Протоирей Андрей Ткачёв до недавнего времени был одним из наиболее известных православных священников, служащих на территории Украины. Настоятель киевских храмов преподобного Агапита Печерского и Луки Крымского. Член редколлегии и постоянный автор журнала «Отрок.ua». Ведущий телепередач «На сон грядущим», «Сад Божественных песен». Автор книг «Письмо к Богу», «Страна чудес», «Мысли о покаянии», «Смотри, небо становится ближе» и др.
Несколько месяцев назад отец Андрей покинул Киев и переехал в Москву, где ныне служит. По слухам, его вынудили это сделать из-за резкой критики Евромайдана и новой украинской власти. С протоиреем Андреем Ткачёвым пообщался писатель и публицист Платон Беседин.
- Отец Андрей, несколько месяцев назад вы покинули Киев, где вели активную миссионерскую православную деятельность. Тогда вы отказались от каких-либо комментариев по данному вопросу. Пришло ли время дать их сейчас?
— Элеонора Рузвельт, жена того самого президента Рузвельта, который Франклин Делано, сказала следующее: «Низкие люди обсуждают людей, средние люди обсуждают события, великие люди обсуждают идеи». Может, мы с вами вовсе и не великие, но уж попытаемся не быть низкими — не будем говорить о «себе любимом». Поищем идей.
Множество ручейков стеклось в одну реку, обстоятельства сложились таким образом, что следовало принимать решение. Я принял решение уезжать. Не сочтите за избыток скромности или конспирации. Это всё, что я хочу и могу сказать по данному поводу.
Могу только добавить, что я всегда и ощущал, и самоидентифицировал себя, как русского человека. По религии, по культуре. И теперь, когда в стране всё русское воспринимается, как вражеское, мне и моей семье просто не осталось там места. Это стойкое внутреннее убеждение. Я вернулся, как и полуостров Крым, на духовную и историческую Родину.
- Вы были одним из немногих, кто публично выступил против Евромайдана. В частности, широко известна ваша обличительная проповедь. Какую реакцию тогда вы ощутили со стороны Украины?
— Вынужденно комментируя всё, что произошло, я говорил в интервью одному из каналов в Украине, что ненавижу революции. Это чистая правда. Революции (по крайней мере, наши, на пространстве славянской цивилизации) представляются мне алхимической ретортой по превращению чистых намерений в концентрированное зло. Сочтите это, если угодно, за определение. И мне было странно, что это большинству не очевидно. Было странно, что голоса против не звучат со всех сторон, хотя сатаническая стихия сразу была так явна.
Патриарх Кирилл говорил во время брожения на Болотной, что Россия исчерпала лимит революционных потрясений. Перемен нужно ожидать от других видов деятельности. Слова эти справедливы и в отношении Украины. Она тоже измучена прошедшим столетием. И уж кому-кому, но точно не ей искать счастья в мятежах. Но…
И то, что народ, интеллигенция, бизнесмены и прочие проглотили бунтарскую наживку, для меня было шоком, знаком великой беды, тем «запахом айсберга», который предшествовал аварии «Титаника». Одним словом, Украина в целом ужаснула меня слепотой и глупостью. Ужаснула согласием с самоубийственным сценарием. Всё остальное — это уже детали. А так, конечно, множество людей звонило, писало, и с глазу на глаз выражало мне своё согласие и поддержку.
- Сейчас вы раскаиваетесь в том, что сказали? Изменили ли вы свою позицию? Или, наоборот, укрепились в ней?
— Я не лгал в этом вопросе ни секунды. Время подтвердило мою правоту. И я бы раскаялся, поверьте, если бы ошибся. Это не позор — признаться в промахе. Но ошибки не было. Всё было, к сожалению, верно. Претензии могут быть к тональности, к стилистике. Удивление и негодование у некоторых может вызывать сам факт того, что священник дерзает высказываться на эти темы. Дескать, маши кадилом и помалкивай (у нас ведь так привыкли к Церкви относиться). Что ж, эти реакции имеют место.
Но существо сказанного не было ложью. Я действительно не называл имён, не тыкал ни в кого пальцем, собственно и не проклинал никого, что мне активно инкриминировалось. Слово «проклятие» даже не звучало ни разу. Речь шла именно о принципах, об идеях, о механике процесса. Не нужно ведь быть пророком, чтобы сказать человеку, намеренному прыгать с крыши высотки: «Ты разобьёшься!». Моё «пророчество» именно такого характера. Оно почти банально, и, тем не менее, подняло волну.
