки, поэтому у нашей группы есть небольшие бизнесы.
- Вы проводите так называемые «профилактические беседы» с людьми, которых считаете сепаратистами. Как вы ищете людей для таких бесед? Вам не кажется, что это слишком субъективно?
— Есть две категории. Например, те, кого можно привлечь к законной ответственности. Тут уже нельзя сказать, что мы в свободной форме их определяем: по человеку есть уголовное правонарушение, и миллион вопросов к СБУ и к ментам, почему они его не задерживают. Был не один случай, когда после того, как мы привлекали внимание к какому-то лицу, его реально потом задерживали. Конкретика: 9 мая этого года, ватники выстроились возле Мемориала славы, и среди них стояла девушка с украинским флагом, кричала Слава Украине над ухом одному ватнику. Девочка была несовершеннолетней. А он, видно, был неадекватен и ее ударил. Его морда есть на видео, дело заведено — потому что это ребенок, а его никто не ищет. Поэтому мы сами его нашли. Пришли в вуз, где он работал. Ректор понял ситуацию: сказал, будет увольнять. Его второй работодатель, где он подрабатывал, отказался с ним работать. И уже потом об этом узнала полиция, приехала, задержала — сейчас он под судом.
В СБУ есть много департаментов, которые сепарами занимаются. Но мы чаще, когда их задерживаем, звоним в департамент национальной безопасности и государственности, потому что департамент контрразведки, говорят, недостаточно эффективен. Я этого не знаю. Проценко, когда мы с ним ехали в СБУ, сидел в машине, даже не скрывал: ну да, собирали гуманитарку для боевиков, ну да, передавали аптечки Бетмену, я хорошо его знаю, но я разочаровался в этих темах и теперь считаю, что они неправы. И что? Забыть? Ничего себе, покаялся. С точки зрения закона в нормальном государстве, если он покаялся и дал свидетельства — должен получить хоть год исправительных работ или, не знаю, четыре года условно, а потом уже ходи-гуляй по Киеву. Но ты уже будешь знать, что за тобой тянется шлейф, и такой фигни не будет. А сбушники его отпустили, потому что для них он ценный агент, они его завербовали. Или он не агент совсем, просто сбушники связаны с людьми Медведчука. Такая кинокомедия.
Есть и объективные причины. У них не хватает людей, бюджетов, проблем огромное количество. Поэтому привлекаем внимание: вот это уже нельзя пропустить мимо, раз уже мы за вас вашу работу делаем.
Я считаю, у нас идет гибридная война, и не все может регламентироваться законом. Приезжает недавно полиция на вызов, — откровенно сепарская музыка в Киеве играла, мы пришли разбираться. И не знала, что с нами делать, паковать или не паковать. Патрульный спрашивает у сепара: вас били? Тот отвечает: ну, мне дали пощечину. Телесные есть? Нет. Полиция: ну, тогда мы их паковать не будем. Бывало и такое, что патрульная полиция нас просила: ребята, если будете сепара лупить, делайте там, чтобы мы не видели, — я не могу вам запретить, но я при погонах, давайте чтоб я вас не ловил. Просто есть вещи, до которых у закона или не дотягиваются руки, или они не могут регулироваться. А эти вещи надо регулировать.
- Но вы их регулируете силой.
— Не всегда силой. Конкретный пример: Светлана, которая в украинской школе агитировала не собирать помощь бойцам АТО, потому что они «бомбят Донбасс». Понятно, если по украинским школам это поползет, и сотни ряженых мамок начнут бегать по родительским собраниям, то могут даже запретить детям отправлять на фронт рисунки, которые военные очень любят. Это надо было пресекать. Но она женщина, с женщинами мы не воюем. Так что мы просто возле ее дома устроили флешмоб. Удалось познакомиться и с мужем, он был довольно корректен, боялся, что будут бить. Мы его не били. Мы просто сняли во всей красе: что они говорят, что о них говорят соседи. Потом пришли к нему на работу. Он оказался еще и сотрудником не очень хорошим, а тут еще и ватник. Просто показали, кто они есть. Это тоже гибридная партизанская война, без драк. Хотя российские СМИ сказали, что мы терроризируем киевлянку, ее убьют, не дают жить. А как мы не даем жить? Это холодное морально-этическое сопротивление, чтобы бытовой сепаратизм не вышел на улицы и не начал проводить русские марши в Киеве.
- Избитый вами Денис Жарких, один из организаторов митинга в защиту Коцабы, в своем Фейсбуке писал: «На меня напали на улице Банковой. Напал С14. Ослепили черемухой, били руками и ногами. Выложили видео. Они гордятся, что 20 людей напали на одного», — вы считаете, тут есть, чем гордиться?
