https://ukraina.ru/20230302/1044013113.html
Беженка из Артемовска: "Музыканты" спасли нам жизнь
Беженка из Артемовска: "Музыканты" спасли нам жизнь - 02.03.2023 Украина.ру
Беженка из Артемовска: "Музыканты" спасли нам жизнь
Евгения Валерьевна отказывается фотографироваться и называть фамилию. Через слово начинает плакать. Буквально неделю назад ее и супруга эвакуировали из Артемовска бойцы ЧВК "Вагнер". Сейчас оба получают медицинскую помощь.
2023-03-02T06:35
2023-03-02T06:35
2023-03-02T12:48
интервью
украина
артемовск
чвк "вагнер"
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e6/0b/0e/1040803030_49:0:843:447_1920x0_80_0_0_0ff4cffe644a411b28cc982627b263fc.jpg
Их жизням ничего не угрожает. Обо всем, что довелось пережить, женщина рассказала журналисту издания Украина.ру.— Как вам Донецк, Евгения Валерьевна? Давно тут не были?— Да, больше двенадцати лет, это точно. Знаете, наверное, душа все-таки чувствует. Мне ведь сказали, что из Дебальцево везут в больницу Енакиево. Мы все едем и едем, а состояние такое, что все болит, и я вся дергаюсь. Привезли уже под вечер, а утром встала и разговорилась с девочками. Они говорят: «У нас в Донецке еще хорошо». Чувствую, что с ума схожу. Ведь сказали же, что в Енакиево едем.Подхожу и спрашиваю: «Солнышко, ты извини, а я точно в Донецке?» Оказалось, что да. Но я же ночью не спала. Мне только первые уколы ставили. Сижу, а у меня такое чувство, будто не там нахожусь, где сказали. Может, в Донецке? И до утра это чувство не отпускало. Душа что-то чувствовала. Это ведь родное все-таки.— Буквально на днях вас эвакуировали из Артемовска. Расскажите, пожалуйста, о том, как развивались события.— В начале марта, апреле и мае все было спокойно. Только город стал насыщаться солдатами ВСУ и какими-то батальонами, но было тихо. В июне-июле начались обстрелы. Но у нас было ощущение, что вот-вот это закончится. Почему-то мы вбили себе в голову, что еще немножко и все прекратится.Потом начались более ожесточенные обстрелы. Муж все время лежал, а я моталась по городу то за хлебушком, то… и как-то начала привыкать. Ко всему в жизни человек привыкает, понимаете?Бежишь по городу, слышишь звук, останавливаешься… по сторонам… где упал, где присел. Уже инстинкт появился какой-то. Понимаешь, что нужно как-то уцелеть в этом аду.А потом началось, все шире, все больше. У нас же еще люди такие нашлись. Бегали и рассказывали: «Ой, это русские уже нас обстреливают, вот это мы гибнем от их рук, они звери». Всякие гадости, небылицы. А как могли быть русские, если это ноябрь?Вот мы живем на улице Советской, обстрелы идут с Собачёвки, а с другой стороны бьют с речки Бахмутки, где окопы были. А украинские пропагандисты все: «Это русские! Это все они натворили! Это Путин, который привел свое войско, во всем виноват!»— Верно ли я понял, что на тех и других позициях стояли украинские войска?— Да.— Как вы думаете, зачем они стреляли?— Я не знаю. Вот у нас неподалеку был магазин, и обычные рядовые бойцы приходили туда за кофе, колбасой. Такое… на перекус. Может, чего-то из еды не хватало, потому что они очень часто приходили. И по поведению это были нормальные ребята. А потом стали приходить другие. Зашла однажды в магазин и сделалось жутко. Следом зашел военный. Я так поняла, что не простой солдат, а кто-то из этих нацистов. Один только взгляд чего стоил. Я сразу в стенку влипла. Взгляд — нечеловеческий. Столько в нем зла, столько ненависти и такого стремления убивать.А однажды, когда обстрелы закончились, я вышла во двор. Мимо солдаты несли раненого. Я ближе посмотрела, а это негр. Чернокожий. По-английски вроде разговаривал.