— Осенью прошлого года начали говорить о том, что в УПЦ Московского Патриархата наметился определённый раскол. Причиной тому стало подписание ныне покойным митрополитом Владимиром «Обращение Церквей и религиозных организаций к украинскому народу». Подписание вместе с раскольником Филаретом и лидерами других религиозных общин. Насколько лично вы поддерживали данное «Обращение», по сути, декларирующее идеалы Евромайдана? И какова тут степень инициативы лично Владимира?
— Видите ли, одна из болезней церковной жизни заключается в том, что верующие люди, те, что согласно Исповеданию Восточных патриархов являются хранителями веры, не очень вчитываются в официальные документы, не очень вообще интересуются ими. Это не с нас началось. Невнимание к официозу — одна из наших культурных особенностей. То есть, можно что-то говорить, подписывать, «выражать глубокую озабоченность», или наоборот — «чувство глубокого удовлетворения», а караван будет идти, куда шёл, и древо жизни зеленеть продолжит. Что-то подобное было, думаю, и в отношении этого документа.
Куда большую обеспокоенность вызвали не тексты, а фотографии Блаженнейшего вместе с Филаретом. Людей картинка или «достоверные слухи» больше пугают, чем слова. Но последние годы жизни Митрополита Владимира были сплошной мукой для Владыки. Все, кто более-менее знал, что к чему, понимали, что могут быть «подставы», именем старца и за его спиной могут пытаться решать личные дела, а не церковные проблемы. Всё это слишком понятно, очень белыми нитками шито, и очень обидно.
Поэтому я никакого обращения не поддерживал и ничего от него не ждал. Всё это игра в слова, могущая превратиться в игру с огнём, а также — попытка манипулировать Церковью. Очень обидное явление, очень печальное и очень не духовное.
- Хорошо, отец Андрей, а справедливо ли, на ваш взгляд, особенно с учётом последних событий, говорить о расколе внутри Украинской Православной Церкви?
— Людей, склонных к разным видам махновщины, мечтающих самим «поцарювать», достаточно. А уж в Украине, тем более. Так исторически сложилось. До времени они могут быть «сама лояльность». Но с переменой властей, ветров и тенденций, люди определённой категории очень быстро заявляют о себе. Они просыпаются и чуют, что настало их время. Выпадает шанс «сделать себе имя». Помните, так говорили строители Вавилонской башни? Таких у нас достаточно.
Не знаю, критична ли их масса, но они всегда были и есть. Вообще военные времена обнажают ошибки мирного времени, а в Церкви во время турбулентности вылазят боком главным образом кадровые ошибки. Все, кто вошёл во двор овчий не дверями, но перелез «инуде», становятся ненадежными или прямо опасными в тревожные времена. Есть такая проблема.
- Я знаю, что в 2004 году, во время «оранжевого» Майдана вы покинули Львов, где тогда служили. Ситуация складывалась наподобие той, что произошла сейчас, в 2014 году?
— В 2004-м я лицезрел Октябрь 17-го собственными глазами. Видел демонстрации людей с бантами на груди; школьников, снятых с занятий и марширующих строем по улицам. Кругом звучала песня «Разом нас багато». Крови не было. В этом серьёзное и прекрасное отличие. Но общая атмосфера была идентична недавним событиям. Это была первая в моей жизни «историческая реконструкция». Большевизм в чистом виде. «Мы наш, мы новый мир построим!» Щенячий восторг, упоение победой, шум на площадях, ненависть к врагам. Картинка!
Вопрос моего переезда в Киев тогда уже был в процессе решения. Дело было за сроками. И я словно на прощанье наблюдал за родным городом (я ведь родился и вырос во Львове), охваченном революционной эйфорией.
Господствующее ощущение тех дней — ощущение себя чужаком, внутреннее неприятие происходящего, сознательное отторжение, оценка происходящего, как фарс. Что было дальше, слишком известно, чтобы говорить об этом подробно.
Майдан 2004 облегчил мне прощание со Львовом, угрожавшее стать слезливым. Раньше я ведь его очень любил, но потом у меня тупо украли родину. С Киевом, кстати, точно так же.
- Можно ли говорить о том, что с каждым годом нарастала украинизация страны?
— Русская и украинская культуры разновелики. Нравится — не нравится, а великая культура это всегда культура империй. Создать же империю — далеко не всем дано. И в мире вообще нет равенства. Если бы все деревья в лесу были одного роста, мы бы отказались войти в лес из соображений эстетического бунта.
Так вот, украинизации, как культурного процесса в Украине нет. Для этого у украинской культуры (прошу не обижаться) просто нет внутреннего ресурса. Стоит вообще понять, что в украинской идее самостийности нет вообще серьёзной культурной составляющей, и никогда не было. То, что было, близко не отвечает европейскому выбору и относится к этнографии. И отношения между русской и украинской культурой обречены на то, чтобы быть отношениями между культурой мирового уровня и культурой уровня регионального.