— Ну, не двадцать человек. Там человека три было молодых ребят — из тех, кто принимал участие в стычке. И он тоже был не один, а с другом. На видео видно, что друга никто не бьет. Хотя, если бы он был идейным побратимом, то защищал бы. Но это уже проблема друга и проблема Дениса Жарких. Он допускал очень много неприемлемых вещей, вплоть до оскорбления майдановцев, и так далее. Я уже не помню, за что конкретно ему дали эту пощечину, но для меня он сепар и ватник. И должен нести за это ответственность.
- На другом видео вы «воспитываете» водителя, который, по вашим данным, оскорбил мать погибшего бойца АТО. На видео его несколько раз бьют ногой по голове.
— Да.
- Зачем? Вы просто несколько раз повторили во время интервью: тому пощечину дали, и тому пощечину дали. Но не пощечину. Ногой по голове.
— Да. Но у него даже легких телесных нет. И сотрясения мозга нет. Его несильно били.
- Но все эти последствия возможны. Кто несет за них ответственность?
— Если человек выбросил с нарушением закона женщину, мать погибшего бойца из маршрутки на улицу, если с момента этого происшествия прошло уже полтора месяца, и ему ничего за это не было, его даже не уволили, то тогда мы будем действовать вот такими методами.
- Вам не кажется, что нормально — когда сепаратистов судят в суде, а не бьют на улице?
— Конечно. Потому что всех не побьешь. На самом деле, подобное насилие бывает довольно редко. Это в любом случае нарушение закона, крайний метод. Против ребят возможны уголовные дела. И не все могут объективно принимать в этом участие: если наш активист преподает в вузе, он не может бить. Поэтому это реально крайний метод.
Что касается конкретно водителя маршрутки. Сначала мы пришли к ним на фирму. Нам пообещали, что его уволят, а перед матерью извинятся. Этого не произошло. Потом к водителю приехали говорить, очень вежливо, — я знаю человека, который начинал диалог, это интеллигент. Начали просить: друг, выходи. Он нахамил в ответ: никуда не пойду, идите нафиг. С точки зрения закона он должен был нести ответственность. Раз он ее не понес, мы не можем ждать 10-15 лет, пока закон заработает. В данном случае этот водитель получил по морде, потому что не захотел даже извиниться.
- То, что вы делаете, — погромы, драки, — это нарушение закона. В любом случае. Очевидно, в обществе есть на это запрос. Но чем вы тогда глобально отличаетесь от титушек?
— От титушек? Дело в том, что в Украине вообще закон очень часто нарушается. И чтобы его защитить, его иногда надо нарушать.
- Это искривленная логика.
— Хорошо, а как тогда заставить закон работать? Ситуация: мы видим на улице произвол…
- Нет, вы создаете на улице произвол.
— Думаю, нет. Я думаю, произвол — это когда идет нарушение прав человека ради собственных интересов. Я вообще не помню, когда у нас происходила чисто бытовая драка. Наши люди очень редко употребляют алкоголь. Мы в общественной жизни как супермены: одеваем трусы поверх штанов. Нет пьяных драк, приключений на дискотеках, краж, махинаций. Мы рискуем, чтобы жилось лучше. Насколько законность — это законность? С этим же водителем маршрутки. Ему дали пощечину — беспредел? Или беспредел — в том, что он, возможно, нарушит права другого человека, за которого никто не вступится? Это, как по мне, очень неустойчивая модель. Если выходит — по закону, если закон не действует — делаем как можем.
- Не кажется ли вам, что это играет против Украины? Что ваши видео активно используются российской пропагандой: неонацисты бьют антифашистов, бандеровцы в Киеве и так далее?
— С учетом того, что у них Яценюк воевал в Чечне, смешно говорить, что мы даем России поводы в информационной войне. Они берут видеоряд, а субтитры пишут по своему усмотрению. Не было бы нас — они бы показали парад вышиванок и сказали: эти люди только что убили 14 тысяч русских младенцев. Так что этот аргумент уже не актуален. Яркие кадры, конечно, у нас бывают. Но поскольку мы активно выступаем против любого присутствия русского мира в Украине, им выгодно нас демонизировать, чем бы мы ни занимались.
- Зачем вы вообще выкладываете такие видео? Чтобы раскрутиться?
— Не только раскрутиться.
- Это самый простой способ сделать так, чтоб о вас узнали.
