-Как для вас началась война?
— Вы знаете, война для меня началась банально. Из интернета. Посмотрел на ситуацию в Киеве — это конец 2013 года. Тогда же я уехал в Киев, посмотреть, что там действительно происходит. И вот осознал, что война началась.
- Вернувшись сюда, вы попадаете на передовую. Что чувствуешь, когда встаешь в полный рост и стреляешь?
— Ну скажу честно, что чувства бесстрашия и какой-то отваги не было. Обычный человек. Всегда страшно. Страшно, когда над головой свистят пули — очень тяжело подняться. Меня многие поймут, кто это делал. Самые трудные первые три шага, дальше уже идет рефлекс. Ну, вы знаете, есть такой очень хороший лозунг ВДВ: «никто кроме нас». Понимаешь, что никто кроме тебя и вперед! Сцепив зубы, сжав кулак и вперед, потому что по-другому нельзя. Кто-то должен это делать.
- Вы сказали про страх. Боитесь умереть?
— Нет, вы знаете, находясь на передовой, страх смерти притупляется. Боишься одного — если убьют, ты просто не успеешь сделать, то что хочешь. Это, наверное, основное.
- Потеря товарищей, друзей? Ведь чувство страха может быть разным.
— Вы хотите разложить это чувство на составляющие. Боязнь потерять друзей, товарищей, которые находятся сейчас там в тылу, но это боязнь наоборот толкает тебя вперед, чтобы этого не произошло. Понимаете, тут уже один страх сменяется другим. Задача выполнена. Враг побежден. Ну а последствия, последствия у всех разные.
- После парада 9 мая в Донецке, вы говорили, что часто вспоминаете своих дедов, которые тоже воевали… А что еще помните из детства?
— Детство было босоногое. Многое вспоминаю. Обычная жизнь обычного ребенка Советского Союза. Вспоминаю чувство гордости. Гордость, когда принимали в пионеры. Гордость, когда смотрел парад Победы на Красной площади. Гордость за то, что у нас самая сильная и могучая армия. Гордость за то, что у нас огромная страна. У нас очень сильный народ, гордый. Именно эта гордость остается с детства и превращается в то, что сейчас происходит в душе.
- А кем вы мечтали стать в детстве?
— Военным.
- Что вас заставило из «обычного парня» стать человеком, который поднимает людей в атаку? Ваша мечта?
— Наверное, вера в то, что это необходимо. Знаете, скорее, неприятие несправедливости. Остался осадок в душе. Осадок после развале Советского Союза. Осталось чувство щемящее, что такую сильную страну взяли и развалили. И желание изменить, вернуть ту былую мощь государству, ту гордость за свою Родину, которая иcпокон веков нам присуща. Это желание осталось и даже усилилось.
- Вы 3,5 года работали на шахте, у вас был бизнес, потом война, политика? Что сложнее?
— Вы знаете, сложности они везде свои. Все эти работы выковали мой характер. Определенные черты характера, в каждый момент жизни. Это все давало мне что-то новое. Ответственность, выносливость — это работа в шахте. Быстрота принятия решений, готовность идти на риск — это уже все остальное, дальнейшая моя судьба.
- Как ваша нога, кстати?
— Могу порадовать всех окружающих и огорчить врагов: нога уже на последней стадии выздоровления. Надеюсь, что в ближайшее время начну ходить не с костылями, а с палочкой. А через некоторое время буду уже бегать.
- В одном из интервью вы сказали, что прием лекарств контролирует ваша жена, а, вообще, кто в семье главный?
— Никогда не задумывался, кто главный в семье. Потому что, если вы любите человека — невозможно, что кто-то главный, кто-то неглавный. Я мужчина, я принимаю решение, обеспечиваю, отвечаю за безопасность. Жена отвечает за домашний очаг, чтобы все было в порядке. Я домой возвращаюсь в тот уголок, где мне должно быть комфортно и уютно. За все остальное — я.
- Вы помните свой первый бой?
— Да, помню. Это было в Луганской области. После боя я сел и понял одну очень страшную вещь. Я понял, что враг не остановится, что это будет продолжаться. Но, смотря на тех людей, которые пытались меня убить, пол часа назад, к примеру, я видел в них таких же молодых парней 25-летнего возраста, чуть старше, чем мой сын, мне стало страшно: они тоже славяне. И я понял, против кого мы воюем. И ужас был оттого, насколько можно так людей одурманить, околпачить. Ну, это было такое страшное чувство. Если честно, мне было их жалко.
