За прошедшие после атомной бомбардировки Хиросимы 70 лет об этом событии сказано так много всего, что добавить что-то новое представляется невозможным. Исследовано всё, что можно, выказаны все заключения, все предположения, все гипотезы. Тем не менее, этот трагический юбилей вновь и вновь заставляет задуматься о том, есть ли у американского политикума какие-либо сдерживающие центры, или же им правит голая целесообразность? И если верно второе, то остановить её может не мораль, а только лишь жёсткая сила, обратиться против которой мешает та же целесообразность.
Была ли военная необходимость в атомной бомбардировке двух японских городов — Хиросимы и Нагасаки? На этот вопрос несложно ответить. Подобного рода операции имеют военный смысл лишь в том случае, если предваряют наступление. Что-то вроде артиллерийской подготовки. Скажем, если бы к 16 апреля 1945 года атомная бомба была бы у СССР, то сброс её на Берлин был с чисто военной точки зрения целесообразен. Вопрос о морали куда более сложен, и ныне трудно сказать, как его разрешило бы советское руководство, — но ликвидация берлинского узла обороны в виду наступления Красной Армии автоматически вела бы к сокращению количества её потерь.
Американцы в августе 1945 года ещё не планировали непосредственного вторжения на Японские острова. Они его вообще не планировали: лично президент США Франклин Рузвельт на Ялтинской конференции озвучил мысль, в соответствии с которой высадка в условиях противодействия со стороны четырехмиллионной императорской армии приведёт к большим потерям, а потому желательны именно бомбардировки, «которые разрушат всё» и тем сберегут много жизней.
Значит, со стороны США цель атомной бомбёжки могла быть какая угодно, но не военная. А значит, на первый план выходит проблема именно моральная. А именно: целесообразно ли убить единовременно от 70 до 100 тысяч гражданских лиц, чтобы принудить враждебное правительство прекратить сопротивление? Американское правительство решило, что — да, целесообразно.
Сколько ни дискутируй сегодня о моральной рациональности такого выбора, — а в том, что это нарушением законов войны, не позволяющих убивать гражданское население, сомнений нет вообще, — история показывает, что он был осознанным. Более того: последовательным. Немногим менее чем за полгода до Хиросимы, в ночь с 9 на 10 марта, чудовищной бомбардировке была подвергнута столица Японии Токио. По последствиям эта акция была ничуть не менее страшной, нежели хиросимская: в результате пожаров здесь погибло от 80 до 100 тысяч человек. А главное, что и спланирована она была именно так, чтобы убить как можно больше гражданских: больше 300 самолётов клали зажигательные бомбы с низкой высоты на расстоянии не более 15 метров друг от друга — ибо расчёты показали, что при дистанции в 30 метров между очагами пожаров уничтожение города будет менее полным. Успех превзошёл ожидания: сгорело более 330 тысяч домов, а спящие в них люди сгорали в настоящем огненном смерче, не успев даже понять, что происходит, а не то, что спастись.
Кстати, генерал Кёртис Лемэй, придумавший эту тактику, заявил позднее: «Думаю, если бы мы проиграли войну, то меня судили бы как военного преступника». Так что всё они сознавали по поводу морали и нарушений правил и обычаев войны…
Всего же с февраля 1945 года, когда подобным образом был сожжён город Кобе, и до конца войны этим тактическим приёмом было разрушено 66 японских городов. Так что атомная бомба была в этом ряду просто очередным сильным боеприпасом…
Но и это не всё. Аналогичным образом англо-саксонские союзники поступали и на другом конце планеты — в Европе. Огненный смерч впервые взвился над германским Гамбургом 27 июля 1943 года. Затем — над Дрезденом 13 февраля 1945 года. Другим германским городам также доставалось. И вновь — в рамках сознательного морального выбора: по мнению генерала британских ВВС Артура Харриса, задачей бомбардировок должно быть «разрушение немецких городов, убийство немецких рабочих и дезорганизация гражданской жизни по всей Германии». Нет, бесспорно, во время войны среди союзников царило убеждение, что немцы это сами заслужили собственными бомбардировками гражданских целей во вражеских городах — да и вообще всей политикой нацизма на оккупированных территориях. «Сколько раз увидишь его, столько раз и убей», — с нашей стороны действовала та же максима.
Вот только уничтожение немецкого гражданского населения Германии так и не стало в Советском Союзе ни государственной, ни даже просто военной политикой…
Итак, история Хиросимы и Нагасаки, история других — по нынешним меркам террористических — акций западных тогдашних наших союзников при всех спорах вокруг них однозначно свидетельствует: целесообразность для Запад была и остаётся выше морали. Решиться отдать приказ, который заведомо убьёт десятки тысяч человек, причём не в бою и не военных, — для этого даже закалённому в войне генералу надо обладать особыми свойствами характера. Или… или унаследовать их из всей предшествующей практики решения подобных моральных дилемм.
А отсюда — важный урок для нас нынешних. Трудно судить, правы или неправы те, кто утверждает, будто Россия теряет темп во внешней политике или даже потихоньку «прогибается» в «схватке за уничтожение нас как страны, как народа, как политической нации». Но 70-летие трагедии Хиросимы об одном важном обстоятельстве напоминает недвусмысленно: если за нами не будет силы, чтобы заставлять оппонентов придерживаться морали, а не целесообразности, — о морали в отношении нас они не задумаются ни на секунду…
