Авиация международной коалиции по ошибке нанесла удар по складу с боеприпасами сирийской армии в провинции Дейр-эз-Зор, в результате чего погибли четыре солдата и 16 ранены. Авиаудар был нанесен по складу с боеприпасами сирийской армии в провинции Дейр-эз-Зор.
«Это больше, чем преступление: это ошибка», — сказал некогда Буле де ля Мерт, председатель Законодательной комиссии, разработавшей Гражданский кодекс Наполеона. Это та самая ошибка из разряда тех, которыми США сегодня оправдывают все свои преступления. То есть это не ошибка, а действия вполне сознательные. И это важно понимать. Им все равно, кого они в Сирии убивают — боевиков ИГИЛ или солдат армии Асада. Им наплевать.
Почему? Все очень просто объясняется. Во-первых, около года назад Обама, оправдывая необходимость войны в Сирии (то есть убийства мирных женщин и детей) заявил, что США имеют «главные отличия» от других, что американцы «исключительны» и призывает: «со смирением и с решимостью всегда помнить эту важнейшую истину». Обоснование этой «исключительности» потом появилось в Wall Street Journal: «Америка исключительна не потому, что она давно уже пытается быть силой добра в мире. Она пытается быть силой добра из-за своей исключительности». Еще раньше республиканец Н.Гингрич заявляет, что «американская исключительность отличается тем, что, мы — единственный народ в истории, заявивший, что власть идет прямо от Бога к каждому из нас». Есть еще десятки комментариев и статей на эту тему, в которых вполне серьезно обсуждается и обосновывается исключительность США. А если есть одна нация, которая «исключительна», то все остальные тоже немедленно становятся «исключительны», то есть исключаются из тех, кто имеет гражданские права, среди которых, прежде всего, право на жизнь. То есть «исключительная» нация уничтожает всех подряд в Сирии и ее это мало волнует — там унтерменши, дикари, папуасы, у которых даже золото на бусы и зеркальца не выменять.
Подтверждением тому, что для США все за пределами их страны суть дикари, является то, что главным инструментом в отношениях между ними и всеми остальными стало насилие, отменившее дипломатию, закон и пр.
Неоднократно приходилось говорить о том, что сегодняшняя цивилизация активно воскрешает многие античные принципы. Один из таких принципов заключался в четком разграничении насилия и убеждения. Античный человек, живя в полисе, вел дела средствами убеждения, а не насилия (молчаливого принуждения). Именно на различении слова и принуждения строилась античная политика различения своих и чужих, рабов и свободных. Способность говорить, обобщать, воспринимать была важнейшим признаком культуры и цивилизованности, насилие — признаком дикости. Поэтому с варварами не разговаривали, а управляли ими с помощью насилия, поэтому рабов силой заставляли трудиться. Сила и слово строго разделялись, ибо любое насилие отрицало речь, а речь прекращала насилие. Поэтому с тех пор, как писала Х.Арендт, «насилие традиционно считалось ultima ratio в отношениях между странами, и самым позорным из приемов внутренней политики, отличительной чертой тирании». Если к тебе применили насилие, значит ты варвар.
На этом основании сегодня США убивают сами и разрешают другим убивать целые государства. То есть разрешили фашизм, который тоже культивировал «исключительность» одной нации. Вместе с этим закономерно возвращается логика Второй Мировой войны, когда непригодными для жизни становятся не правители, не вожди, не конкретные солдаты и офицеры, не строй или система. Непригодными становятся целые народы, ответственные за своих вождей или просто родившиеся непригодными для нового мирового порядка.
В Сирии тот самый случай. Поэтому нет различия не то, что между солдатами — между младенцем и стариком, между больным и здоровым. Старик помогает стране своим трудом, умом, руками и поэтому приговорен. Младенец вырастет и станет носителем чуждой идеологии, захочет мстить, всегда останется чужим. И поэтому приговорен.
Понятие «чужой» не имеет возраста и пола. Именно в этой координате тотального наказания целых народов сегодня ведется борьба США с десятками стран, первая среди которых Россия. И это уже никого не ужасает, никто не вспоминает, например, о презумпции невиновности мирного населения, ибо США успешно внедрили в мозги тезис эсесовской зондеркоманды о том, что виновен народ, что когда цивилизация воюет с варварами, договариваться бессмысленно, дикари все равно не поймут. В архаической логике дикарей все и делается, враждебное племя истребляется тотально, чтобы никто не мешал присвоить их добро.
Второе — США в Сирии воюют не с ИГИЛ, не с Асадом, не за справедливость — они воюют там с Россией. Поэтому десятком сирийцев больше — десятком меньше, какая разница, когда на кону мировое господство и право не возвращать 17 триллионов долга. Вернее, заставить заплатить этот долг кого-то другого. Причем они этого и не скрывают. «Министр обороны США Эштон Картер предупредил, что конфронтация с Россией может носить длительный характер. «Адаптация, о которой я говорю, основана на том, что мы не ждем, что Россия может измениться при Владимире Путине и даже в дальнейшем», — сказал он, отметив, что США и НАТО должны быть готовыми к длительной конфронтации с Россией… Представитель Пентагона в свою очередь сообщил журналистам, что Картер «подтолкнет союзников (по НАТО) к тому, чтобы они подумали о новых угрозах, новой технике, потребует что-то вроде извлечения на свет сценариев времен «холодной войны», чтобы наметить новые пути противостояния новым угрозам».