- На одной из пресс-конференций вы были в футболке с надписью «Оплот — живи сильно». Что значит жить сильно? В чем сила, брат?
— В правде. Во-первых, «живи сильно» — это та жизнь, которой должен жить каждый мужчина. Понимаете, нельзя быть полубеременной или полумужчиной. Мужчина должен жить сильно. Не в том плане, что у него должна быть гора мускул, но должен быть стержень мужской. Если есть в человеке стержень, не только в мужчине, но и в женщине — это и есть сила. Сила должна быть внутренней, а не физической. Потому что внутренняя сила ломает любую преграду.
Физическая сила — это определенный предел возможностей. Внутренняя — она безгранична. И эта безграничная сила — это и есть жизнь. Только сила должна быть правильной.
- В Шахтерске вы объединили подразделения, как армию. И многие говорят, что именно в Шахтерске (не в Снежном, например) вы были на каком-то подъеме. Подбадривали ребят, вдохновляли на сражение… Что тогда произошло?
— Шахтерск — это был критический момент. После того, как противник захватил город Славянск, Шахтерск стал безвозвратной точкой. Если бы мы потеряли город Шахтерск и не смогли бы его сначала вернуть, то есть захватить, то Донецкой Народной республики, наверное, как таковой и не было. Это была та критическая масса, когда противник собрал все, что было можно, все свои резервы, все свои силы. В первые дни обороны Шахтерска нас было в десятки раз меньше. Когда все это происходило, что надо было просто показать людям, что есть моменты, когда жизнь твоя должна подчиняться только одной вещи — свободе. Даже умирая, ты воюешь за жизнь. То есть умирая, ты меняешь ход жизни. Поэтому приходилось подниматься, стоять под обстрелами, стоять под пулями, ходить между окопов. То есть, когда люди видят, что командир идет в полный рост и не пригибается, люди начинают тянуться. Каждый в своей душе находит вот эту смелость, которая должна в них проснуться. Вот тогда я разбудил ту отвагу, то мужество, которые сейчас ребята показывают. Это пришлось делать. Хотя самому было очень страшно.
- Кого вы считаете своими врагами?
— Если говорить о тех ВСУшниках, которые стоят по той линии фронта — это дети. И сколько с пленными я ни разговаривал, это люди, которые в течение трех-четырех дней начинают понимать, что здесь происходит, их мировоззрение начинает меняться. Враги — это каратели, которые сюда пришли, наемники, Соединенные Штаты Америки, которые спровоцировали конфликт на Украине, ну и та продажную сволочь, которая называется украинская власть.
- А что вообще рассказывают пленные?
— Рассказывают, что думали здесь живут дикие обезьяны, город разрушен, а мы в развалинах города Донецка грабим последних мирных жителей. Что здесь российский террористы, российские войска, полупьяные ватники, колорады… Но когда они видят красивый город, когда видят, что здесь убирают, ходят люди, ходят дети их мировоззрение меняется. Но, видите, там еще и другая проблема, когда их сюда отправляют, им обещают выдать шахту, по 50 рабов. Вот зачем они сюда едут. За рабами и землей.
- Всего в нескольких сотнях метрах от передовой до сих пор живут люди. Целые семьи отказываются покинуть свои дома.
— Чтоб вы просто понимали, менталитет моих земляков, жителей — другой. Маргарет Тэтчер сказала когда-то, что психология шахтера — это психология солдата. И тот и другой постоянно находятся под страхом смерти. И это чувство десятилетиями сидит в людях. Вот представьте, я сегодня ушел в шахту и не факт, что вернусь. Вы знаете, какие там были взрывы. Последний на шахте Засядько. И наши женщины, и наши дети воспринимают немножко по-другому. Мы немножко другие. Нас поймет Кузбасс, нас поймут моряки.
То есть это люди, которые принципиально понимают, что у них от жизни до смерти всего лишь один шаг. Всего одна волна, один взрыв и одна пуля. Они в душе солдаты. И эта психология не позволит им бросить даже свои дома.