Украинская культура имеет небольшой набор тем для разговора с украинцами, а русская говорит о вечных понятиях со всем миром. Понимаете разницу?
И в этой разнице, собственно, нет ничего плохого. Чешская и словацкая культуры тоже разновелики, хотя они и соседи-родственники. Американская и мексиканская в таких же отношениях. Надо просто назвать вещи своими именами и занять каждому свою нишу. Но проблемы начинаются там, где кто-то хочет быть тем, кем быть не может. Отсюда злоба, ненужное соперничество, смешная примерка на себя пышных одежд с чужого плеча, попытки действовать с помощью государственных рычагов: что-то придавливать, что-то раздувать. Это печально и бесплодно. Люди от этого без сомнения страдают. Далеко не все понимают суть происходящего, но подсознательно страдают все.
- Вы, между тем, один из тех, кто, что называется, всегда нёс русскую культуру в массы. И в своих проповедях, и в журналах, которые издавали. Насколько тяжело было это делать? И, на ваш взгляд, насколько справедливо выражение «русская Украина»?
— Русская культура меня воспитывала. Для меня скажем оба Тарковских (Арсений и Андрей) или Бродский сделали не меньше, чем бабушка, с которой я прожил первые десять лет жизни, которая меня до трёх лет с ложки кормила. А то и больше. Они для меня и сейчас реальнее, чем, например, мистер Обама. Ерофеев говорил, что всю бурду, которую в него впихивали и вливали, он однажды выблевал (пардон), засунув два пальца в рот. И этими пальцами были Святое Евангелие — раз, и русская поэзия — два. Краду у него эту цитату и под ней подписываюсь.
Русская культура — это одна из любимейших дочерей Новозаветной благодати, рождённая, по большому счету, в последние дни. Я живу ею. Если бы не был женат, то сказал бы о ней, как Сковорода — о Библии: «Невеста моя, ласточка моя». Трудно ли нести её в некультурной среде? Так же трудно, как нести лампаду на ветру. Её (подлинную культуру) гонят интуитивно, отвергают, не познакомившись, потому что чуют в ней великую красоту и великую правду. Клевеща на нее, рифмуя ее с блатным шансоном, обличают в себе ненависть к правде и гордую узость.
Ну, а «русская Украина» это, по крайней мере, чудесный Николай Васильевич, чьи коды нам еще предстоит разгадать. Кстати и Булгаков, и Вертинский, и Сикорский. Русская Украина есть. Даже в дневниках Шевченко.
- Вы человек Слова. И, собственно, вокруг того, на каком языке произносить слова в Украине много споров. Именно языковая проблема декларировалась как одна из ключевых в контексте разделения Украины. Опять же насколько она имела под собой реальные основания?
— Язык, по Хайдеггеру, это дом бытия. Если им пренебречь, то можно своё бытиё переместить из дома в казарму, или в барак, или землянку. Я за филологическую чуткость.
Но думаю, что украинский и русский языки надо мирить (равно, как и их носителей) в лоне церковно-славянского языка, в корнях. Люди, молящиеся на церковно-славянском языке, должны и могут свободно переходить с языка на язык, расширяя поле своего языковедения и включая в него другие близкие языки. Польский или сербский, к примеру. То есть проблему нужно решать не в координатах «или — или», а в расширении смыслового поля. Для этого нужны просвещенные народные лидеры. Их сейчас нет. Нет вообще. Собственно их в Украине никогда и не было.
А в руках у политиков, как известно, любая тема превращается в оружие ближнего боя, в кастет или финку. Здесь мира не будет. Если в советское время русский язык был языком межнационального общения (латыш с армянином говорили не на латышском или армянском, а на русском), то сегодня для Украины русский язык — это открытая дверь в общемировой культурный контекст. Кто не понимает этого, то, по-моему, просто варвар.
- Чем, на ваш взгляд, в первую очередь вызван кризис в стране, переросший в гражданское противостояние? Возможно, это кризис духовный, моральный?
— Апостол Павел говорит «не давайте места диаволу» (Еф. 4:27) Всё происходящее в стране говорит о том, что люди дали в себе место диаволу. Много места дали ему. Как всегда — под соусом благих намерений. «Мы достойны большего и лучшего». «Почему у них всё есть, а у нас этого нет?» «Мы хорошие и ни в чём не виноваты. Виноваты вон те. Сейчас мы их… и заживём». Узнаёте? Это ведь логика, инспирированная диаволом, и именно она действует. Слишком долго хвалились, что мол, мы очень духовная и миролюбивая нация. А гнилья внутри было и есть — мама не горюй. Вот и произошёл ребрендинг «миролюбивой и духовной нации» в неизвестно что.
