Мне только что прислали результаты опроса общественного мнения, проведенного телеканалом «24» в отношении трагедии с российским самолетом ТУ-154, в котором погибли 93 человека. И доктор Лиза тоже погибла. Тоже среди тех душ, которые погибли при крушении этого самолета.
Доктор Лиза. Почти что ангел. Святой человек.
Я с ней встречался только лишь однажды. В Киеве. В том самом хосписе, который она открыла для украинцев, умирающих от рака. Мой друг, Витя Рощик, умирал в этом хосписе. Умирал от рака. Мой друг, который спас мне жизнь. Не в переносном, а в самом, что ни на есть прямом смысле этого слова. Спас мне жизнь. Умирал у нее на руках от рака.
Она встретила меня прямо у входа в палату Вити Рощика. Она улыбалась. Я помню, что она говорила мне тогда, чтобы я ничему не удивлялся, и был с Витей таким, как и обычно. Она говорила мне о том, что Витя уже знает, что он умрет, и что он почти готов к этому. Она сказала, что запретов нет. Она знала, что Витька ждал меня и спрятал у себя в тумбочке бутылку водки и очень хотел со мной выпить хоть рюмку. Она сказала, что можно. Что Витьке уже все можно…
Когда я зашел в палату, мне стало не по себе. Витька был весь коричневый. Лицо, руки, белки глаз — все было коричневым. Я помню, как у меня перехватило дыхание, и мне было трудно сделать первый шаг вовнутрь палаты. Витька смотрел на меня, и я видел, как ему тяжело смотреть на меня и видеть, что происходит со мной. Он видел, что я был в шоке от того, каким он есть; от того, что он в моих глазах был уже совсем не тем, кого я знал, а был уже совсем чем-то страшным, был уже почти умершим. Но он ведь был еще пока жив! И хотел он не моего шока, а дружбы моей. Тепла он от меня хотел. Он знал, что все уже, что все заканчивается.
Ему кололи морфий не так, как это положено по инструкции, а так, как он просил. Как только боль начиналась, так он и просил. Так и кололи. И легче ему было. И переход легче был. И хотел он, чтобы я пришел к нему не для того, чтобы я испугался и сторонился его. Наоборот, он просил меня, чтобы я пришел и обнял его. Чтобы я не боялся цвета его глаз. Чтобы я отдал ему тепло свое так же, как и раньше. Как друг, может обнять друга. Просто. Без пафоса. Без жертвы. Без позы. А просто так. Так, как только и может обнять друг. Просто. Просто передав тепло. Всего себя передав. Просто так. Как Доброе Утро. Этого от меня Витька и хотел.
И я сделал это. Сделал это благодаря доктору Лизе.
В тот самый момент, когда ком встал у меня в горле, когда мои ноги парализовало, и я не мог переступить порог больничной палаты, когда я увидел коричневого Витьку, внутри меня совершенно отчетливо зазвучал голос доктора Лизы: «Не вздумайте испугаться. Он человек. Такой же, как вы и я. Ему нужно тепло ваше, а не ваш ужас. Будьте с ним столько, сколько еще можно с ним быть. Он очень ждал вас. Не подведите его».
Именно эти слова доктора Лизы помогли мне все сделать правильно. Я переступил порог больничной палаты. Я обнял Витьку. Я выпил с ним рюмку водки. Он показал мне фотографии, которые он сделал для своих малых детей. Им было год и три. Фотографии, где дети у него на руках. На его больничной койке. Для того чтобы после его смерти у его детей были фотографии, на которых они, совсем еще малые, вместе с отцом. Вместе с Витькой. Он очень гордился тем, что фотографии эти он сделал. Он улыбался. Боже, как же он улыбался! Витька.
Доктор Лиза была при последних минутах жизни Вити Рощика. Моего друга. Человека, спасшего мою жизнь.
И вот сегодня телеканал «24» сообщил о том, что результаты социологического опроса, проведенного с использованием медийных возможностей телеканала (т.е. опросили большое количество респондентов), показывают, что 69% украинцев либо радуются, либо безразлично относятся к крушению самолета ТУ-154, в котором погибли 93 человека. Среди которых и доктор Лиза.
Я отказываюсь это понимать. Этого не может быть. Это не может быть народом.