Иногда еще ходили по домам и проверяли, нет ли солдат. Говорю: «Каких солдат вы ищете?» А они мне: «Мы знаем каких». Когда сильные обстрелы начались, многие из них стали думать о себе — прятаться в опустевших домах.От многих домов к тому времени только стены остались или вообще ничего. Наш тоже разбомбило, и мы к соседям перебрались. Они молодцы, сразу уехали. Трое маленьких детей у них. Я тогда спросила: «Если вдруг чего, то можно к вам?» Разрешили.Один был случай с моей знакомой. На Собачёвке шли женщины примерно моего возраста. А одна так радостно говорит: «Наташ, посмотри, наши защитники идут». Один такой маленький, невзрачный спрашивает: «Який я тобі захисник? Я тобі покажу защіту!» Короче, прикладом ее по лицу ударил и в упор расстрелял.— Много таких случаев было?— Я не могу сказать точно. В Артемовске мы в основном дома сидели. Было, что зайдут снайперы… я не знаю, полк, взвод… человек десять. Рассаживались по пустым домам и выслеживали. Говорили: «Не ходите по улицам». Были случаи, что не нравится кто-то и всё. Что такое снайпер? Выстрелил — и нет человека.— Мы часто сталкиваемся с тем, что украинские подразделения оборудуют позиции непосредственно в жилых домах. Как с этим в Артемовске?— Мне трудно сказать, поскольку живем в частном секторе. Как въезжаешь в Артемовск, идет село Опытное и наш частный сектор до центра города. У нас такого не было. У нас многие сразу уехали, остались пустые дома. Их и занимали.Слышала, что наверху, как от центра города подниматься, есть многоэтажные дома. Вот там занимали. Наверху сидели снайперы, на второй-третий этажи загоняли людей, а внизу стояли танки и держали оборону.С июня у нас не было связи и позвонить родственникам было невозможно. А у нас в тех краях офис находился. Я там работала. Иногда, когда обстреливали меньше, ходила туда за зарплатой. Возле самолета были… как это называется? Которые вверх летят?— «Джавелины»?— Я тогда, честно говоря, чуть сознание не потеряла. Шла оттуда, спускалась к нашему дому, а они уже выставили эти штуки по углам. Обойти нельзя, остановиться нельзя. Сгорбилась, прошла мимо, а вслед мне такой довольный смех. Думала, что в спину стрельнут, но, слава богу, пронесло.— Как думаете, почему они так себя вели с местными жителями? Откуда взялась эта ненависть?— Не знаю. До сих пор понять не могу. Они ходили постоянно, дома проверяли. «Вы тут живете?» — спрашивают. Объясняю, что это не мой дом, но живу в соседнем, потому, что в моем ни крыши, ни печки не осталось. «Уезжайте отсюда, а то плохо будет», — говорят. Куда мне? А куда угодно. Если ты остался в родном городе, то ждешь русских, а если ждешь русских, то для них ты враг номер один. Потому что русские для них — нелюди. Они так говорили.— Как с водой было? С продуктами?— Рядом с нами был небольшой магазинчик. Начальник его заведовал маслоцехом — свое подсолнечное масло делал. Обстрелы начались и цех закрылся. По нему тоже прилет был. Так вот хозяин маленький уголочек оставил и мотался в Константиновку, пока дорога открыта была. Привозил хлеб, колбасу, напитки какие-то.В мае у нас почти одновременно отключили свет и газ. В начале августа — воду. Чем успели запастись, тем и пользовались. Связи без света не было и невозможно было что-то узнать или услышать. Неизвестность тяготит. Не знаешь, что происходит, что дальше будет.Когда решили уезжать, муж слег с ногами. Без него не уеду, а его — не вытяну. На всю улицу к тому времени шесть человек осталось. Все пожилые.По началу на «икарусах» вывозили в Днепр, а там уж люди сами решали, куда им ехать. Тогда мы не поехали. Думали, что скоро закончится. А когда я поняла, что муж встать не может и дело плохо, уже такие ожесточенные обстрелы были. Он говорит: «Иди в подвал». А у меня такой страх бросить его. «Выйду наверх, а он уже всё», — думала. Боялась оставлять.