С горечью могу лишь констатировать, что покаяния до сих пор нет, склонности к анализу нет, помрачение усиливается, работа над ошибками не ведётся. Продолжается поиск виновных со стороны. И значит смерти все — даром, Киев загажен — даром. Воз будет стоять еще долго на прежнем месте. Горе, одним словом. Горе и слёзы.
- Ополченцев (или террористов, как их называют в Украине) в Донбассе не раз называли «православными радикалами». Насколько приемлем данный термин и, собственно, то, что за ним стоит? Насколько возможно в принципе, что иконами прикрываются такие персонажи как Бабай? Что убийство происходит под православными лозунгами?
— Нам ещё только предстоит разбор полётов. Когда все это таки закончится (Боже, когда же это всё закончится?!), мы будем изучать возникшие феномены. И пробуждение фашистского сознания, и неожиданно пробудившееся самосознание Донбасса, и разверзшаяся пропасть между Востоком и Западом, и роль православной составляющей во всём этом. А ещё — много чего другого. Будут фильмы сняты, будут книги написаны, будут организованы сотни круглых столов. Кровь Гражданской войны (ведь именно она идёт, а не что другое) будет осмыслена в категориях героического искусства. Всё будет. Только бы оружие зачехлили. И тогда мы об этом поговорим.
- Как в такой ситуации должен вести себя священник? Ведь на Майдане было много униатов, которые благословляли происходящее там. Сейчас они и другие благословляют карательную операцию. В Донбассе со стороны местных священников происходит нечто подобное.
— С униатов нужно будет многое спросить. Километры отснятой пленки нужно будет просмотреть, ещё раз вслушаться во все эти непрестанные «моления» на фоне огня, стрельбы и барабанного боя. Нужно будет попытаться понять, как это у людей получается чередовать раз за разом слова «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» с криками «Смерть врагам!». Что это: психическое нездоровье или полное невнимание к произносимому тексту?
Вопросов много. Историки, психологи и религиоведы нас сильно со временем удивят своими выводами и наблюдениями. Для меня, например, «майданная духовность» говорит так много, что в пору книжку писать.
А восточные отцы никуда не ездили, никакие площади не захватывали, никого на баррикады не звали. Им и в страшном сне не хотелось никого поднимать на ножи. Но когда в их дома прилетели снаряды, когда их паству стали разрывы на части кромсать, то, что им делать оставалось? Остаться с воюющей паствой. Не они войну зажгли, не им и отвечать за нее. И это в их храмы, а не к униатам, снаряды прилетают. Так что многим поневоле пришлось становиться в ряды военного духовенства. Многим Господь и венцы сплетет.
- Мне, к сожалению, часто приходится слышать, что УПЦ ведёт себя пассивно в вопросе урегулирования военного конфликта в Донбассе. Мало того — не помогает беженцам. Насколько справедливы данные претензии?
— Между сделанным и тем, что нужно сделать, всегда большой зазор. Нам есть, в чём каяться и сокрушаться. Однако вместе с тем большая работа делается. Не для пиара, не для новостного сюжета. А для жизни, для правды, по совести. Война многое перетряхнёт, многое отшелушит. Как ни горько, но именно она многих сделает лучше. Это и Церкви касается. Повторяю: нас ждет неизбежный разбор полетов. Как допустили? Что и где прошляпили? Какие выводы нужно сделать? Будет и свой маленький Нюрнберг, и свой церковный анализ. Если не будет — грех тогда нам.
- Вы сейчас в Москве. Как устроились? Какие ваши планы?
— Жив. Служу. Ни на что особо не жалуюсь, хотя мне уже не восемнадцать, со мной семья, и на подъём в таких условиях человек уже не очень легок. Людей много хороших, вот это — факт. Чудесных, отзывчивых, талантливых людей. И Церковь уж больно красива, сильна и хороша, не смотря на все известные нам и неизвестные сложности. Хочу работать. Работы много, и у Церкви великое будущее. Всей кожей это чувствую.
- В конце я хотел бы задать такой вопрос. Насколько близки, похожи ваши прихожане в Киеве и в Москве?
— Это одни и те же люди. С неизбежными и допустимыми модификациями внутри одной категории, все они — православные славяне, братья и сестры. У нас общая история, общая химия крови. И плюсы их мне знакомы, и минусы известны. Наши они люди, родные. Кто говорит, что они — разных полей ягоды, тот лжёт на истину и тяжко согрешает. Мы дети одной Матери-Церкви, из одного Купельного лона вышли, от одной Чаши вскормлены, одним Миром мазаны. Исторические задачи у нас тоже едины. Кто от этого отречётся, тот себя навеки потеряет. Как пить дать.
