- Алексей я хотел бы вас попросить, вы не могли бы вкратце рассказать свою довоенную биографию. Как для вас началась война, сколько вам лет?
— На сегодняшний день мне 31 год. Война для меня началась, мне еще 30 лет не было. Она началась с Киева, с евромайдана.
- Вы сами уроженец какого города?
— Города Шахтерска. До 19 лет я работал в строительных фирмах. Пытался свою строительную фирму основать, но в итоге все равно завела судьба в угольную промышленность. Я шахтер, у меня 10 лет стажа, я награжден «Шахтерской славой».
- Вы забойщик, шахтер-забойщик?
— Именно забойщик.
- Алексей, все же, как началась для вас эта война?
— Все начиналось, можно сказать, немного банально. С евромайдана в Киеве. Мы ездили в Киев — в Мариинский парк, Дом Офицеров, где находились те, кто противостоял майданщикам. Нас называли и «титушками», и кем угодно, я ездил в тогдашнюю столицу организатором групп. Семь лет я отдал спорту. Занимался кикбоксингом. В группах у нас была шахтерская молодежь. Я ведь работал звеньевым, бригадиром на шахте «Шахтерская Глубокая». Собственно говоря, это были мои сотрудники. Я достаточно хорошо ладил с коллективом, и поэтому стал организатором, который собирал людей. Мы вместе ездили в Киев. Я им объяснял, что майдан несет в себе фашизм и отказ от всего того, что нам, нашим отцам и дедам было дорого. Мне верили.
- 18 февраля 2014 «Беркут» и вы дали отпор майданщикам, которые хотели взять Верховную Раду штурмом, а потом загнали их на майдан обратно. Вы практически тогда майдан наполовину зачистили. Почему же вы не добили майданщиков?
— Нас спортсменов, крепких молодых парней, было примерно 800 человек в Мариинском парке. Мы 18 февраля дали отпор майданным фашистам и добили бы их на самом майдане, но организаторы Антимайдана просто запретили нам это делать.
- А кто именно, можете назвать?
— Это была «Партия регионов».
- А что они сказали вам?
— Мы не допустим тут массовых беспорядков, и так уже, видите, к чему все привело, за это надо будет отвечать. Многие выступили с тем, что возьмут ответственность на себя за то, что двинутся дальше на майдан. Таких было около 10 человек. Но «Беркут» не дал нам продвигаться дальше. Мы же ходили до этого на майдан, чтобы ознакомиться с обстановкой, посмотреть все изнутри, все изучить на месте. Так что представляли себе контингент тех, кто там находился. К концу 18 февраля там было не больше 1000 человек. Нас — 800. Разогнать майданщиков нам, крепким шахтерским парням, не составило бы никакого труда. Но нам это, увы, никто не дал сделать.
У Януковича просто не хватило смелости навести порядок. Поверьте, на тот момент не нужны были ни военные, ни кто другой. Да были бы относительно небольшие жертвы, но они бы не шли ни в какое сравнение с теми жертвами, которые получил Донбасс в 2014 и в 2015 годах.
- А как для вас началась война?
— Я все время был убежден, что мы живем все-таки в цивилизованной стране, мы живем в Европе, и что войны у нас не будет. К войнам, как мне казалось тогда, склонны арабские страны. К нам поступил приказ сниматься из Мариинского парка. Мало кто хотел уезжать. Все хотели разобраться с этой бандеровской властью, которая только начала устанавливаться. Но автобусы уже просто без нас начали уезжать. Выхода не было. Мы уехали на последнем автобусе.
Перед Харьковом на трассе километров, наверное, за 80, не доезжая до города, наш автобус начали расстреливать. Когда он остановился, из него вытянули несколько человек, начали бить. Одному из моих товарищей пробили голову достаточно серьезно, но нам все-таки удалось уехать. В автобусе было более 40 крепких парней, поэтому с нами никто не хотел связываться по серьезному. Когда приехали в Донецк я понял, что война уже неизбежна. Начались беспорядки в Донецке, «Беркут» уже защищал ОГА. Но его разоружить не составило труда. У меня до сих пор остался с тех пор трофейный бронежилет. Беркутовец, к которому я подошел и сказал: «Ты не на той стороне стоишь», просто снял бронежилет, ответив: «На, тебе он больше нужен». Повернулся и ушел. До сегодняшнего дня у меня этот бронежилет есть.
