Они говорят, как там живут и почему там столь жутко. Рассказывают десятки мрачных историй, приводят сотни шокирующих примеров. О повешенных женщинах и распятых мальчиках, отрезанных головах и сожжённых деревнях. Они живут в постоянном напряжении, продуцируя и питаясь им. Пропавшие во зле и ненависти, как мухи в венериной мухоловке.
Но личного ада, персонального дьявола им мало. Они хотят заразить чумой нетерпимости других. Так, чтобы пропитать, утопить их в клейкой зловонной массе. Потому говорят. И говорят снова. Подключенные к телеканалам. Интегрированные в страницы текстов. Матрица — сегодня не фантазия; нет, она вполне реальна. Всеохватна, убийственно властна. Она в полной мере явила себя, когда началось это глупое, смертельное для двух стран российско-украинское противостояние.
И они, конечно же, станут выяснять, кто и зачем это начал, когда и где. Станут швыряться обвинениями и обидами, точно тухлыми помидорами в непонравившегося. С упорством баранов, встретившихся на мосту. И каждый, похоже, знает, кто виноват и что делать. Такую бы уверенность — да на благое дело, такое бы рвение — да на великую стройку, такую бы мощь — да на преодоление энтропии, но нет — пока только обвинения и непрекращающиеся разборки.
Важнее причин и геополитики, военных и экономических вопросов — то, как отреагировали многие из нас на происходящее. Мы захотели быть в центре кровавых событий, по сути, не находясь там. Наблюдать за ужасом, по факту, с ним не соприкасаясь. Мы не просто впустили зло, но, как шаманы, заманили его в наши дома.
С утра до вечера — агитация и пропаганда. Ополченцы нарушили перемирие 45 раз, ВСУ — 63 раза. Маленький Вова больше не сможет ходить. Ополченцы обстреляли Мариуполь, результат — десятки раненых, сотни погибших. Украинскими артобстрелами разрушены дома в Луганске. Так подчас происходит, да — война, — но почему мы столь охотно верим во всё это? Порой даже требуем — ещё, ещё! Почему заходим в матрицу, чтобы получить или дать ещё одну порцию рафинированного мракобесия? Почему считаем, что есть исключительно плохие и исключительно хорошие, а посерёдке — никого? Разве такое бывает?
Поляризация мнений, настроений, призывов катастрофическая. Уровень агрессии, нетерпимости, жестокости зашкаливает. Этот водоём с когда-то живой водой всё больше мутнеет, цветёт, превращается в болото, и мы в нём — прежде, чем он окончательно погибнет — сомы-падальщики, питающиеся смертью.
Но своего личного упоения смертью нам мало — потому мы заражаем им окружающих, втягиваем в эту убийственную вакханалию, точно наркоман, подсаживающий на иглу другого. Чтобы вместе, чтобы сильнее наслаждаться отчаянием, страхом, ненавистью, ложью. Пестовать, приумножать, плодить их — ведь зло, согласно своей конституции, неизбежно должно разрастаться. От того мы делимся им, как щедрый дачник излишками урожая — возьмите, пожалуйста, отведайте, насладитесь. И подчас кажется — да-да, перекрестился, — что публичная деятельность многих из нас свелась к тому, как доказать, что у другого плохого. У клятых москалей или у хохлов ненавистных.
Агитпроп действует на глубинном, клеточном уровне: он изменяет сам код народа, и — присмотритесь — вот уже дети бегло, жёстко говорят о том, что принято называть политикой. Даже их отравил этот яд. Мы живём в страшное время, когда на смену идеологии братства и дружбы пришла и окончательно утвердилась идеология разделения, войны, права сильного. И однозначность стала априорным, естественным атрибутом мыслительной деятельности человека.
