Давайте вспомним бессмертный роман И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», в котором марксистская формула «товар — деньги — товар» была изложена авторами-одесситами в одесской версии: «утром деньги — вечером стулья». Применительно к истории «Восточного партнерства» под термином «стулья» мы понимаем политические и экономические реформы, трактовка категории «деньги» остается без изменений.
Все годы существования «Восточного партнерства» прошли в суровой борьбе между Киевом, Кишиневом и Тбилиси, претендующими на деньги, и ЕС, желающим сначала получить структурные и политические реформы, т. е. «стулья». И только потом, в исторической перспективе (возможно, и турецкой длины), давать деньги.
Понимание инициативы Европейского союза «Восточное партнерство» невозможно без напоминания о том, когда и в каком качестве этот проект возник. Инициатива «ВП» появилась и реализовывалась в разгар мирового и европейского экономического кризиса как политический проект, призванный продемонстрировать универсальность европейских ценностей и эффективность политической организации ЕС. В государствах постсоветского пространства, в принципе готовых принимать инициативу со всеми ее политическими и идеологическими условиями, больше интересовались размерами экономической помощи, не без оснований рассматривая ее как базовое условие. Именно так и сформировалась ключевая причина неэффективности «Восточного партнерства».
На фоне масштабного кризиса европейской экономики, финансовых и структурных проблем, деградации практики мультикультурализма, тревожных демографических и миграционных процессов был необходим новый прорывной проект с относительно небольшим бюджетом и мощным пропагандистским эффектом. Именно как механизм имплементации политических и идеологических ценностей ЕС возникло «Восточное партнерство».
Задачи экономического характера находились на втором, а то и третьем плане. Еще в тексте Пражской Декларации отмечается: «Участники саммита в Праге согласны, что программа «Восточное партнерство» будет базироваться на обязательствах по фундаментальным ценностям, включая демократию, верховенстве закона и уважении к правам человека и фундаментальным свободам, а также принципах международного права, рыночной экономики, стабильного развития». Однако приверженность принципам рыночной экономики это еще не финансирование рыночных реформ за европейский счет.
С 2014 г. Европейский инструмент соседства и партнерства заменен Европейским инструментом соседства (ЕИС), главным источником финансирования стран «Восточного партнерства», при этом еще раз было подчеркнуто, что ЕИС будет отвечать политическим нуждам, обеспечивать большую дифференциацию, большую гибкость, при одновременном действии более строгих критериев выбора, но и наличии пакета преимуществ для лучших исполнителей». Очевидна тяжесть выбора «лучшего исполнителя».
В этом контексте возникает вопрос, может быть, проблема не в текущих сложностях постсоветских экономик, а в самом проекте «Восточное партнерство»? В какой степени идеологи программы понимали уже имеющиеся проблемы? Имелись ли эксперты и ученые, указывающие на объективные трудности восточного вектора евроинтеграции? Безусловно, приведем только один пример. Госпожа К. Пелчинска-Наленч еще до начала дипломатической карьеры, которая привела ее на высокий пост посла Польской Республики в России, отмечала: «Одной из ключевых проблем… является расхождение между заявленным принципом партнерства и существующей на практике асимметрией во взаимоотношениях ЕС со своими соседями… В своем стремлении к распространению собственных ценностей, стандартов и норм ЕС пока не удалось избежать признания того факта, что его отношения со странами-адресатами проводимой им в этом направлении политики являются асимметричными». Это было написано в 2005 году, по горячим следам вступления Польши в ЕС и задолго до материализации идеи «Восточного партнерства».
В настоящее время следует говорить о консенсусной российской оценке проекта и практики «Восточного партнерства»: «<…>программа (ВП) основывалась на представлении европейских стран о довольно успешном опыте расширения европейской интеграции на страны Средиземноморья, а также восточноевропейские страны бывшего социалистического лагеря».