- Не помните, кто тогда возглавлял штурм ОГА?
— Никто не возглавлял, просто недовольные массы спонтанно сорвались. Да, были лидеры. Мы в Донецк приезжали с нашей шахты. Те люди, которые ездили в Киев. Приезжали с соседней шахты. В штурме принимал участие и «Оплот». Когда была провозглашена Республика и начал формироваться Народный совет, меня от моего города избрали депутатом. Это был первый созыв. Я взял на себя ответственность проведения референдума в городе Шахтерске, и, собственно говоря, с этим же кругом лиц, с которым изначально начинали бороться с бандеровцами, мы и организовывали референдум в городе.
- В Шахтерске какое количество человек приняло участие в референдуме, и какое количество проголосовало за поддержку государственной независимости ДНР?
— Почти 90% было тех, кто принял участие, а 96% проголосовали за независимость.
- Что было с вами после референдума?
— В середине мая после разговоров с ребятами из «Беркута» мы приняли решение ехать из Шахтерска на Славянск к Стрелкову. Нас было 360 человек. Процентов на 80 шахтеры. Шахта «Шахтерская-Глубокая». Принимал нас в Славянске ополченец с позывным «Седой». На сегодняшний день он командир первой Славянской бригады. Нас в городе начали распределять по разным точкам в зависимости от того, у кого какая военная подготовка есть, кто умеет каким оружием пользоваться. Допустим, я всю жизнь увлекался тактикой. Оружием пользоваться умел. Нас поставили сразу на вторую линию обороны — на сдерживание тяжелой артиллерии. Мы стояли на одном из блокпостов.
- А вам выдали какое-то оружие?
— Да, тулку. Одноствольное ружье. Изначально у двух человек были автоматы, у всех остальных были именно эти тулки, и по полтора десятка патронов.
- Всего лишь?
— Да.
- И вот вы стояли там. Каким был ваш первый бой?
— Вы знаете, даже не бой. У нас, в Шахтерске, тогда только постреливали, а вот, когда я прибыл в Славянск, то уже испытал сильный шок. Мы ехали туда по «дороге жизни». Когда проезжали через Ямполь, то попали под сильный обстрел. Поэтому, когда уже в Славянске вышли из автобуса, то находились в сильнейшем шоке. К нам подошел командир и сказал: «Ребята, у вас есть на раздумье 15 минут. Вы видели, что происходит. Кто хочет уехать — уезжайте прямо сейчас. Потом дороги назад не будет. Вы все возьмете в руки оружие. В случае дезертирства, вас просто расстреляют в лесу».
Потом время на размышление продлили до утра. Утром уходил автобус. Всю ночь я просидел с подразделением, которое уже держало оборону в течение двух недель. Я этим людям смотрел в глаза, и просто не смог уехать. Было очень страшно делать выбор. Очень. Вы даже не представляете себе, что я пережил в ту ночь, какой большой психологический порог я преодолел. Да и своих ребят, с которыми мы все вместе начинали, я не мог позволить себе бросить. Из нашей группы в 360 человек практически все остались. Уехало только 18 человек, но это были не мои сотрудники.
- А сколько выжило из тех, кто остался?
— 153.
- 153? Остальные погибли?
— Или пропали без вести, я не знаю их участи.
- А «пропали без вести» во время обороны Славянска или уже в других боях?
— В основной массе мы потеряли с ними контакт, когда оставляли Славянск.
- Сколько вы примерно пробыли в Славянске? О каких-то интересных эпизодах можете рассказать?
