В Михайловском храме города Херцог-Нови в Черногории в день равноапостольных Мефодия и Кирилла я услышал проповедь о Крещении Руси. Настоятель лишь упомянул, что не свершил бы его князь Владимир без просвещения славян святыми солунскими братьями. Но больше говорил священник о значении Крещения Руси для всего православного мира. Ведь, в конце концов, единственная опора этого мира сегодня (да и последние полтысячи лет) — Россия. Богословски выражаясь — Катехон, препятствующий полной победе мирового зла.
И совсем не потому сорвал киевский нацистский европейский режим концерт в честь 1000-летия преставления Великого Князя с участием «Братьев Карамазовых» и их собратьев Петра Мамонова, Алексея Романова и Эмира Кустурицы, который открыто выступает в поддержку антифашистов Донбасса.
Организованный тем же Олегом Карамазовым концерт со «страшным» названием «Мы едины» (ввиду национального состава участников: «Чайф» и «Разные люди» (РФ), «Песняры (Белоруссия), No Smoking Orchestra того же Кустурицы) запретили к показу на ТВ ещё при не менее проевропейском Януковиче. Представляете себе — не показать даже по местному телеканалу проходящий в городе полноценный концерт Кустурицы?!?
То цивилизационное единство, о котором говорил настоятель черногорского храма, всегда было ненавидимо незалежным Киевом. Единство, в котором веками пребывали наши предки, да и просто выжили, благодаря Великому князю Киевскому.
Даже в советской, насквозь атеистической школе учили, что благодаря христианизации Владимиру удалось сплотить разрозненные восточнославянские племена в единое государство. До этого долгие века жили они на Русской равнине и её окрестностях в относительном спокойствии, защищённые морями и горами от западноевропейских «разборок» (прошу прощения за «феню», но в отношении тогдашних корольков, герцогов и баронов она, как правило, уместна).
Однако с нарастанием внешних угроз (о чём варяжская знать Руси, безусловно, знала) требовалась новая организация восточных славян и примкнувших к ним угро-финнов, балтов, сиверцев и тех же русов.
Почему объединяющим фактором не смогло выступить язычество? Да потому что у всех племён оно было различным с разным пантеоном божков. Владимир, правда, попытался поставить над традиционными идолами полян балтского бога Перуна (по-литовски Перкунаса). Но новое верховное божество требовало новых человеческих жертв, что вызвало плохо скрываемую ненависть киевлян.
Многие из них, кстати, были уже православными (со времени Аскольдового крещения в 867 г.), и помнили, что Владимир захватил киевский престол, вероломно убив брата Ярополка — законного наследника отца Святослава и преемника внешнеполитической линии христианки Ольги на союз с православной Ромейской империей.
Таким образом, князь задержал развитие страны — вся Европа уже приняла христианство, а Русь оставалась языческой окраиной континента (православными были разве что потомки киевских дружинников Аскольда и их родственники — большей частью варяги).
Впрочем, как мы знаем, «тормозил» Владимир недолго. Уже через два года по Крещению Руси на неё стали равняться соседи. В Никоновской летописи под 990 годом читаем: «Того же лета пришли из болгар (тех самых — камских, которые, по Нестору, пытались склонить Владимира к магометанству! — авт.) к Владимиру в Киев четыре князя и просветились Божественным крещением». В следующем году «пришел печенежский князь Кучуг, и принял греческую веру, и служил Владимиру чистым сердцем». Крестился и скрывавшийся в изгнании при дворе Владимира будущий конунг Норвегии Олаф I.
Культурное ускорение оказалось ещё круче. «Каким бы ни было богатство традиций восточнославянского язычества, — пишет философ Сергей Аверинцев, — только с принятием христианства русская культура через контакт с Византией преодолела локальную ограниченность… Она соприкоснулась с теми библейскими и эллинистическими истоками, которые являются общими для европейской семьи культур. Православные книжники обращались к примеру греческой украшенной речи непосредственно, минуя латинское посредничество. Они перенимали не только «фигуры мысли» и «фигуры речи».
Начнем с наиболее очевидного, осязаемого, лежащего на поверхности: они исключительно широко перенимали словообразовательные модели — хитроумие характерных для греческого языка двукорневых и многокорневых образований. Таковы ключевые слова традиционной русской этики и эстетики — все эти «цело-мудрие», «благо-образие», «благо-лепие».
«Русский язык — язык эллинистический. По целому ряду исторических условий живые силы эллинской культуры… устремились в лоно русской речи, сообщив ей самобытную тайну эллинистического мировоззрения, тайну свободного воплощения, и поэтому русский язык стал именно звучащей и говорящей плотью». Это слова О. Мандельштама, чье имя достаточно известно и в рекомендациях не нуждается.
Говорил и Томас Манн о «святой русской литературе…» Говорил он это в веке двадцатом. Но уже в XI веке, спустя считанные десятилетия после принятия Русью восточно-христианского вероисповедания, скальды в далекой Исландии назвали Бога «хранителем греков и русских».
С построенной Владимиром на месте убитых по его — язычника ещё — приказу христиан Феодоре и Иоанне Успенской церковью (т.н. Десятинной) некоторые историки связывают начало русского летописания. При ней были составлены житие святой Ольги, сказание о Феодоре и Иоанне, «Слово о том, как крестился Владимир, взяв Корсунь», греческая редакция жития страстотерпцев Бориса и Глеба.