Казалось бы, в век пресловутой доступности информации можно и нужно было бы рассматривать, обдумывать различные точки зрения. Но только на первый взгляд. Потому что затворничество в своём панцире, наоборот, абсолютно логично сейчас. Это наиболее лёгкий, комфортный путь спасения, путь защиты, избираемый как средство ухода от личной ответственности, от бремени бытия современного человека. Но успех всегда лежит вне зоны комфорта. И путь этот ущербен, летален, порочен.
Как спел ещё вначале 80-х БГ: «Из моря информации, в котором мы тонем, единственный выход — это саморазрушение». Или, расширяя мысль — деструкция как таковая. Потому что саморазрушение — лишь одна из форм, и на её планомерную, сознательную реализацию с суицидом как вершиной в конце необходимо либо хаотическое безумие, либо упорядоченная концепция наподобие той, что была у Кириллова в «Бесах». Ведь опять же проще разрушать другого, уничижая его волей к смерти. Отсюда все эти демонстрации гибели, насилия, преступности — как выставка порочности другого, но вместе с тем и невольное признание в хаосе собственном.
Проецировать грех на другого особенно удобно, если есть алиби, есть оправдание. Тогда пулемёты злословия расчехляются в секунду, тогда пули обвинений, снаряды проклятий летят с максимальной скоростью — и нет сомнений, нет вероятности допущения того, что ты совершаешь зло.
Адольф Эйхман, отвечавший за «окончательное решение еврейского вопроса», не сомневался в правильности своих действий и в принципе, по свидетельству Ханны Арендт, присутствовавшей на его суде, был нормальным человеком. Не сомневались в правильности своих действий и солдаты американской роты «Чарли», вырезавшие, изнасиловавшие, выпотрошившие, сжегшие заживо более 500 вьетнамских женщин, стариков и детей в деревне Сонгми. Они, наверное, тоже любили свои семьи и лишь побыстрее хотели отправиться к ним в свои Далласы, Филадельфии, Нью-Йорки, Бостоны, Миннеаполисы. Не сомневались в правильности своих действий и ополченцы племени хуту, убившие тысячи тутси в Руанде. Многих из них они собрали на спортивном стадионе, пообещав убежище и питание, но на деле расстреляли безоружную толпу из пулемётов, закидав гранатами, а тех, кто выжил, добили мотыгами, насилуя женщин бутылками, копьями, стволами оружия, отрезая груди.
Все они не сомневались. Скоро перестанем сомневаться и мы. Грань, за которой начинаются безумие, ад, гораздо ближе, тоньше, чем нам кажется.
И этот глобальный конфликт противостояния стран, цивилизаций, идеологий, отрицать который уже нельзя, состоит из множества конфликтов локальных. Неслучайно, что столь болезненно он разверзся именно в России и Украине: именно эти страны после распада СССР, утратив энергетику больших целей, потеряв систему прежних ценностей и не найдя новых, оказались в идеологической, ментальной, экономической, социальной яме. Они провалились туда, накрытые духовной, гуманитарной катастрофой, когда к мечте как движущей витальной силе прилепились сугубо материалистические — к тому же весьма убогие, посредственные — ориентиры.
Миллионы людей столкнулись с тем, что психологи называют «эффектом выгорания» (профессиональным, личностным, эмоциональным и т.д.), с бесперспективностью и депрессивностью своего существования, и личный, внутренний конфликт каждого усугубил, акцентировал конфликт внешний, глобальный.
Святые Отцы сказали бы об этом проще: «Люди утратили образ здравых словес, остались без Бога». Но и маммона, избранная как альтернатива, как новое божество, вышла уродливой, деформированной, нелепой.
И в это безвременье деструктивные силы особо властны над обществом. Полотно социальных договорённостей, компромиссов рвётся там, где тонко, а тонко, похоже, везде. От того война, как лесной пожар, в той или иной форме мечется по России и Украине. Она, как искусный суккуб, принимает различные формы, соблазняя, пленяя, заставляя отдаться злу как чему-то приятному, дающему ощущение витальной силы, но на самом деле её отнимая, высасывая.