— Выходит, что эвакуация все же проводилась?— Поначалу вывозили стариков. Тогда начались холода. Приезжали, забирали. Когда обстановка накалилась, и муж начал прихрамывать, я стала выяснять. Сказали, что вывезут беспомощных, а после — и всех остальных.Нужно было ходить в центр, искать волонтеров, договариваться. Сидя муж ехать не смог бы. Он высокий у меня, грузный. И у него вывих тазобедренного сустава. Это только лежа вывозить, а не получалось. Мы же на окраине жили, а из центра вывозили регулярно.— А полиция и МЧС как-то помогали? Работали?— Они все больше по центру. В частном секторе — нет. Когда самые жаркие обстрелы начались, никого уже не было. МЧС еще выезжали какое-то время, когда прилеты были. Забирали. Кого — в больницу, кого — в морг.— А местные органы власти?— Врать не буду — не знаю. Здание целое стоит. Дома в центре многие побиты, но мэрия цела.— Что было в последние дни?— Полная жесть, как сказал мне кто-то. С утра они могли начать стрелять, потом делали перерыв, а потом снова — до самого вечера. Ночью — тишина.— «Они» — это кто?— Наши, как я говорю, украинские — ВСУ. У них какие-то перерывы были. Не знаю. Муж говорил, что на перекур ушли или водочки попить. Они это между собой — друг друга. Игра «кто в кого попадет». Это не шутка. Вот, например, с этой стороны летит, а потом — с той. Потом где-то сбой какой-то и падает на середину. Постоянно возле нас падали снаряды.Трудно было. Неделю сидели, печка уже не работала, потому, что крышу снесло. Питались сухим пайком. Муж лежал, а я бегала. В магазин перестала ходить, потому что страшно стало. В начале у нас легким били, а к тому времени, как у вас здесь, — тяжелым.А перед тем, как ребята зашли, две ночи от нас били. Может хотели, чтобы русские танки сюда не зашли? Я утром выбежала во двор — а там яма огромная и вся-вся заполнена снарядными гильзами. Столько их было, что ужас. И еще четырнадцатого числа начались прилеты эти страшные.— Четырнадцатого февраля?— Да. Со стороны Опытного миномет работал. Потом обстрелы. В тот день снежок выпал. У нас ведь окна выбило. Утеплителем их заколотили. И слышно было, как прямо за домом ребята идут в наступление, а те бегут и отстреливаются.Муж говорит: «Женя, это наши пришли. Русские». А я ему: «Не может быть. Ты же видишь, какие тяжелые снаряды падают. Как же это они?»Утром пятнадцатого снова начались прилеты, а потом слышу — бегут по ступенькам. Забегают и спрашивают: «Солдаты в доме есть?» Я испугалась. Отвечаю: «Вот муж лежачий и я». Осмотрели дом и говорят: «Опускайте руки и не бойтесь. Мы русские». Расплакалась.Начали спрашивать, почему лежит муж, что с ним. Я объяснила. Командир оставил парня, чтоб, не дай бог, с той стороны никто не забрался. Стали вокруг они отстреливать вэсэушников. Те уже по углам прятались, кто не убежал.Вернулись и говорят: «Ждите. Как только немного обстрелы затихнут, мы вас отсюда выведем. Вам тут оставаться нельзя ни в коем случае. Будете на русской земле, все хорошо будет, не переживайте».Смотрю на шеврон и спрашиваю: «Музыканты?» Отвечает: «Да. Мы как петь начинаем, так всем очень нравится. Слышите, как поют?» Слышу — стреляют! А он: «Это мы так поем». Молодцы ребята. Очень я им благодарна. К вечеру тише стало, и мы огородами ушли. Мужа положили на носилки, и ребята тащили его в сторону Пятихатки. Далековато, конечно. Он ведь большой, грузный. Тяжело им было. Еще и снег выпал. По бездорожью шли, по огородам.