Нашей дочери Маше уже семь лет, и 1 сентября она пошла в школу. В обычную гимназию в подмосковных Люберцах, куда мы с женой успели её записать за две недели до Дня знаний. Все было довольно просто — пришли к директору, она сказала, что никаких проблем нет, хотя свободных мест в первых классах немного — район молодой, хватает и своих первоклассников.
Но раз на Украине случилось то, что случилось, районные власти оказывают вынужденным эмигрантам всяческое содействие. Например, не стали сразу требовать полный пакет документов, оставшийся в киевской школе, куда она и должна была пойти. Нас, кстати, шестеро таких «беженцев» только в одной люберецкой гимназии. По большому счету мы с Машей не беженцы, скорее политические эмигранты. Наш дом не бомбили, мы почти восемь лет жили в Киеве, хотя оба — и я, и жена имеем в паспортах донбасскую прописку, мы оттуда родом.
По нынешним временам в том Киеве, который мы оставили, это уже если не состав преступления, то гарантированные неудобства при столкновении с государством и косые взгляды от тех, кто в паспорт заглянул — «коренных» киевлян, львовян и в целом «свидомых» украинцев, которых в столице сегодня подавляющее большинство.
Уехать пришлось. Дело не только в Маше. Последние месяцы жить в Киеве было морально невыносимо. Все разговоры на улицах, в транспорте, в метро — это сплошная, плохо скрываемая, а иногда и специально распаляемая ненависть.
Я помню «оранжевую революцию», когда люди в маршрутках дрались между собой из-за политических разногласий — кто-то за Ющенко, кто-то за Януковича. Сейчас не дерутся, потому что почти все «за единую Украину», но готовы убить любого, кто скажет слово против. Поэтому так мирно сейчас в Киеве — многие просто молчат.
Мы и на улице последнее время не гуляли: на площадке родители сидят, пьют пиво, семечки лузгают, рассуждают о подлых «ватниках». А дети играют в «бандеровцев». Если ты за единую Украину — это идиллия, а как по мне — какая-то кошмарная картина. Я просто представил, как Маша рано или поздно расскажет в школе, о чём говорят дома родители, молчащие на улице, и мне стало страшно. И за неё, и за нас с женой.
Проблема в том, что мы слишком русские для этого города, дома куча «неправильных» книг, говорим исключительно по-русски, и меняться в угоду депутату Фарион — называть дочь Марычкой — я не собирался. В Киеве уже ничего не держало, друзья отвернулись, работал я дистанционно на российских заказчиков, смысла оставаться не было. Собрали, что можно увезти, и уехали.
Молчать я начал с марта, после их победы. До этого ещё пытался спорить и объяснять: что вы делаете, вы же своими прыжками разрушаете государство. На меня смотрели, кивали, а глаза у собеседников уже были какие-то стеклянные. Потом понял — чай на майдане был все-таки с «начинокой».
Замолчал окончательно, когда лучший друг, почти родственник, предложил заткнуться, иначе расскажет о моих речах «Правому сектору». И даже продавец в магазине у дома, с которым мы когда-то мило общались я на русском, он на украинском, с какого-то момента стал мне швырять сдачу с таким видом, будто ему противно меня обслуживать и деньги мои ему не нужны.
Машу мы заранее записали в одну из обычных киевских школ у себя, в спальном районе на Левом берегу. Школ, где преподают на русском, в Киеве фактически не осталось, а единственная в районе гимназия со смешанным языком преподавания, которую два года назад торжественно открывал Янукович, ещё до его смещения тихой сапой стала «чисто» украинской. Поэтому выбора особого не было — выбрали ту школу, которая поближе к дому. Пошёл я на родительское собрание в мае. Все как обычно — информация для родителей первоклассников, выступление директора. Пожилой такой мужчина, «старой школы». Говорил по-украински, взывал к патриотизму. Говорит, вы понимаете, что обстановка в стране сложная и денег у школы уже нет, поэтому готовьтесь содержать школу.
Да не проблема содержать! Проблема в том, чему учат, проблема в первом уроке, где им, может быть, отрывки из «Гайдамаков» читать будут. Из самого кровавого, человеконенавистнического произведения Шевченко! Как мне дочери объяснить, что она и есть тот самый «москаль», которого призывают резать?
