Итак, украинский режиссер Олег Сенцов получил 20 летний срок — такой же, какой в свое время получали в СССР многие участники ОУН-УПА. Несмотря на то, что с самого момента его задержания у него хватало защитников с громкими именами и в России, и за рубежом.
Так еще в мае прошлого года Александр Сокуров писал: «Является ли его виной то, что он оказался вовлечен в радикальные события, в которые человек его возраста и его статуса не мог не быть вовлеченным? А может быть, и не имел права быть в стороне….Кинематограф во всем мире демонстрирует правоту позиции и поведения режиссеров и художественных деятелей, которые активно участвуют в противоречивой современной жизни».
Да, в случае с Сенцовым можно пытаться утверждать, что его деяния заслуживают иной юридической квалификации, дескать, налицо ущерб имуществу, а не терроризм. Но здесь же логика другая: он прав, ибо он кинорежиссер. А по такой логике можно говорить и о правоте таких художественных деятелей, как киносценаристы.
Следовательно, написание сценариев дюжины документальных фильмов — аргумент в пользу правоты таких утверждений их сценариста, а заодно писателя, диссидента советских времен и политика независимой Украины Романа Коваля: «Плохо не то, что молодежь увлекается фильмами о насилии, плохо, что она не смотрит фильмы, которые воспевают украинское насилие. Потому что таких фильмов нет… Если мы действительно хотим украинского государства, воспоем тех, кто, не жалея сил, убивал врагов Украины!»
Помню эпизод из книги «Холодный Яр» Юрия Горлис-Горского, когда повстанцы поймали еврея-чекиста «Йослика»… Юрий Горлис-Горский в подробностях описал, как повстанец жестоко пытал еврея и, в конце концов, замучил его (связанную жертву оставили в муравейнике — авт.).
«Современные авторы, кинорежиссеры и сценаристы должны понять, что их обязанностью является не только доказать неизбежность кары врагам Украины, но и описать как эта кара будет осуществляться… Без насилия Украины не построим… Если своевременно не включить красный свет, преступная биомасса радостно поднимет голову и даст выход своим бурным криминальным наклонностям. Чтобы был мир и покой, чтобы зря не проливалась кровь, биомасса должна быть умиротворена. Она должна бояться. Насилие над ней — гуманный акт».
Статья Коваля «Воспоём украинское насилие» датирована еще августом мирного 1994-го и в сборнике «Философия украинства», который содержит его публикации и речи 1994-1995 гг. много подобного. Например, о том, что нынешних казаков нельзя считать настоящими хранителями всех традиций, ибо в XVII веке не было года, чтобы украинский казак не убил хоть одного врага.
Ну а враги — это москали и евреи, все без исключения, ибо «вряд ли кому-то из украинцев захочется, чтобы в самом заповедном уголке Карпат кацапеня радостно верещало: «Папа, иди сюда, здесь так многа-а ма-али-ины!!! Согласитесь: своя, национальная среда крайне необходима человеку. Хочется не слышать ежеминутно чужого языка… А когда из каждой щели наблюдает за тобой глаз пришельца, то каким бы он ни был голубым, каким бы высокообразованным и набожным ни был этот чужак, хочется в эти глаза, по крайней мере, чем-то съездить».
Да фильмы по сценариям Коваля, посвященные, в основном, петлюровским атаманам, не получали призов, как «Гамер» Сенцова, тем не менее, речь идет о фигуре, заметной в украинской культуре. В 2013 и 2014 году он попадал в шорт-лист главной государственной премии Украины — Шевченковской, а это значило, что за него голосовало большинство членов комитета по этой премии, то есть элиты украинской интеллигенции.
И трудно представить, что эта элита не знала этих высказываний номинанта, хотя на премию была выдвинута не «Философия украинства», а книга «Стеком и саблей» — биография украинского скульптора и одновременно петлюровского атамана Михаила Гаврилко.
Гаврилко тоже одна из примечательных фигур в контексте дела Сенцова. Ведь и во время процесса и после вынесения приговора часто говорилось, что сама принадлежность к творческому цеху отнюдь не гарантия от совершения терактов. Владимир Соловьев уже вспоминал об организации покушения на Троцкого великим мексиканским художником (имеется в виду Давид Альфаро Сикейрос). Можно вспомнить и о том, что один из известнейших русских террористов Борис Савинков был автором популярных романов («Конь Блед» и другие).
Что же касается украинской истории, то наряду с Гаврилко в повстанческих петлюровских отрядах воевали и один из основоположников украинского символизма поэт Григорий Чупринка (именно в его честь взял себе псевдоним командир УПА Роман Шухевич), и прозаик Юрий Горлис-Горский, который в упомянутом «Холодном яре писал»: «За пять лет на фронтах пришлось разрубить в бою не один череп… но то, что можно поднять саблю на врага, который уже бросил оружие, что враг только мертвый перестает быть врагом, с этим я согласился лишь теперь».