— В Славянск я приехал со своими вещами. У меня, по крайней мере, было, в чем спать в окопе. Я посмотрел на ребят, которые сидели в Ямполе — ни формы, ничего вообще у них не было. Им было все равно, в чем сидеть в окопах, лишь бы это было без песка. Там же кругом песчаник. Когда у меня появилась возможность, я попал к Стрелкову. У меня было к нему предложение: я возьму группу из 12 человек и готов буду вместе с ними обеспечивать Славянск продуктами.
Стрелков с ним согласился: «Я дам тебе пропуска, чтобы ты имел возможность проезжать наши блокпосты без досмотра, но если ты меня обманешь, то я тебя расстреляю». Четко помню, что ему тогда ответил: «Повесишь, а на каком дереве, я тебе покажу сам, если я тебя обману». Он сказал: «Хорошо».
- А когда состоялась ваша с ним встреча?
— Это был май. Где-то пятое, седьмое число.
- Хорошо, скажите, пожалуйста, когда вы с ним встретились, какое он на вас впечатление произвел? Можете вспомнить, как тогда было?
— Вы знаете, достаточно образованный, жесткий офицер, он очень жесткий человек по натуре. Если честно, могу сказать, первое впечатление было очень-очень положительное. Скажем так, я увидел в человеке лидера.
- Понятно. О чем вы тогда с ним говорили, что он спрашивал у вас?
— Как буду привозить — на такую тему был разговор. В общем, взял я эту группу, приехал в Шахтерск, обратился ко всем предпринимателям, обратился на шахте, везде. Шахта на тот момент что сделала — они сделали закупку спецовок по документам, но, на самом деле, купили военную форму. Единственное, что вместо берцев были кирзовые сапоги, которые являются шахтным инвентарем. Берцы, увы, купить нельзя было. В первый завоз мы привезли три тонны бензина, продукты, банально сказать, но, тем не менее — прокладки и презервативы. Зачем? Потому что прокладки кладут в берцы, а по-другому и невозможно, потому что ноги уничтожаются. Презервативы — потому что тем ребятам, которые «жили» в песках, надо было стволы чем-то закрывать от песка.
- Класс, интересные подробности. И что, Стрелков вас похвалил?
— Да. Я привез и полностью все под опись ему сдал. Спрашиваю, когда мне можно ехать назад? Он говорит, мол, у тебя три дня есть на отдых. А я приехал в состоянии очень плохом, потому что реально, пока мы все это собирали, мы собирали очень быстро, я более трех суток вообще не спал. Стрелков: «Всё, отсыпайся, у тебя три дня на это, через три дня едешь назад». Я ему: «Обещать ничего не могу». Он мне: «Что будет, то и привезешь». И тогда нам уже выдали всем автоматы, назад поехали вооруженные. Несколько раз вступали в открытый бой, ну, тем не менее…
- А где вступали?
— Под Артемовском, нарвались в упор прям на украинскую БРДМ.
- Уничтожили ее?
— Нет, пехоту только. Нечем было ее уничтожить. Мы были с одними автоматами.
- Зачем вы тогда возвратились в Шахтерск?
— Я вам могу открыть секрет. Мы на шахтах брали не только форму.
- И взрывчатку, наверное?
— Совершенно правильно. У меня в подразделении были мастера-взрывники. Мы несколько мостов вместе с танками взорвали. В итоге мы превратились в диверсионно-штурмовую группу. Для этого нам Стрелков нашел военного специалиста. Парень был из крымского «Беркута». Мы уже сами ничего не собирали. Договорились с другими ребятами, что они это будут делать. Они собирали продукты, форму, вещи, письма, батарейки… Батарейки большую ценность представляли.
- Вас беркутовец в Славянске тренировал?
— Да, в Славянске, прямо в СБУ тренировали. Тренировки проходили очень жестко. Во время тренировок били.
- Били?
— Да, если «выкидывали» руки-ноги не туда. И нам помогли эти тренировки. В первом серьезном бою, когда попали под обстрел, наша группа из него вышла целой. Все живые. А вот вторая группа была полностью уничтожена. При этом мы находились в 10 метрах друг от друга.