Вывели нас. Потом машиной отправили в Зайцево. Там осмотрели в госпитале и отправили в Светлодарск. Там врач военный посмотрел и оказалось, что с сердцем у мужа неладно. Сказали, что еще чуть-чуть бы и плохо дело кончилось. Он ведь три с лишним месяца пролежал. В общем, отправили в Дебальцево. Там его сейчас лечат.— Как проходила эвакуация?— Около часа они мужа несли. Представьте: два метра в нем. Ноги свисают, голова свисает. Говорит: «Я больше не могу, мне неудобно». А я ему: «Молчи, пока ребята еще при силах и обстрелы в другой стороне». Привезли, а доктор говорит: «С ногами сделать ничего не могу. Сейчас вас отправят в другое место и там займутся». Там он пролежал сутки. Ему сразу кололи сердце, выкачивали жидкость из легких, чтобы не задохнулся. Два с лишним литра сразу выкачали. Дальше — в Дебальцево. Там еще палец у него…думали, что гангрена, но, слава богу, обошлось.— Вы упомянули шеврон. Где ж вы услышали о ЧВК «Вагнер»?— Я ж почему сразу заулыбалась, когда их увидела? Муж любит за новостями следить. Нашли мы приемник, он его покрутил-повертел, чего-то прицепил. Не разбираюсь, но приемник понемногу ловить стал. Нашли волну, где передача Соловьева. Он выходил по вторникам, средам, четвергам. Утром. Мы одеялом накроемся и слушаем. А там их командир выступал.— Пригожин?— Да. Много рассказывал про них. А потом заходят и говорят: «Мы поем». Я им: «Столько о вас слышала, мальчики». Муж у того парня, которого с нами оставили, спрашивает: «Как тебя зовут?» Он говорит: «Дед, никак». Муж ведь долго лежал. Не брился, не стригся. Да и шестьдесят с лишним лет уже. Парень глянул, подумал и говорит: «Ладно, называй меня Серегой». Мы так смеялись.Если б не они, то, наверное, что-то непоправимое случилось бы. Я-то может еще как-нибудь выкарабкалась, а муж… ничего бы не вышло у нас. Только благодаря им и спаслись.Парень этот говорит: «Дед, хорош лежать!» А муж ему: «Сынок, я не могу воевать!» Тот улыбается: «Я тебя воевать не зову. Болеть хватит. Выходить будем». Взяли его под руки, из комнаты вывели, а дальше понесли.Мне главное — ребятам спасибо сказать. Дай бог, чтобы выжили и все у них было хорошо.
украина
артемовск
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2023
Новости
ru-RU
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e6/0b/0e/1040803030_133:0:768:476_1920x0_80_0_0_eebb5aaaae86793bbc60b407d751c422.jpgУкраина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
интервью, украина, артемовск, чвк "вагнер"
Их жизням ничего не угрожает. Обо всем, что довелось пережить, женщина рассказала журналисту издания Украина.ру.
— Как вам Донецк, Евгения Валерьевна? Давно тут не были?
— Да, больше двенадцати лет, это точно. Знаете, наверное, душа все-таки чувствует. Мне ведь сказали, что из Дебальцево везут в больницу Енакиево. Мы все едем и едем, а состояние такое, что все болит, и я вся дергаюсь. Привезли уже под вечер, а утром встала и разговорилась с девочками. Они говорят: «У нас в Донецке еще хорошо». Чувствую, что с ума схожу. Ведь сказали же, что в Енакиево едем.
Подхожу и спрашиваю: «Солнышко, ты извини, а я точно в Донецке?» Оказалось, что да. Но я же ночью не спала. Мне только первые уколы ставили. Сижу, а у меня такое чувство, будто не там нахожусь, где сказали. Может, в Донецке? И до утра это чувство не отпускало. Душа что-то чувствовала. Это ведь родное все-таки.
— Буквально на днях вас эвакуировали из Артемовска. Расскажите, пожалуйста, о том, как развивались события.
— В начале марта, апреле и мае все было спокойно. Только город стал насыщаться солдатами ВСУ и какими-то батальонами, но было тихо. В июне-июле начались обстрелы. Но у нас было ощущение, что вот-вот это закончится. Почему-то мы вбили себе в голову, что еще немножко и все прекратится.