Это большое суровое кино жизни, снятое в режиме реального времени. Самая масштабная, эпическая вариация на вечную тему действия зла над человеком и через человека. И в этом фильме мы все актёры, играющие отрицательных персонажей, но думающие, что образы у нас сугубо положительные. А вот у другого — того, кто априори не прав — роль исключительно негативная, потому мир, лежащий во зле, от него избавить надо.
Мы, россияне и украинцы, давно уже существуем в матрице, где информационные боги программируют нас на определённые слова, действия — такие, как им угодно. Чтобы мы ненавидели, презирали, оправдывали убийство. И снаряжали, благословляли легионы на новый Крестовый поход. Не сомневаясь, не ища истины. Действуя по принципу папского легата: «Убивайте всех! Бог опознает своих!».
В российско-украинском вопросе мы существуем в мороке иллюзий и мифов. И сон разума порождает кровожадных чудовищ. Они проникают в наши мозги, чтобы сделать бездумными, податливыми, превратив в зомби, готовых убивать, карать, жечь друг друга; пока главным образом на форумах и в социальных сетях, но то ли ещё будет.
Масса зла, накопившаяся в обществе, колоссальна, близка к критической. И, разрастаясь, она ищет выхода. Чтобы война, обнуление, и всё с начала. Полный назад!
Можно найти злу — тут мы мастера — множество оправданий. Поговорить о США, бандеровцах, Путлере, но всё равно цирк с клоунами, похожими на Оно Стивена Кинга, уедет, а мы останемся. И расхлёбывать это нам. Только нам. Мужчинам — в кирзе, женщинам — в грязи. Те же, кто отъедает депутатский мандат, кто питается объедками с барского стола, сочиняя чахоточные пасквили, отсидятся в тылу, отвечая за нашу патриотическую подготовку. И их позорную ложь придётся смывать нашей кровью.
Россия и Украина находятся в состоянии войны. Дальше — война ещё большая, стенка на стенку. И остановить её можно, нужно, только решив свои внутренние конфликты, увидев, услышав, почувствовав человека в себе и в другом. Для этого необходимо быть собой и быть в себе, и если мы ищем панацею, то она маркируется просто — «здравый смысл».
Он позволяет видеть и слышать в другом человеке, прежде всего, человека, а не сгенерированный матрицей образ врага. От здравого смысла же произрастают и милосердие, и добро, и правда, и иные весомые добродетели, которыми только и можно спастись в наши дни. Простые рецепты сегодня особенно действенны: живое общение, поездки друг к другу, свидетельство на местах, поиск точек соприкосновения в контексте общечеловеческих ценностей — путь к спасению, несмотря на ворох залежалых трудностей, ближе, проще, чем кажется.
Для того чтобы идти к нему, надо отключить себя от оболванивающей матрицы, выдернуть штекер, очистить сознание. Вырваться из виртуального мира, превращающего людей в тупых безумцев, постящих ссылки с девочками, режущими москалей, и мальчиками, ненавидящими хохлов. Потому что жизнь чуть больше, чуть сложнее, чем тот затхлый, смердящий мирок, в который вы сами себя упаковали, приготовив кокон отчуждения от другого как прижизненную могилку, гробик себе. Да, вам в нём хорошо, комфортно, и червям сомнений не добраться до вас, но беда в том, что вы похоронили себя заживо.
Рене Декарт ещё четыре века назад сказал: «Я мыслю, следовательно, я существую». А вы не мыслите — вы ретранслируете. Следовательно, вы не существуете. И потребляете ложь, и плодите ложь, давно позабывшие реальную жизнь, реальных людей. На расстоянии вы видите чудовищ в них, но сами давно уже не смотритесь в зеркало. А зеркало, между тем — это всегда другой человек. И только он. Видеть и слышать его, чувствовать, вникать, понимать — значит находить себя, разрывая липкую паутину безысходности, опутавшую всех нас.