- А что это был за бой?
— Прямо перед въездом в Славянск, есть поселок. Там мы попали под серьезный обстрел, он велся из гаубиц. Потом украинцы начали зачистку с применением танков. Один из танков мы спалили, и вышли оттуда все живые.
- Ясно. А вы со Стрелковым в Славянске еще встречались?
— Встречались, разговаривали, никогда я с ним при этом не спорил. Я себе не позволял. Он был для меня командиром. Со многими его решениями я был не согласен.
- А с какими, например?
— О некоторых говорить не очень хочется. Про финансовое распределение.
- А что это такое, расскажите!
— Не хочу об этом говорить. Но после этого у меня насчет Стрелкова появились некоторые сомнения. Вы знаете, я очень сильно разочаровался в Стрелкове, когда увидел, что он начал ныть. Военный не может позволить себе такого поведения. Он или должен сказать: мы отступаем по таким-то и таким-то причинам, или наоборот — мы будем держать оборону. А когда человек начинает всем рассказывать, мол, здесь так плохо, здесь так тяжело… Когда мы трупы ребят тягали из-под танков, а он сидел, я в человеке окончательно разочаровался, но все равно не позволял себе с ним спорить. Своих ребят я начал отводить под свою ответственность не совсем по тем маршрутам, по которым нам приказывали отходить.
- А почему?
— Потому что нас отправляли иногда в мясорубку.
- А зачем?
— Я не могу этого знать, но, тем не менее, приказы были, но я с ними не был согласен.
- А почему вы думаете, что в мясорубку?
— Потому, что я знал, что оттуда люди не выходят. Я на тот момент достаточно много пообщался с весьма опытными военными, которые прошли и Нагорный Карабах, и Чечню. Среди них были и местные жители, были и россияне, тот же Сергей Великородный, ныне замминистра обороны ДНР. Я на тот момент с ним уже успел пообщаться. Это да, это офицер, это очень достойный человек. Благодаря ему я начал понимать, что и как. Один раз во время моего пребывания в Славянске меня даже пытались расстрелять.
- За что?
— Потому что я оставил блокпост, не захотел на блокпосту превращать людей в мясо.
- А этот блокпост уничтожили, да?
— Нет, его не уничтожили, его очень сильно обстреляли. В итоге, мы вернулись назад. Командир, который на тот момент у меня был, обвинил меня в том, что я оставил боевые позиции. Я спрашиваю: с кем мы должны были и как воевать во время обстрела, когда нас просто обстреливали минометом? Мы же не сдали блокпост, мы же его удержали. Мало того, мы держали там оборону, но мы во время сильного обстрела просто отошли под мосты в посадки, пытаясь сохранить людей.
- А какой был позывной у вашего командира, который требовал вашего расстрела?
— Это был Рус.
- Вас кинули сразу на подвал?
— Меня сразу арестовали, отвели к Стрелкову, он на меня посмотрел, говорит, ты сейчас забираешь свою группу, забираешь короткоствольное оружие, и двигаешься на том направлении, на котором ты работал, на блокпосту вы больше стоять не будете. Ну и соответственно, я начал заниматься тем, чем приказали.
- А что это значит «берешь короткоствольное оружие», и чем вы должны были заняться?
— Это или АКСУ, или пистолеты.
- А заниматься чем?
— Мы продолжили возить продукты. Мы ездили под постоянными обстрелами. Это было опаснее, чем стоять на посту. Тем более, что мы возили бензовозы под танковыми обстрелами.
- До сих пор продолжаются дискуссии о том, можно ли было и дальше удерживать Славянск, или нет. Вы что думаете об этом?
— Я считаю, что Славянск однозначно можно было удержать.
- А почему вы так думаете?