— Сейчас, когда идут одиночные рейды, можно и освещать. Но это не только пиар. Ждать здесь русский мир я не хочу. Помню, в начале войны приехали из России в Киев двое военных, которые сказали, что хотят сделать антипутинское восстание. Встречались с разными националистическими группами. Мы смотрим: что за херня? Российские военные, а по факту разведчики, под прикрытием антипутинства ходят по разным организациям, и по факту уже знают, сколько нас, чего и куда. Вот тогда мы и поняли, какое у нас состояние спецслужб. С трудом вышли на военную контрразведку. А их тупо взяли и отпустили. Надо было морду набить, а потом уже передать спецслужбам. Это ощущение, когда русский мир ходит по Киеву, типичные кадровые морды лет по 45-50, и присматривается, я до сих пор помню.
Многих вещей мы, наоборот, не освещаем. Чтобы не делать из сепаров мученика, чтобы к нему не пришел дорогой адвокат и не снизил ему срок. И у нас нет насилия в плане террора, это неэффективно и для нас же хуже. Условно, если мы сепару поломаем руки-ноги, то это очень серьезная уголовная статья, на пять-десять лет. Наши ребята сядут в тюрьму и превратятся в разбойников. Нас такое не интересует. С другой стороны, иногда шутят: ага, вы набили морду и выложили видео в соцсети, чтобы банковскую карточку популяризировать. Ну, морду мы били не для того. Но после видео с титушкой, который на Вятровича напал, нам действительно накидали 12 тыс грн. Еще какого-то титушку поймали — звонит представитель депутата, он из другого региона и редко с нами взаимодействует, передал тысячу долларов.
- Сколько дел открыто против вас и ваших активистов, как часто платите штрафы?
— Штрафы нам еще не приходилось платить. Вот вы лично видели нашу потасовку со службой безопасности автоперевозчика, когда приехал патрульный полицейский, и выяснилось, что его права перевозчик тоже нарушал. Они не потерпевшие, имущество не испорчено, морды не набиты, поэтому у полиции заниматься расследованием нет повода.
Когда мы первыми начали в 2014 году проводить акции против российского бизнеса, — их заправки и банки забрасывали мелочью, заливали кровью животных, зарисовывали краской, то однажды приехала полиция, всех отлупила, поломала технику, забрала транспаранты, посадила в РОВД. И отпустила. Расследование какое-то было, но со стороны полиции было больше нарушений, — побили дубинками, — чем с нашей. И никого больше не таскали. Суд был по одной из российских АЗС. Оказалось, что судья в момент нашей акции мимо проезжал. Говорит: я видел своими глазами, и всех отпустил.
То есть с точки зрения нашего активизма выходит очень громко. А с точки зрения закона — как бы кому не нравилось, вряд ли это можно остановить.
Лично у меня был один странный момент: в прошлом году на годовщину Революции пришла повестка на допрос в деле об убийстве. Я вообще ничего не понял. Думаю: нихрена себе, вот это жесть. Я же на войне даже никого не убил, что за бред. Причем вызывали в Мариуполь, и задним числом, на допрос я уже не успевал. А потом выяснилось, что бабушка повесилась на оккупированной территории, и я там проходил как свидетель. Вот такая шуточка от милиции: открываешь повестку, а там убийство. Больше ничего не приходило.
«ОДНИ ГОВОРЯТ, ЧТО МЫ СБУШНЫЕ. ДРУГИЕ — ЧТО МЫ АВАКОВСКИЕ»
- Какова роль силовиков в деятельности С14? На прошлой неделе один из националистов Дмитрий Ризниченко обвинил вас в том, что вы — агент СБУ. Его аргументация: вывели своих людей с Майдана 18 февраля, потому что получили звонок от СБУ о готовящейся полной зачистке, вас так называл сотрудник центра Миротворец.
— Из силовых подразделений мы служили в полку Миротворец. В СБУ — никогда не служили. Хотя после 2014 года туда пытались попасть и наши ребята, и из Правого сектора, и тот же Ризниченко, который теперь об этом стесняется сказать. Конкретно наши ребятах, они хотели работать не в оперативных подразделениях, туда хрен попадешь, а конкретно перевестись из добровольческих батальонов в штурмовые подразделения в зоне АТО. Потому что АТО и есть сбушная операция. Но попали от националистов в СБУ единицы.
- Вопрос о другом. Не об официальной работе в СБУ.
— Если кто-то говорит, что мы псы режима, — пусть это остается на их совести. Я поклялся честью перед памятью погибшего друга, что это не так. Со Службой безопасности у нас взаимодействие только в рамках сепаратистов. Если у нас есть информация — мы ее им передаем в СБУ. У них есть информация — иногда они передают нам.