Показательно и то, что глава неправительственной организации «Проект переходных демократий» и бывший сотрудник военной разведки США Брюс Джексон дает не менее жесткую оценку: «Мы слишком привыкли к таким странам, как Польша и Литва, интеграция которых стала успешной едва ли не за одну ночь. И оказывали огромное давление на такие страны, как Грузия, Молдова и Украина, чтобы они трансформировались так же быстро, как эти страны».
Следует, однако, уточнить, был ли опыт Польши и Прибалтики успешным в экономическом плане? Политики и экономисты Прибалтики практикуют не то что бы сознательное искажение фактов, но сугубо избирательное их использование. «С момента вступления в ЕС в 2004 году эти три страны переживали беспрецедентный экономический рост, который до 2008 года составлял 12% в год» — так писал Юрис Пойканс, посол по особым поручениям МИД Латвии в статье, пропагандирующей «Восточное партнерство».
Да, темпы роста в государствах Прибалтики были выше, чем в ЕС в среднем. Да, показатель роста ВВП в 12% был достигнут одним государством Прибалтики в течение одного бюджетного года. Однако падение ВВП в Латвии в 2009 году составило 18%. Возникает вопрос, что это за рост в 10-11% который переходит в 18% спада? Из десяти стран расширения ЕС 2004 года только Польша может говорить об успешности экономических трансформаций и практически безболезненном прохождении экономического кризиса 2008-2009 гг. Это слишком мало для тринадцати стран последних трех расширений ЕС. Отметим, что при всех вопросах к профессиональной компетенции правительств Украины, Молдовы или Грузии найти соответствующую строчку на сайте Евростата они могут. Впрочем, возможно: «Мы всегда считали, что Молдова своей историей, потенциалом может стать следующим успехом в Европе по примеру балтийских стран, мы должны быть уверенными и решительными. Успехи этих стран, избавившихся от коммунизма и ставших членами ЕС, стали для нас примером».
Интересно то, что в государствах Прибалтики, на успехи которых ссылается молдавский министр, скептицизм в отношении партнерства нарастает. «Следующий саммит стран — участниц программы ЕС «Восточное партнерство» состоится в Риге… У Европы, усваивающей горькие геополитические уроки, амбиций на нем будет меньше».
По мнению видного латвийского политика Яниса Урбановича: «Если ничего не делать и продолжать в том же духе, что в Вильнюсе, то в Риге в мае 2015 года нынешняя программа «Восточного партнерства» ЕС просто перестанет существовать».
Последнее утверждение, впрочем, избыточно категорично. Для жителей большинства стран ЕС и ключевого среднего звена евробюрократов «Восточное партнерство» не более чем одна из строчек графы «расходы» европейского бюджета. До тех пор,пока дотации на дорожное строительство, предположим, в Португалии или меры по поддержке сельского хозяйства на юге Италии будут финансироваться в прежнем объеме, о «Восточном партнерстве» в Европе никто особо вспоминать не будет.
Вернемся к ключевому вопросу, вынесенному в заголовок. Целью проекта Евросоюза «Восточное партнерство» никогда не было и не могло быть повышение уровня жизни населения стран-участников, равным образом не ставилась и задача подготовки к вступлению в ЕС. Ставилась важная задача — втянуть как можно больше стран, имеющих выбор интеграционного вектора, в бесконечную гонку за критериями соответствия тем или иным европейским нормам.
Для Украины, Молдовы, Грузии главным приоритетом в «Восточном партнерстве» была, есть и будет экономика, желание решить собственные системные экономические проблемы с помощью ЕС. Нельзя сказать, что политическая элита Украины и Молдавии не понимала суть указанного принципиального разногласия в приоритетах и ориентирах «Восточного партнерства». Сначала В. Янукович, затем его преемник вступили в позиционные торги, желая получить максимум помощи при минимуме обязательств. Не имея адекватных экономических возможностей реально поддержать Украину, Европейский союз поставил П. Порошенко, по сути, в то же положение, что и В. Януковича, плюс война и надвигающийся дефолт, минус территориальная целостность и политическая предсказуемость.
Николай Межевич, д.э.н., профессор факультета международных отношений СПбГУ, эксперт