— В Славянске на тот момент ощущалась нехватка боеприпасов. У нас из тяжелой артиллерии были только два миномета и НОНА, у которой, в конце концов, поломался двигатель. Если бы нам дали еще боеприпасов, пару минометов, дистанционные взрыватели, тогда можно было бы лучше укрепиться. Конечно, город бы в итоге превратился в аэропорт, но Донецкая область в целом не так сильно бы пострадала.
- Но подождите, Стрелок именно из-за нехватки боеприпасов и вооружения и покинул город.
— Это правда, проблемы с вооружением были очень серьезные.
- Если бы вы не ушли, вам бы помогли или не помогли с оружием и боеприпасами, вас бы разблокировали?
— Я уверен в этом на 100%, что Славянск никто бы не позволил взять. Просто решительность должна была быть у Стрелкова. Он должен был идти до конца. Но Стрелков воевал не за свою родную землю. Может быть, он воевал за свою страну, но не за свою родную землю, поэтому у него и было расплывчатое понимание того, что необходимо было предпринять.
Я помню, как у нас начались первые бои в моем родном Шахтерске. В первом бою у нас без вести пропало больше 100 человек. Но, тем не менее, понимая, что за нами буквально в нескольких километрах наши семьи, дома, дачи, мы заняли оборону и приняли решение, что никуда отсюда не уйдем. И надо было видеть этих людей, что отстояли тогда Шахтерск от украинцев. Так и не расскажешь.
- Вы вместе со всеми выходили из Славянска?
— Из Славянска мы вышли за день до его падения, мы уехали за боеприпасами и подкреплением. Часов через 15 за нами начали выходить другие ребята. Некоторые выходили до недели. Некоторые возвращались назад. Были очень сильные обстрелы. Укропы дорогу жизни зажимали танками, которые вели перекрестный огонь. По ней выходили колонны, которые расстреливали из танков. Стрелков ушел из Славянска первым.
- А как вы оцениваете других командиров, которые были вместе со Стрелковым в Славянске? Например, Прапора.
— Он не способен был повести за собой людей. Очень высокомерно себя вел. Это не командир. Я видел, как он командует в бою. Он, не оценивая ситуацию на местах, рассылал людей в разные стороны: ты пойдешь туда, а ты — сюда. Примером настоящего командира стал для меня тогда Сергей Высокородный. Его знают под позывным «Кэп». Он вместе с ребятами шел в бой. Командовал обороной Семеновки. Он лично присутствовал на поле боя, а не сидел на складе, тыкая пальцами. Да, он жесткий. Мог и застрелить во время боя, если кто-то начинал паниковать. Было и такое. Но он напор украинских танков сдерживал малыми силами.
- А сам Прапор принимал участие в боях или нет?
— Ни разу не видел. Хотя, может, и был, но я ни разу сам не видел. Был еще в Славянске такой командир, как Тор, ничтожество полное. Больше о человеке сказать не могу.
- Сам Стрелков приезжал к вам на позиции, чтобы посмотреть, как там все организовано?
— Один раз видел его на блокпосту, мимо блокпоста проехал, больше его не видел. Всегда сидел на СБУ, да и то, не на СБУ был, а рядом там, в больнице, в подвалах.
- После ухода из Славянска вы где продолжили воевать?
— Вы, наверное, уже поняли, что все-таки при отступлении из Славянска я в Стрелкове достаточно сильно разочаровался.
- Да, я понял.
— Достаточно тяжело воевать, когда служишь под командованием человека, которому не веришь. После отступления мы закрепились в Шахтерске, заняли там ДК и организовали комендатуру. Один из моих друзей меня познакомил с Александром Сергеевичем Немогаем. Это командир бригады «Кальмиус». Вот он, буду я в дальнейшем военным или не буду, останется для меня командиром на всю жизнь.
- А почему?
— Более порядочного человека я не знал. Чтобы вы поняли, «Кальмиус» — это на сегодняшний день артиллерия Донецкой Народной Республики. А артиллерия — это Бог войны. Это очень компетентный и образованный командир. Вот с ним я пойду до конца.
(продолжение следует)
Беседовал Александр Чаленко