Потом начались более ожесточенные обстрелы. Муж все время лежал, а я моталась по городу то за хлебушком, то… и как-то начала привыкать. Ко всему в жизни человек привыкает, понимаете?
Бежишь по городу, слышишь звук, останавливаешься… по сторонам… где упал, где присел. Уже инстинкт появился какой-то. Понимаешь, что нужно как-то уцелеть в этом аду.
А потом началось, все шире, все больше. У нас же еще люди такие нашлись. Бегали и рассказывали: «Ой, это русские уже нас обстреливают, вот это мы гибнем от их рук, они звери». Всякие гадости, небылицы. А как могли быть русские, если это ноябрь?
Вот мы живем на улице Советской, обстрелы идут с Собачёвки, а с другой стороны бьют с речки Бахмутки, где окопы были. А украинские пропагандисты все: «Это русские! Это все они натворили! Это Путин, который привел свое войско, во всем виноват!»
— Верно ли я понял, что на тех и других позициях стояли украинские войска?
— Как вы думаете, зачем они стреляли?
— Я не знаю. Вот у нас неподалеку был магазин, и обычные рядовые бойцы приходили туда за кофе, колбасой. Такое… на перекус. Может, чего-то из еды не хватало, потому что они очень часто приходили. И по поведению это были нормальные ребята. А потом стали приходить другие. Зашла однажды в магазин и сделалось жутко. Следом зашел военный. Я так поняла, что не простой солдат, а кто-то из этих нацистов. Один только взгляд чего стоил. Я сразу в стенку влипла. Взгляд — нечеловеческий. Столько в нем зла, столько ненависти и такого стремления убивать.
А однажды, когда обстрелы закончились, я вышла во двор. Мимо солдаты несли раненого. Я ближе посмотрела, а это негр. Чернокожий. По-английски вроде разговаривал.
Иногда еще ходили по домам и проверяли, нет ли солдат. Говорю: «Каких солдат вы ищете?» А они мне: «Мы знаем каких». Когда сильные обстрелы начались, многие из них стали думать о себе — прятаться в опустевших домах.
От многих домов к тому времени только стены остались или вообще ничего. Наш тоже разбомбило, и мы к соседям перебрались. Они молодцы, сразу уехали. Трое маленьких детей у них. Я тогда спросила: «Если вдруг чего, то можно к вам?» Разрешили.
Один был случай с моей знакомой. На Собачёвке шли женщины примерно моего возраста. А одна так радостно говорит: «Наташ, посмотри, наши защитники идут». Один такой маленький, невзрачный спрашивает: «Який я тобі захисник? Я тобі покажу защіту!» Короче, прикладом ее по лицу ударил и в упор расстрелял.
— Много таких случаев было?
— Я не могу сказать точно. В Артемовске мы в основном дома сидели. Было, что зайдут снайперы… я не знаю, полк, взвод… человек десять. Рассаживались по пустым домам и выслеживали. Говорили: «Не ходите по улицам». Были случаи, что не нравится кто-то и всё. Что такое снайпер? Выстрелил — и нет человека.
— Мы часто сталкиваемся с тем, что украинские подразделения оборудуют позиции непосредственно в жилых домах. Как с этим в Артемовске?
— Мне трудно сказать, поскольку живем в частном секторе. Как въезжаешь в Артемовск, идет село Опытное и наш частный сектор до центра города. У нас такого не было. У нас многие сразу уехали, остались пустые дома. Их и занимали.
Слышала, что наверху, как от центра города подниматься, есть многоэтажные дома. Вот там занимали. Наверху сидели снайперы, на второй-третий этажи загоняли людей, а внизу стояли танки и держали оборону.
С июня у нас не было связи и позвонить родственникам было невозможно. А у нас в тех краях офис находился. Я там работала. Иногда, когда обстреливали меньше, ходила туда за зарплатой. Возле самолета были… как это называется? Которые вверх летят?
— Я тогда, честно говоря, чуть сознание не потеряла. Шла оттуда, спускалась к нашему дому, а они уже выставили эти штуки по углам. Обойти нельзя, остановиться нельзя. Сгорбилась, прошла мимо, а вслед мне такой довольный смех. Думала, что в спину стрельнут, но, слава богу, пронесло.
