Подранки из «мертвого города»
Больница в Горловке поражает своими размерами и душевными качествами персонала. Последний раз врачи и медсестры получали деньги в августе. Пять тысяч гривен «социальной помощи».
— На энтузиазме работают люди, остальные разбежались — объясняет нам один из замов главврача. Представляться он отказался наотрез. Больнице помогают «гуманитарщики» и больше всех — организация, хорошо и печально известная в России после двух чеченских кампаний — «Врачи без границ».
В одной из палат на шестом этаже лежит медработник Елена Сергеева. Лежит по основному месту работы. Лена шла по улице со своим молодым человеком и говорила по телефону. Осколок пробил мобильник, отрезал палец и вошел под кожу в районе виска. Спас телефон. Лена говорит, что рука не поднялась его выкинуть — беленький смартфон в потеках крови. На экране, трещина похожая на маленького паучка, с тыльной стороны он разворочен осколком. Ленин парень лежит на два этажа ниже, в хирургии — осколки пробили ноги, и врачи пока не знают, когда он сможет ходить.
Еще один раненый, мужчина средних лет. Даже шутит: «Стало в Горловке на одного инженера меньше»:
— В воскресенье занимался спортом, пробежку делал вокруг своего микрорайона. Где-то в половине девятого утра попал под обстрел. Первая мина взорвалась метрах в четырех, меня отбросило волной. Ощупал себя — вроде цел. Побежал прятаться в арку девятиэтажки, а второй снаряд упал во двор, осколок перебил ногу в двух местах. Собирался сегодня на работу выходить. Вышел, ага.
Город опять начинают обстреливать — в клинике дребезжат окна. Жертвы обстрелов вчерашних сидят в коридоре между глухими стенками — подальше от стекол. Молодая женщина с культей вместо ступни и старушка без руки.
Елена, как-то буднично рассказывает:
— Живу в 20-м районе, начали бахать. Выбежали из дома в подвал. Сын с бабушкой успели добежать, а я — нет. Нога раздроблена, все пальцы на спицах. Кому я такая нужна буду, я не знаю. Где буду работать, как сына поднимать? Хорошо хоть больница сейчас бесплатная.
Бабушку Наташу ранило прямо дома:
— Лежала на кровати. Раз бухнуло… вот как сейчас! Я стала одеваться. Спортивный костюм, сумку взяла с одеждой, документами, и понимаю, что она у меня из руки как-то выпадает. Глядь, а руки нет. На старости лет лишилась руки… Господи, да когда это кончится. Город уже мертвый, мертвый город!
В прицеле — дети
От горловской 65-й школы веет тяжелыми воспоминаниями. Выдавленные глазницы оконных рам, разбитые стекла спортзала, по которому гуляет холодный ветер. Через витражи видны баскетбольные кольца… Такие же, как в школе №1 города Беслана. Здесь, слава богу, никто не погиб. Но атмосфера такая же гнетущая.
В минувший понедельник дети не пришли на занятия. Накануне в ходе массированного огня по городу школу накрыл не один случайный снаряд, а целый минометный залп. Снег вокруг здания щедро усыпан черной крупой — земля и копоть. Деревья словно посечены гигантскими секаторами, ветки срезаны хаотично тайфуном свинцовых осколков, разлетавшихся во все стороны. Поблизости нет ни укреплений, ни блиндажей, ни штабов, ни складов ополчения. Школу накрывали прицельно из каких-то своих изощренных побуждений. Мотивацию безвестного украинского артиллериста узнать невозможно. Некоторые жители, пытаясь найти ответ на жестокий вопрос «За что?», выдвигают тяжелую версию — били по русской школе.
Дело в том, что два года назад на базе общеобразовательной школы №65 была создана элитная гимназия «Триумф». Инициатива исходила от местного Педагогического института иностранных языков, который поддержало посольство России на Украине — в гимназии предполагалось изучать русский язык, литературу и культуру. На открытие даже приезжал старший советник дипмиссии Сергей Кузнецов — он привез необходимые методические материалы. Тогда появлению учебного заведения никто не придавал политического значения, хотя родилась гимназия на фоне массового приобретения местными школами статуса украиноязычных. Сегодня от политического подтекста деваться некуда. Педагоги на вопрос о причинах бомбардировки, конечно, тактично разводят руками. Но в разговорах с жителями близлежащих домом нет-нет, да проскользнет: «По русской школе били, фашисты».
Скрипя битым стеклом, поднимаемся на второй этаж. Серия мин прошлась по нему веером. Одна пробила потолок в библиотеке. Дыра, диаметром в полтора метра, под ней на полу — жестяное ведро, в которое с неба грустно капает вода. Такая же пробоина в актовом зале, прямо над сценой. Снова то же знакомое тягостное ощущение, что в сентябре 2004 года, когда на следующий день после штурма мы бродили по бесланской школе.
Детские объекты, пострадавшие от войны, всегда выглядят до зубовного скрежета тоскливо. В атмосфере общего хаоса они всегда кажутся чужеродными организмами, которым не место в мире страха и боли. Но 120-мм мины не разбирают на комбатантов и некомбатантов, на взрослых и детей. И как ты не пытаешься избежать очередного тяжелого зрелища, оно все равно тебя настигнет. Вот во дворе многоэтажки воронка от разрыва аккурат под развороченной качелькой на детской площадке. Взрывной волной у дома выбиты все стекла, в подъезде огромная лужа крови. В паре кварталов отсюда, ближе к центру Горловки, любопытная детвора выбирает из такой же воронки осколки. Рядом с искореженной горкой.
— Страшно хоть было?— спрашиваем пацанов.
— Вчера очень страшно, так еще не бомбили. А в принципе, мы привыкли уже.
Страшно, когда к войне привыкают дети. Поколение, которое уже никогда не полюбит украинское. Между ними и украинскими детьми сегодня — пропасть. Которую взрослые продолжают увеличивать с каждым днем…
Горловку затягивает сырой туман. Артиллеристы успокаиваются — без визуальной корректировки им стрелять неинтересно. Едем по вымершим улицам назад, в Донецк, радуясь в душе, что единственная дорога жизни, связывающая Горловку с «большой землей», сейчас тоже затянута туманом, и можно ехать спокойно. Как раньше, думая только о дороге, а не о том, что ты — мишень.