- СБУ вам передает информацию?
— Да. Условно говоря, есть сепаратистский митинг, — тогда они передают. Причем они информируют не только нас, но и Азов, Правый сектор и так далее.
- Зачем?
— Потому что там могут быть угрозы. Например, Одесса, 2 мая. Все говорят, что зашло русское бабло на дестабилизацию. Поэтому спрашивают: кто может приехать? Будет жопа, помогите.
- То есть СБУ фактически использует националистов?
— Не думаю, что использует. Может, это мы используем СБУ? Но я прекрасно понимаю, что завтра им могут дать приказ уничтожить нас. Точно так же, как СБУ, по моему мнению, развалила Правый сектор. Часть ПС доверяла спецслужбе, а они оказались развальщиками. У них своя работа: разваливать или контролировать такие организации.
- Я не верю в эту уличную романтику, о которой вы говорите. Почти во всех странах такие организации, как ваше движение, обычно ведутся спецслужбами.
— Мы уже говорили, что это Украина. Они даже на комитете в парламенте не могут собраться.
- Вы сам себе противоречите. С одной стороны, говорите, что СБУ или контролирует, или разваливает такие организации. Вашу не развалили. Контролируют?
— У нас масштаб сейчас намного меньше, чем у Правого сектора в 2015 году. Наверное, проблемы будут. В С14 куча молодежи, а мы не кадровое агентство, у нас нет детектора лжи. То, что у нас есть люди, которые информируют СБУ и МВД — это 95%.
- На акциях вас, кстати, часто видят с Национальным корпусом, который связывают с министром внутренних дел. Вы с Аваковым их согласовываете?
— Одни говорят, что мы сбушные, другие — что аваковские. При том, что СБУ — это президент, а МВД — Аваков. Недавно сидели и смеялись. Представили, как Порошенко говорит СБУ: давайте их закроем?— да нет, не стоит, они аваковские. А в это же время Аваков предлагает МВД: давайте закроем?— да нет, они сбушные, а там Порошенко.
В общем, на нас работают депутаты всех фракций, Нацгвардия, СБУ и МВД. Можно так шутить.
- С вами действительно сотрудничают депутаты из разных фракций. Кто именно?
— Петренко, Луценко, Ильенко, Соболев, бывает Парасюк, Костенко, Бублик. Вроде все. Больше не хватает у нас рабочих рук, чтобы направлять столько запросов. А, еще с депутатами Ляшко. Они от этого получают пиар, а общество — результат. Они могут направить запрос, могут прийти на акцию. Мы сами от их имени можем делать запросы. Как правило, это идет пачками, чтобы не думали, что только одна фракция с проблемой борется. Например, протест по маршруточникам. Если будет необходимость — пошлем депутатский запрос. Они потом смотрят, кто прислал: от Блока Петра Порошенко, Народного фронта, Свободы, Самопомощи, — что это, они все против нас? На самом деле, это просто депутаты, у которых есть свое видение, и нам удалось их привлечь.
- Какие у вас отношения с другими крайними правыми? Правый сектор, Азов?
— Мы сейчас входим в альянс националистических сил: Свобода, Азов, Правый сектор и С14. Это больше декларативная платформа, под выборы или нет — увидим. Мы, в принципе, от них сильно отличаемся, у нас идеи о футурологии, образовательные проекты. Есть бойцовское крыло, но мы больше в этом направлении движемся. Альянс был создан, потому что сохраняется угроза большой дестабилизации в Украине, и как ни крути, хоть это декларативная платформа, она позволит быстрее реагировать на вызовы. К примеру, мы сможем быстро отреагировать на Закарпатье — там в декабре может быть горячо.
«МОЖЕТ, КАКАЯ-ТО ПАРТИЯ ВОЗЬМЕТ НАС К СЕБЕ — НО ВРЯД ЛИ»
- Что вообще такое С14 откуда такое название? От свободовской Січ или, как говорят ваши противники, часть известного нацистского лозунга?
— У одесского националиста Максима Чайки, который погиб в 2009 году, была такая организация С4, как взрывчатка. Мне понравился такой нестандартный подход, и хотелось обыграть слово Січ. Хорошо подходило число 14, потому что 14 октября — знаковая дата, Покрова. Решили, что можно прикольно обыграть: получается Січ, но пишется нестандартно, и буквами, и цифрами. Это как для молодежной организации прикольная и имиджевая штука. А дальше каждый видит, что хочет. Леваки — неофашизм, мы — Січ, для обычного украинца это просто интересная кодировка.
А реально Січ была официально основана 14 октября 2011 года. До этого мы существовали как движение, даже без названия.