— Как думаете, почему они так себя вели с местными жителями? Откуда взялась эта ненависть?
— Не знаю. До сих пор понять не могу. Они ходили постоянно, дома проверяли. «Вы тут живете?» — спрашивают. Объясняю, что это не мой дом, но живу в соседнем, потому, что в моем ни крыши, ни печки не осталось. «Уезжайте отсюда, а то плохо будет», — говорят. Куда мне? А куда угодно. Если ты остался в родном городе, то ждешь русских, а если ждешь русских, то для них ты враг номер один. Потому что русские для них — нелюди. Они так говорили.
— Как с водой было? С продуктами?
— Рядом с нами был небольшой магазинчик. Начальник его заведовал маслоцехом — свое подсолнечное масло делал. Обстрелы начались и цех закрылся. По нему тоже прилет был. Так вот хозяин маленький уголочек оставил и мотался в Константиновку, пока дорога открыта была. Привозил хлеб, колбасу, напитки какие-то.
В мае у нас почти одновременно отключили свет и газ. В начале августа — воду. Чем успели запастись, тем и пользовались. Связи без света не было и невозможно было что-то узнать или услышать. Неизвестность тяготит. Не знаешь, что происходит, что дальше будет.
Когда решили уезжать, муж слег с ногами. Без него не уеду, а его — не вытяну. На всю улицу к тому времени шесть человек осталось. Все пожилые.
По началу на «икарусах» вывозили в Днепр, а там уж люди сами решали, куда им ехать. Тогда мы не поехали. Думали, что скоро закончится. А когда я поняла, что муж встать не может и дело плохо, уже такие ожесточенные обстрелы были. Он говорит: «Иди в подвал». А у меня такой страх бросить его. «Выйду наверх, а он уже всё», — думала. Боялась оставлять.
— Выходит, что эвакуация все же проводилась?
— Поначалу вывозили стариков. Тогда начались холода. Приезжали, забирали. Когда обстановка накалилась, и муж начал прихрамывать, я стала выяснять. Сказали, что вывезут беспомощных, а после — и всех остальных.
Нужно было ходить в центр, искать волонтеров, договариваться. Сидя муж ехать не смог бы. Он высокий у меня, грузный. И у него вывих тазобедренного сустава. Это только лежа вывозить, а не получалось. Мы же на окраине жили, а из центра вывозили регулярно.
— А полиция и МЧС как-то помогали? Работали?
— Они все больше по центру. В частном секторе — нет. Когда самые жаркие обстрелы начались, никого уже не было. МЧС еще выезжали какое-то время, когда прилеты были. Забирали. Кого — в больницу, кого — в морг.
— А местные органы власти?
— Врать не буду — не знаю. Здание целое стоит. Дома в центре многие побиты, но мэрия цела.
— Что было в последние дни?
— Полная жесть, как сказал мне кто-то. С утра они могли начать стрелять, потом делали перерыв, а потом снова — до самого вечера. Ночью — тишина.
— Наши, как я говорю, украинские — ВСУ. У них какие-то перерывы были. Не знаю. Муж говорил, что на перекур ушли или водочки попить. Они это между собой — друг друга. Игра «кто в кого попадет». Это не шутка. Вот, например, с этой стороны летит, а потом — с той. Потом где-то сбой какой-то и падает на середину. Постоянно возле нас падали снаряды.
Трудно было. Неделю сидели, печка уже не работала, потому, что крышу снесло. Питались сухим пайком. Муж лежал, а я бегала. В магазин перестала ходить, потому что страшно стало. В начале у нас легким били, а к тому времени, как у вас здесь, — тяжелым.
А перед тем, как ребята зашли, две ночи от нас били. Может хотели, чтобы русские танки сюда не зашли? Я утром выбежала во двор — а там яма огромная и вся-вся заполнена снарядными гильзами. Столько их было, что ужас. И еще четырнадцатого числа начались прилеты эти страшные.
— Четырнадцатого февраля?
— Да. Со стороны Опытного миномет работал. Потом обстрелы. В тот день снежок выпал. У нас ведь окна выбило. Утеплителем их заколотили. И слышно было, как прямо за домом ребята идут в наступление, а те бегут и отстреливаются.