Это были уже первые плоды решительной Владимировой политики просвещения, когда он стал «изымать» из семей самых одарённых детей для отсыла «в обучение книжное». Соответствующие школы и училища устраивались в Новгороде (первым местным епископом Иоакимом из Херсонеса) и в других городах. При церковных и монастырских школах и библиотеках трудились греческие, болгарские и первые русские художники-иконописцы, летописцы, переписчики и переводчики.
Наряду с гуманитарными, претерпели переоценку и гуманистические ценности. Христианская нравственность требовала нового отношения к человеческой жизни (висевшая над каждым из них угроза бессмысленной смерти в качестве жертвы идолам отпала), к женщине, детям. Так церковь стала не только миротворцем при улаживании княжеских междоусобиц, но и высшим авторитетом в делах семейных, чем не менее укрепляла государство, исходя из постулата о том, что семья — ячейка общества.
Равноапостольный князь стал основоположником благотворительности в нашей стране. После литургии по воскресеньям и церковным праздникам малоимущим накрывалась трапеза. Главное — надо было «есть, прославляя Бога». Если кто-то болезни не мог прийти, ему на дом доставлялись хлеб, мясо, рыба, овощи, мед, квас. Последнее дало весьма неожиданный «побочный эффект».
Немецкий хронист Норик Титмар Мерзебургский со слов поляков, побывавших в Киеве в 1017 г., так описывает столицу Руси: «Более 400 церквей (видимо, включая домовые храмы — авт.), 8 торговых площадей и необычное скопление народа, который, как и вся эта область, состоит из беглых рабов, стекшихся сюда отовсюду, и весьма проворных датчан».
«Вот и разгадка могущества Киева, его преимущества перед прочими городами Руси! — писал Лев Гумилёв. — Для того чтобы бежать из плена, надо иметь незаурядное мужество, физическую выносливость и заряд биохимической энергии живого вещества, проявление которой мы назвали пассионарностью. Киев, как губка, всасывал в себя пассионарность всей огромной страны, подобно тому, как то же самое сделал во Франции Париж несколькими веками позже.
И в Киеве не возникало беспорядочности, или «броуновского движения пассионариев», так как православие было этнической доминантой киевлян задолго до Владимира. Каждый славянин или варяг, приехавший в Киев и желавший в нем жить, мог это делать, приняв православие и установив тем самым связи с местными христианами… Из их среды Владимир получал самых верных и храбрых воинов, предприимчивых купцов и трудолюбивых земледельцев. То, что он быстро сумел это уяснить и использовать, действительно ставит его в один ряд с Константином Равноапостольным».
Так на переломе тысячелетий столица Руси стала третьим по богатству и значению городом Европы, после Константинополя и Кордовы.
А теперь представьте, как некомфортно нынешним евроинтеграторам осознавать, что этого могущества и культурного взлёта достиг Киев, следуя восточно-, а не западно-христианскому цивилизационному вектору!
Беспомощные идеологи «европейской Украины», правда, пытаются прибегнуть к весьма примитивной уловке из униатского арсенала: мол, «В 988 разделения Церкви на Западную и Восточную ещё не произошло, значит, нельзя утверждать, что Владимир принял именно православие».
Западники, конечно, могут не верить Нестору, описывающему отказ Владимира «немцам из Рима». Но «Повесть временных лет» называет поводом к отказу отрицательный опыт прежних контактов с латинянами. И это, а именно провал при княгине Ольге (в 961-962 гг.) миссии в Киев епископа Адальберта, католики отрицать не могут. Папа Иоанн XIII признал, что его посланник потерпел неудачу «не по своей нерадивости», но так и не открыл — почему.
Не потому ли, что «мудрейшая из людей» Ольга знала о тогдашнем состоянии дел в Риме? А именно то, что в случае принятия латинского обряда «Наместником Бога на Земле» стал бы для Руси Иоанн XII. Тот самый, что взошел на Святой престол 16 лет от роду, превратив папский дворец в знаменитейший на всю Европу бордель с пирами в честь сатаны и черными мессами.
К тому же русские купцы постоянно общались с Польшей, где проповедовали немецкие монахи. И не могли не докладывать Ольге, что папа в 967 г. запретил составленное греками богослужение на славянском языке. В этом запрещении трудно было усмотреть благожелательность к славянам.
Не станут католики отрицать и того, что и сам Владимир — уже после Крещения — достаточно чётко проявил позицию по контактам с Западной церковью. Старший его сын Святополк как-то больно уж близко сошёлся с епископом Рейнберном Кольбергским, прибывшим в Киев в свите невесты Святополка — сестры польского короля Болеслава I. Хотя до т.н. Великого раскола оставалось ещё четыре десятилетия, Великий князь не стал дожидаться, и бросил епископа в тюрьму, где тот умер.
Ну и собственно о т.н. Великом расколе 1054 г. Любой более-менее грамотный историк скажет доморощенным «цивилизаторам», что взаимные анафемы Папы Римского и Вселенского Патриарха — лишь официальное его оформление, констатация свершившегося. Само же отпадение Рима от исконной, ортодоксальной (православной) веры, началось за полтысячелетия до того.
Наконец, если Владимир принял католичество, то зачем тогда иезуиты кровавым террором вплоть до геноцида насаждали нам унию 1596 года?!?
Абсурдные утверждения нынешних иезуитов о Крещении Руси «в контексте неразделенной Церкви» (папа Римский Франциск), разрушил ещё преемник Владимира Великого на Киевском престоле святой благоверный князь Александр Невский. Празднование равноапостольному Владимиру установлено было Александром Ярославичем после того как он — 19-летний юноша — разбил на Неве могущественных шведских союзников католического Тевтонского ордена. Величайший наш евроскептик верил, что битву выиграл он с помощью святого Владимира, которому молился накануне.