Ещё один друг, тоже бывший, активист Майдана, звонил перед отъездом, упрекал, мол, никто тебе и Маше на русском говорить не запрещает, вот даже Дмитрий Ярош по-русски разговаривает. Правда, детей у друга нет, и книг он не читает. Назвал его дураком и положил трубку.
Директор школы мне показался нормальным человеком, была какая-то грусть в его глазах, мне кажется, он уже тогда, в мае, чувствовал что-то плохое. Хотя плохое уже случилось в Одессе. Не знаю, может, ему тоже приходится теперь молчать. Такие украинцы остались — добрые, открытые, миролюбивые, любящие Украину без ненависти к России. Но их страшно мало. И я был не против спонсировать школу, но вопрос, чему там будут моего ребёнка учить.
Уровень «патриотизма» в школах Украины зашкаливает. Вот, учителям Одессы начальство департамента образования настойчиво рекомендовало приходить на коллегию в «вышиванках», а в Киеве это уже традиция.
Что поделать, если министр образования на Украине сегодня яростный националист, автор апологетики Степана Бандеры Сергей Квит. Он к переформатированию мозгов молодёжи много усилий приложил, когда ещё ректором Киево-Могилянской академии работал. И останавливаться на достигнутом явно не собирается. Это с его молчаливого одобрения в Ивано-Франковске проходят уроки ненависти, заставляют скандировать «Смерть ворогам!» и сжигать чучело чужих президентов. Чистый сектор Газа, где ненависть к евреям преподают сызмальства.
Беда в том, что я знаю историю не только по украинским учебникам, где украинцы называются арийцами, а Запорожская Сечь — первой настоящей европейской демократией. Зачем мне после уроков объяснять дочери, что «демократия» — греческое слово, как и само понятие, и что казаки были ой как далеки от демократии. И я понятия не имею, как объяснить ей, что «герои» УПА — нелюди, уничтожавшие мирное население ради примитивной национальной идеи. А что там пишется о России и русских! Это вообще кроме как кровавым наветом не назовёшь. Я не хочу, чтобы каждый день дочери калечили психику и навязывали бандеровский взгляд на мир.
Они сегодня действительно готовы отобрать «демократию» у греков, а пирамиды у египтян. Есть на Украине такой историк — профессор Бебик, доктор политических наук, проректор университета «Украина». Он еженедельно читает лекции на радио «Эра», которые я иногда слушал по радиоточке. Так вот он говорит, что некие протоукраинцы — «теукры», упоминавшиеся ещё Геродотом, создали Трою, а после и всю Грецию вместе с Римом.
Более того, «первый Рим» вообще находится в Сумской области, на стыке рек Ромен и Сула, и сегодня это город Ромны. И, значит, тот Рим, который стоит на Тибре, второй по счету и создан тоже украинцами. Это было бы смешно, если бы профессор Бебик был весёлой шуткой от местного КВН. Но он — реальность.
Это началось давно, исподволь, как и надписи «Москалей на ножи». Я такую наблюдал три года в подземном переходе у дома, и её никто не смыл. А спорил с украинскими историками я ещё в институте. Хоть и спал на парах, но слух резануло, когда преподаватель заявил, что во время Гражданской войны на Украине погибло от 8 до 15 миллионов человек. Знаю, что погибло много, но это треть населения современной Украины!
Пошёл в библиотеку, поднял статистику, оказалось, что в лучшем случае на порядок меньше, открыл глаза преподавателю. Тот спор замял, поставил зачёт автоматом, сказал, на лекции больше не приходить, не разводить смуту, и больше со мной не здоровался. Ну, да история в моем техническом вузе была второстепенным предметом. Но сегодняшний кошмар готовился загодя, это я сейчас понимаю.
Я рад, что Маше не придётся петь «Ще не вмерла» на первом уроке, и она не узнает о профессоре Бебике, а равно о Бандере и Шухевиче, которые, не помешай им русские, выиграли бы Вторую мировую войну. Пусть учит жизнелюба Пушкина, а про то, что у Шевченко и Леси Украинки есть что-то лиричное помимо мизантропии, я ей сам объясню.