Муж говорит: «Женя, это наши пришли. Русские». А я ему: «Не может быть. Ты же видишь, какие тяжелые снаряды падают. Как же это они?»
Утром пятнадцатого снова начались прилеты, а потом слышу — бегут по ступенькам. Забегают и спрашивают: «Солдаты в доме есть?» Я испугалась. Отвечаю: «Вот муж лежачий и я». Осмотрели дом и говорят: «Опускайте руки и не бойтесь. Мы русские». Расплакалась.
Начали спрашивать, почему лежит муж, что с ним. Я объяснила. Командир оставил парня, чтоб, не дай бог, с той стороны никто не забрался. Стали вокруг они отстреливать вэсэушников. Те уже по углам прятались, кто не убежал.
Вернулись и говорят: «Ждите. Как только немного обстрелы затихнут, мы вас отсюда выведем. Вам тут оставаться нельзя ни в коем случае. Будете на русской земле, все хорошо будет, не переживайте».
Смотрю на шеврон и спрашиваю: «Музыканты?» Отвечает: «Да. Мы как петь начинаем, так всем очень нравится. Слышите, как поют?» Слышу — стреляют! А он: «Это мы так поем». Молодцы ребята. Очень я им благодарна. К вечеру тише стало, и мы огородами ушли. Мужа положили на носилки, и ребята тащили его в сторону Пятихатки. Далековато, конечно. Он ведь большой, грузный. Тяжело им было. Еще и снег выпал. По бездорожью шли, по огородам.
Вывели нас. Потом машиной отправили в Зайцево. Там осмотрели в госпитале и отправили в Светлодарск. Там врач военный посмотрел и оказалось, что с сердцем у мужа неладно. Сказали, что еще чуть-чуть бы и плохо дело кончилось. Он ведь три с лишним месяца пролежал. В общем, отправили в Дебальцево. Там его сейчас лечат.
— Как проходила эвакуация?
— Около часа они мужа несли. Представьте: два метра в нем. Ноги свисают, голова свисает. Говорит: «Я больше не могу, мне неудобно». А я ему: «Молчи, пока ребята еще при силах и обстрелы в другой стороне». Привезли, а доктор говорит: «С ногами сделать ничего не могу. Сейчас вас отправят в другое место и там займутся». Там он пролежал сутки. Ему сразу кололи сердце, выкачивали жидкость из легких, чтобы не задохнулся. Два с лишним литра сразу выкачали. Дальше — в Дебальцево. Там еще палец у него…думали, что гангрена, но, слава богу, обошлось.
— Вы упомянули шеврон. Где ж вы услышали о ЧВК «Вагнер»?
— Я ж почему сразу заулыбалась, когда их увидела? Муж любит за новостями следить. Нашли мы приемник, он его покрутил-повертел, чего-то прицепил. Не разбираюсь, но приемник понемногу ловить стал. Нашли волну, где передача Соловьева. Он выходил по вторникам, средам, четвергам. Утром. Мы одеялом накроемся и слушаем. А там их командир выступал.
— Да. Много рассказывал про них. А потом заходят и говорят: «Мы поем». Я им: «Столько о вас слышала, мальчики». Муж у того парня, которого с нами оставили, спрашивает: «Как тебя зовут?» Он говорит: «Дед, никак». Муж ведь долго лежал. Не брился, не стригся. Да и шестьдесят с лишним лет уже. Парень глянул, подумал и говорит: «Ладно, называй меня Серегой». Мы так смеялись.
Если б не они, то, наверное, что-то непоправимое случилось бы. Я-то может еще как-нибудь выкарабкалась, а муж… ничего бы не вышло у нас. Только благодаря им и спаслись.
Парень этот говорит: «Дед, хорош лежать!» А муж ему: «Сынок, я не могу воевать!» Тот улыбается: «Я тебя воевать не зову. Болеть хватит. Выходить будем». Взяли его под руки, из комнаты вывели, а дальше понесли.
Мне главное — ребятам спасибо сказать. Дай бог, чтобы выжили и все у них было хорошо.