Иными словами, конфликт с Россией связан даже не с Путиным, с его позицией (тогда формально речь шла об Украине), а связан глобально с Россией. Еще раньше премьер-министр Великобритании Кэмерон (а Великобритания просто другими словами говорит то же, что и США или то, о чем США молчат) заявлял, что санкции, введенные странами Запада против РФ, «навсегда уничтожат российскую экономику». То есть речь идет о борьбе и уничтожении, то есть о войне, а не демократической разнице взглядов на те или иные проблемы и дискуссиях вокруг них.
Почему? Это тоже абсолютно понятно. Россия сегодня из симулякра 1990-х стала настоящей. Реакция Запада это подтверждает. Мировой сверхимперский гегемон почти 70 лет диктовал мировую повестку дня, из них больше 20 лет — единолично. За это время, опираясь на свой экономический потенциал (в 1945 году экономика США составляла больше половины мировой и США не пострадали от войны) Америка успешно выстроила на основе либеральной идеологии имитационную модель жизни. В ней всё вроде бы по настоящему, но на самом деле это, в рамках семиотической системы, всего лишь знак жизни, но не жизнь, а напоминание о том, что где-то есть настоящая жизнь.
Благодаря своей экономической мощи США договорились со Старым Светом, что отныне мы живем в эпоху постмодерна, который имитирует искусство, культуру, науку, политику. То есть стало принято считать американские представления о справедливости — общечеловеческими, американские взгляды на право — международным правом, американский либерализм единственно верным и неизменным учением (Фукуяма даже по этому поводу провозгласил конец истории), грабеж стран — «зарабатыванием денег», кружочки, пятнышки, каляки-маляки и экскременты — искусством, менеджеров — современным крестьянством, цветную бумагу и безнал — деньгами, а свободу незначительной группы истеблишмента и финансистов — свободой для всего человечества. Сомневаться во всем этом было просто запрещено — нужно гарантировать мощь и комфорт заказчика и создателя этой системы.
Вся эта модель в карикатурном, экспортном, ярмарочном варианте была представлена в России в 1991 году. Сложилась экономика, которая только торговала, но ничего не производила, завелся рой предпринимателей, которые ничего не предпринимали, появилась армия, в которую шли не для того, чтобы служить стране или воевать, а красть и строить дачи, отстроились ВУЗы, которые не учили и в которые поступали не для того, чтобы учиться. Возникла работа, на которой не работали, заработная плата, которую не зарабатывали, завелась литература, которую не читали и которая ничему не учила, а производила «писателей», кои писать не умели, вылупилось искусство, где не было ничего искусного и никто не умел рисовать или высекать, явилась политика, которая обслуживала только политиков. В обозе с этими «завоеваниями демократии и рынка» закономерно притащились ненависть и отвращение к настоящей, подлинной жизни. К победившим фашизм ветеранам, к работающим на фабриках и заводах, к обычному простому труду, к Пушкину, Толстому, Репину, к Большому театру, к верующим и Церкви, к людям, которым отказали даже в этом звании и прозвали «быдлом», «чернью» и «анчоусами».
Запад был искренне убежден, что нам осталось немного, и поэтому не стал нас добивать, считая, что процесс распада необратим и тратить силы вовсе не обязательно. Он был убежден, что на этой выжженной земле уже ничего не взойдет и поэтому трогательно любил нас и утешал, как любят и утешают умирающих. Но как только Россия начала вновь становиться собой, возник конфликт, ибо о воскресении никто не договаривался. Конфликт распавшегося на мелкие части, вывороченного наизнанку мира симулякров со всем цельным, подлинным, настоящим. То есть возникла, по словам Ханса-Магнуса Энценсбергера «злоба к целому и неповрежденному, ненависть ко всему, что работает».
И Сирия тут почти ни при чем. Сирия это повод. Причины ненависти к России лежат глубже. Вспомним показательный тезис Буша о нашем генетическом коде: «Русские неспособны к демократии генетически». Не Путин, не истеблишмент, а именно «русские», под которыми понимаются все, живущие в России. То есть мы имеем дело с острейшей политической реальностью. Реальностью, основанной на том, что мы — чужие.
Поэтому надо бороться при Путине, после Путина, всегда, ныне и присно и во веки веков.
«Конфронтация… уничтожить… навсегда…». И они будут бороться с Россией. Со всеми нами. Потому что нам отведена роль варваров. Потому что мы настоящие, в отличие от пластмассового «западного человека». Потому что мы предлагаем другую систему ценностей. Потому что мы непонятны. И нет такого рубежа, отступив к которому (как предлагают нам наши устрично-фуаграшные либералы) мы останемся нетронутыми. Нет такого рубежа, где нас оставят в покое. Мы виноваты, потому что мы есть.
Борис Якеменко