- То есть вы официально зарегистрированы в Минюсте?
— Да, в 2014 году. Сейчас мы зарегистрированы как общественная организация Cіч — С14.
- Что прописано в вашем уставе?
— Какие-то стандартные вещи: патриотическая деятельность, борьба с коррупцией. Все эти уставы очень скучные и почти одинаковые у разных организаций. На самом деле, нам предстоит политический ребрендинг — название будет немного меняться. Січ все-таки бойцовская формация. А мы не считаем, что мы радикалы. Мы не адреналинщики и не экстремалы. Взять руководителя Союза ветеранов войны с Россией — двое детей, бывший журналист-международник 5 канала, преподаватель Могилянки, а ему потом шили, что он причастен к убийству Павла Шеремета. Он не радикал, не маньяк, не безработный, не криминальщик сидевший. Абсолютно позитивный человек. Но Січ все равно имеет радикально-протестный характер, поэтому скоро будет проведен ребрендинг.
- Ваша региональная система: сколько ячеек в регионах?
— У нас, кроме уличного крыла, еще несколько крупных проектов: освітня асамблея, национальный центр правозащиты, ветеранский союз, международный коммуникационный проект Ukrainian Military Honor. В каждом проекте — свой координатор. Сейчас Січ присутствует в Днепре, Чернигове, Киеве, Львове, Одессе, Виннице, Кременчуге и на Волыни. В большинстве этих городов есть и ассамблея.
- Кто вас финансирует? Чтобы вести несколько проектов, нужно немало денег. И это не 12 тысяч, которые вам кто-то на карточку бросил. Откуда эти деньги?
— Масштаб цифры не буду озвучивать, это элемент нашей безопасности. Но структура источников — 50 на 50. Половина — это благотворители, люди, которые или разово, или ежемесячно, или ежегодно помогают нам финансово. Есть человек, который нам раз в год закрывает оплату ГОшек: а это ветеранский союз, освітня асамблея, Січ. Для бизнеса это немного, а для обычного человека — неподъемная цифра. Три гошки в год стоят, кажется, полтора десятка тысяч гривень. Из своего кармана очень сложно.
А вторая половина — это те предприятия, которые у нас есть. Среди благотворителей нет никого, кто был бы политически известным, никаких представителей крупного бизнеса.
- Какой у них интерес?
— Это, как правило, люди, которые воевали, или украинская диаспора. Из смешных историй расскажу. Мы еще в зоне АТО были, больше уже как волонтеры. И в 2015 году искали автомобиль для АТО, гражданский, чтобы ездить без палева. Бросили клич, что у нас есть 1500 долларов, хотим купить девятку или ланос потасканный. Звонит человек из Закарпатья, — мы туда приезжали еще в 2013 году, там был достаточно наглый венгерский митинг, небольшая потасовка, и он нас запомнил, следил за нами все время. И этот человек подарил нам автомобиль. Я долго думал, что это прикол или я неправильно понял. Его машина стоила намного дороже, и я объяснял, что у нас просто не хватит денег. А он: ребята, я вас помню по Закарпатью, мне эта машина не нужна, берите; если она вам не подходит — продайте и купите то, что нужно. Чтобы вы понимали, это был нерастаможенный Ягуар. Старый, но Ягуар. Блин, а что нам с ним делать? Белый кожаный салон. Для засады. Ягуар.
Кроме того, мы выигрывали общественные бюджетные статьи. В прошлом году это было 180 тыс. грн. Выиграли несколько грантов, в том числе и в регионах — на образование.
- Когда вы говорите, что у вас есть политические амбиции — что имеете в виду? И как вы собираетесь достигать целей, если сейчас критерий успешности партии — олигарх, который за ней стоит?
— Поэтому путь, который мы выбрали, займет лет 15. Пока мы можем говорить только о местных депутатах: в районах, городах, областях. Кстати, у нас уже есть в райсоветах ребята. Если это Верховная Рада — может, какая-то партия возьмет нас к себе, что вряд ли.
- Вам все равно, какая партия вас возьмет?
— Конечно, нет. Мы будем вести переговоры, но только с проукраинским блоком. Речь о том, чтобы самостоятельно идти на выборы, на данном этапе не идет. Просто постепенно будем наращивать наше движение и развиваться. Мы не гонимся за мандатами. Возможно, более эффективной в будущем вообще будет горизонтальная коммуникация: в виде вече или ежегодных форумов из представителей бизнеса, партий, медиа. Это позволит решить проблемы лучше, чем заржавевший неэффективный государственный аппарат.
* — запрещенная в РФ организация
Валерия Кондратова
