Уже из Киева, но еще раз о Краматорске. С напоминанием: я — журналист, а не правозащитник. Моя задача — пойти куда-то, увидеть что-то, рассказать вам — обществу. А вы если хотите, действуйте.
На первом фото — малышня детского дома Краматорска. Большинство из них умеет хорошо произносить только слово "мама". Когда я вошла к ним, то они заголосили — "мама, мама, мама".
А малыш со второго фото — Ярик — вот так заворожено и смотрел на меня все двадцать минут, не сходя с места.
Малыш на третьем фото — Арсений. Он всю свою недолгую жизнь просидел в уголке этой кровати. Уголок — это его мир. Правда, сейчас здесь слышно как бомбят, но в любом случае, кажется, в этом доме живут единственные людские существа, которые не знают, что началась война — они маленькие, и у них отклонения в развитии. Когда я уходила, воспитательница сказала — "помашите маме ручкой". Они мне помахали.
На следующем фото — ребенок-солнце. Он никогда не встанет. Его мир — тоже кровать. Но он умеет передвигаться по ней, ерзая на спине. И умеет еще две вещи — улыбаться и говорить "мама". Это слово он начинает произносить много-много раз, как только к его кроватке подойдут. А улыбается он всегда. Сколько времени он проживет, никто не знает, но пока он еще живет — солнцем, запертым а кроватке.
Следующий мальчик — он долгожданный ребенок. Его ждали-ждали, а он родился таким. Все, что он может, это лежать неподвижно с выгнутой шейкой и смотреть на мир палаты так, будто видит его в первый раз. Правда, мир его узок, но ему уже два года. Родители приходили к нему каждую неделю. Чтобы над ним поплакать. Но они живут в Славянске и с тех пор, как там началась война, они больше не приезжали. А их ребенок по-пережнему лежит, выгнув шею и ждет. Ждет — несомненно. Потому что когда я вышла, он громко заплакал.
На следующем фото — люди стоят в очереди за водой. Воды в городе нет. Ко мне подошла одна женщина из очереди и сказала — "сколько нам дали дней жизни? Пять? А потом что? Смерть? Я вас не знаю, но хочу с вами попрощаться". Зачем я выкладываю эти фото? Если город все же разбомбят, то мы должны помнить, кто в нем жил.