- Судя по последним данным с передовой, Украина пытается сорвать Минские соглашения. Вы можете назвать пункты соглашения, которые нарушаются Киевом? И какую цель украинские власти преследуют подобными действиями?
— Она не пытается, она срывает. По всем пунктам: режим прекращения огня, отвод тяжелой артиллерии, экономические вопросы, политические вопросы. На самом деле, Минские соглашения в том виде, в котором они были подписаны Порошенко, нужны были чтобы остановить наше наступление. То есть он пытался из военной составляющей перевести в политическую: затянуть конфликт, увеличить армию, обучить, вооружить, переукомплектовать и так далее. Сейчас этот процесс заканчивается. Они нарастили силу. Им эти минские уже не нужны. Провокации как были, так и будут. Потом эти провокации перерастут в полномасштабные боевые действия. И до того момента, пока мы опять не загоним их в очередной котел, в Киеве никаких минских соглашений для них не будет.
- По вашему внутреннему ощущению, когда начнутся полномасштабные военные действия?
— Я как глава государства имею доступ ко всем разведданным, которые проходят по фронту, и могу сказать, это может начаться в любой момент. Те силы и средства, что сейчас там собраны, позволяют решать противнику оперативные тактические вопросы, не стратегически, конечно, и в любой момент начать боевые действия. Это то, что было доказано в Марьинке. Никто ж не знал, что в ночь пойдет наступление. Мы к этому готовились, были разведки боем. Но, что так полномасштабно — мы удивились. Четыре дня до этого они пытались прощупать слабые места, разведку боем провести. Мы подготовились. Подготовили силы, чтобы в любой момент дать отпор врагу. В принципе, отпор дали. Достойно, считаю, отстояли свою территорию. Врага дальше не пустили.
- Проект «Новороссия»: заморожен или нет. Некоторые политики, считают, что Донецк и Луганск — это часть Украины, и что сторонники Новороссии будут добиваться своих целей через Конституционную реформу на Украине. Что стоит за этими заявлениями, на ваш взгляд?
— Мы к этому проекту шли, идем и будем идти. А те, кто там заявляет о чем-то, ну, это их видение. Понимаете, мы этот проект строим своими руками и своей кровью за это платим. В отличие от тех, кто там заявляет, что он заморожен, прекращен, или что-то там еще. Для нас, это одна из основных идей ради которой мы воевать пошли. Я не буду сейчас говорить, какой она должна быть. Я не буду сейчас вникать, как ее тут хотят видеть, или в какой абстракции она должна существовать. Я знаю, что она должна быть, и знаю, что она будет. Все, что дальше — это уже будущее, и мы будем разговаривать уже по факту существования этой Новороссии. О том, что она будет объединять, что осуществлять и на каком политическом поприще бороться или наоборот, какие вопросы должна решать — это уже вопрос второй.
- А в составе Украины Новороссия возможна?
— Нет, меня вообще удивляет способность журналистов выдергивать какие-то высказывания. Понятно, что есть политики, которые определенные высказывания должны говорить, есть политики, которые не должны говорить. Я не буду спорить, что я сейчас должен или не должен. Я скажу следующее: ни свою сторону, ни себя я не вижу в составе Украины. Ни в автономном, ни в каком другом составе. Я вижу, как равноправных партнеров. Да. Я вижу, как добрых соседей или просто соседей. Да. Я вижу Новороссию, как сильное государство. Но я не вижу Новороссию в составе Украины. То есть, Новороссия может быть как перерожденная Украина. Может быть. Я на сто процентов уверен: то, что произошло в Донецке, в любой момент может вспыхнуть в Одессе, Киеве, Харькове, Мукачево. Они же себя уже объявили Мукачевской Народной республикой. Обратите внимание, что происходит во Львове. Как мы будем с ними жить дальше, как мы будем с этими республиками договариваться, покажет будущее. Но рано или поздно это произойдет. Украина, как государство, себя уже изжила. Особенно, после первых авианалетов на Донецк и Луганск.
Дальше это уже просто агонии власти. Вот на этой агонии, на этой смерти старой системы рождается новое государство. А каким оно будет зависит только от нас. Но к тому моменту мы должны быть готовы, у нас должна быть сильная, крепкая армия, уже хорошо обученная и закаленная в боях.
Беседовала Дарина Евтушенко
