Услышав такое, те, кто был в студии, сразу же взъерепенились: «Как так о кровавом боевике, убивающем украинских солдат?»
Действительно, можно сказать и так. Для одних граждан Украины. Но можно иначе: символ, герой, человек легендарный. Для других граждан. Так или иначе, независимо от исхода гражданской войны в Украине, памятник нерукотворный Игорь Стрелков себе уже воздвиг, народная тропа к нему не зарастёт; наоборот, только обрастёт новыми подробностями. Уже сейчас желающих рассказать о Стрелкове больше, чем разочарованных от игры футбольной сборной России на чемпионате мира. Только я в одной Москве знаю двух. Один рассказывает, к примеру, что Стрелков весьма почитал клюквенную наливку. Второй хвалит его за начитанность.
Официально о Стрелкове известно немного. Настоящее имя — Игорь Всеволодович Гиркин. Прозвище «Стрелков» он получил позже — во время первой чеченской кампании. Родился в 1970 году в Москве, в семье потомственных военных. Окончил Московский государственный историко-архивный институт, но стал не историком, а военным. Увлечение армией, войнами к биографии прилагается. Работал в ГРУ и ФСБ.
Крестился боем в Приднестровье, в Бендерах, куда, согласно легенде, отправился защищать честь и свободу русских людей. Идейный молодой человек, в общем. Затем были Югославия, две чеченских кампании. И конец дороги назад в мирную жизнь. Существование «кофе — метро — работа — метро — супермаркет — телевизор» после таких войн оказалось невозможным. Тускло, мелко, кощунственно. Сам Стрелков в автобиографическом «Боснийском дневнике» называет это чувство «синдромом отравления порохом», когда необходимо вновь идти в бой и рисковать жизнью. Возможно, потому Стрелков и в мирное время ходил по Москве в военной форме. И потому же отправился сначала в Крым, а после в Славянск, где за несколько недель создал боевое подразделение, успешно противостоящее, как принято говорить, сильно превосходящим силам противника.
Впрочем, представить Стрелкова этаким рубакой, славянской версией конунга Рагнара значит ограничить, упростить его персоналию. Ибо люди, зацикленные на войне, слышащие голоса Валгаллы, готовые броситься в пекло боя в любую минуту, не выживают в таком количестве войн. Они не могут быть военачальниками, превращающими дембелей и бандитов в универсальных солдат, месяцами успешно обороняющих крошечный городок от регулярной армии.
Когда закончится война, когда утихнут межнациональные распри, тогда появятся те, кто скрупулёзно, въедливо проанализируют действия Стрелкова в Донбассе с позиций военной науки. И выйдет, несомненно, занятный материал.
Некоторые свои военные решения Стрелков комментирует уже сейчас. В кадре — интеллигентный, спокойный, уверенный в себе человек, начинающий разговор так: «Вы слышали взрывы бомб…» Ровно, без эмоций. Идеальный, с точки зрения Кастанеды или Монтеня («лучший советчик — смерть»), воин.
Стрелков раскладывает военные действия так, будто анализирует шахматную партию. БТР идёт Е2-Е4. Вертолёт летит В1-С3. И всё это без малейшей пристрастности. Но это не отстранённое бормотание фанатика, нет, а трезвый аналитический подход человека, несущего полную ответственность за себя и своих подчинённых. Аккуратная причёска, белогвардейские усики, аристократический лоб, морфиновая бледность — абсолютный в своей архетипичности типаж, диссонирующий с привычным видом нынешних генералов.
Да, Стрелков вернул в социокультурную матрицу российской действительности классический образ защитника земли русской. Так выглядели «белые» офицеры, сражавшиеся, выжившие и перебравшиеся в Париж. Так мог бы выглядеть реальный Дубровский.
У Гребенщикова, кстати, помните, была такая песня: «Когда в лихие года пахнет народной бедой, тогда в полуночный час, тихий, неброский, из леса выходит старик, а глядишь — он совсем не старик, а напротив, совсем молодой красавец Дубровский…»
Но ещё необычнее внешности — размышления Стрелкова. В беседе он оперирует понятиями «совесть», «честь», «порядочность», «духовность». Призывая Россию помочь ополченцам, он говорит не о деньгах, геополитике, выгоде, а заявляет: «Если у вас осталось хоть чуть-чуть совести…»
Ощущение такое, будто произошёл сдвиг во времени, и к нам попал человек из другой эпохи. Белогвардейской, да, но ещё и из советской в её высшем, космическом понимании.
Недавно украинские события «расшарили» ещё одного такого персонажа великой эпохи — «народного мэра» Севастополя Алексея Чалого, оперировавшего в политике категориями более подходящими национально-патриотическим романам Александра Проханова, но при этом удивительным образом дающими рост на мощной социально-экономической основе. Он тоже говорил о чести и совести, о вере и любви к Отечеству.
Достоевский в своём «Дневнике писателя» замечал: «Нам нужна эта война и самим; не для одних лишь «братьев-славян» подымаемся мы, а и для собственного спасения: война освежит воздух, которым мы дышим и в котором мы задыхались, сидя в немощи растления и в духовной тесноте».
Действительно, обстоятельства высевают «единицы, которые и ведут потом всех за собою, овладевают движением, родят идею и оставляют её в наследство мечущимся массам людей». Украинские события, начавшиеся с Евромайдана, открыли новых уникальных людей. Они были и раньше, но, похоже, их не замечали.
Ведь в разговорах о чести и совести, в общем-то, нет ничего особенного, просто мы от них сильно отвыкли. Стрелков напомнил. Спасибо ему. Очень кстати.