Это же касается и многих других авторов следующего поколения. Достаточно вспомнить Олега Ольжича, который сейчас известен, прежде всего, как выдающийся поэт. В стихах он восхвалял «экстаз аттентата» (то есть покушения), но можно ли предполагать что автор этих строк, будучи высокопоставленным деятелем мельниковской «Организации украинских националистов» (он и ее революционный трибунал возглавлял в 1939-40, а одно время был и ее главой на оккупированной Германией украинской территории), в личном отношении к террору ограничивался воспеванием его, не переходя к практике, свойственной его собственной организации?
Примеры можно множить и множить. В конец исторического ряда упомянутых фигур органично вписывается и один из крупнейших украинских поэтов современности Сергей Жадан, захватывавший вместе с «Правым сектором» Харьковскую обладминистрацию. Таким образом, деяния, которые инкриминируют Сенцову, органично вписываются в облик украинского «митця», то есть деятеля культуры.
Спросите, почему именно украинского? Ведь справедливо говорить, что в любой культуре были деятели, которые на время откладывали кисть и перо ради автомата и бомбы — имеем в виду только тех, кто делал это сознательно, уже достигнув эстетических высот, а не тех, кто в молодости шли добровольцами на войну или становились террористами, а уже в зрелости делались художниками.
Правильно. Но все же, если писать историю большинства культур, например русской, немецкой, французской, то это можно без труда сделать, обойдя таких деятелей. А вот история украинской культуры будет без них явно выхолощенной.
Точно такой же выхолощенной будет она без русофобии и смакования насилия, присущих множеству украинских классиков от «младенца насадив на пику, его я жарил на огне» у Тараса Шевченко до «вечной кацапской грязи… навоза достоевских и толстых» у Евгена Маланюка. От русских, которые в количестве 4 227 769 человек живут в украинских городах «сверх нормы», «занимая законное место украинцев» у Василя Стуса, до массы звероподобных евреев и москалей, которых то с превеликим удовольствием, то просто с брезгливостью убивают холодноярские повстанцы в романе Васыля Шкляра «Черный ворон», который около пяти лет стал не только литературным событием, но и политическим скандалом. Тогда Виктор Янукович, разойдясь с шевченковским комитетом, отказал автору в высшей литературной премии страны.
«Черный ворон» описывает те же события, что и многие документальные фильмы и статьи Романа Коваля — петлюровское повстанческое движение в «Холодном яру». Только, во-первых, описывает художественно, а во-вторых, чуть менее откровенно живописует насилие. Если говорить о пресловутых окнах Овертона, то Коваль просто выставлял рамы, а Шкляр технологично приоткрывает эти окошки, создавая адекватную обратную связь с широким кругом читателей.
«Черный ворон» — это яркое, но отнюдь не единственное художественное произведение, которое подготовило волну майданного и девятый вал постмайданного украинского насилия. Поэтому частью контекста и евромайдана, и гражданской войны на Украине, надо считать и этот роман, и подобное ему творчество, а если брать шире — и весомый пласт украинской культуры прошлого, и даже позапрошлого веков, включая не только сами произведения, но и облик писателя, сменившего перо на саблю или автомат. Этот контекст почти неизвестен в России, хотя его отнюдь не мешает знать и для понимания истории Украины, и для понимания личной истории Олега Сенцова. Ведь он тоже деятель украинской культуры.
Конечно, в вину человеку можно инкриминировать не исторический контекст его действий, а только сами эти действия. И в случае с Сенцовым можно считать, что они еще весьма вегетарианские в сравнении с деяниями персонажей «Холодного яра» и «Черного Ворона».
Да, можно пытаться утверждать, что эти деяния заслуживают иной юридической квалификации, дескать налицо ущерб имуществу, а не терроризм. Однако как ведут себя именитые защитники симферопольского режиссера? В свое время Эмиль Золя, защищая Дрейфуса, исследовал именно правовую сторону дела, и говорил о его невиновности именно на основании известных ему доказательств, а не на основании своего представления о личных качествах этого офицера, и тем более не на основании его профессии или его национальности.
Но ведь знаменитые защитники Сенцова, как правило, не снисходят до обстоятельств дела, а подобно Сокурову говорят, что он прав, потому что он — кинорежиссер, которой активно участвует в противоречивых событиях современной жизни. То есть существуют избранные профессии, принадлежность к которым автоматически гарантирует правоту.
Однако чем деление людей по Сокурову — на режиссеров (всегда правых) и прочих (как там их политкоректней назвать — «толпой», «быдлом»), принципиально отличается от деления людей по Ковалю — на истинных украинцев и биомассу, с которой всё позволено? Просто в одном случае речь об «избранных народах», в другом — об «избранных профессиях».
Пётр Сафонов
