- Андрей Иванович, сейчас ведутся активные споры о том, где же находится Зеленский — в Киеве в бункере, во Львове, в Польше, в Лондоне или вообще в США. Насколько это имеет значение для России и для целей спецоперации на Украине?
— В части российского экспертного сообщества есть такое мнение, что в рамках российско-украинских встреч на белорусской земле мы фактически ведем переговоры не с украинским политическим классом, а напрямую с Госдепом США и лично с Энтони Блинкеном. Это логично, потому что ВСУ разгромлено, его части окружены, ситуация на Украине критическая, а Киев продолжает тянуть время.
Понятно, что уже никакой реальной военной помощи Украине наемниками и самолетами оказать невозможно. Но Запад заинтересован в том, чтобы Россия завязла в этом конфликте, и чтобы все время согласовывались новые и новые санкции. С этой точки зрения нахождение Зеленского в Киеве не имеет смысла. Его надо искать где-то за рубежом, может быть, в Польше.
Украинской пропаганде важно показать, что Зеленский находится в Киеве. Если он покинет территорию страны, то потеряет всякое влияние на ситуацию в стране и развяжет руки своим политическим противникам. Поэтому и ведется такой острый спор о том, где же все-таки Зеленский?
Мое личное мнение таково. Я хорошо представляю себе украинский политический класс, традиции политической борьбы и их отношение к своей собственной стране. Если бы Зеленский действительно покинул территорию страны, ряду источников в Киеве сразу стало бы об этом известно.
- У кого же тогда будем принимать капитуляцию? У Зеленского или у кого-то другого?
— Зеленский точно не хочет капитулировать. Он сам говорит, что это Россия должна капитулировать и платить большие контрибуции.
Они действительно считают, что Украина побеждает, потому что Россия не взяла под контроль Киев и Харьков. Но это же действительно спецоперация, а не война. Если бы Россия начала полномасштабную войну, то брать под контроль было бы нечего. Это почти полицейская операция, посвященная разоружению ВСУ и отстранению от власти националистов.
Понятно, что есть разрушенные жилые дома, потому что идут бои. Но такая тактика России воспринимается ими как проявление слабости. На Украине также развита пропагандистская схема и подача ложных новостей. То они писали, что «Горловку взяли», правда, неизвестно кто, то они берут подбитую украинскую технику и рисуют на ней знак Z, и на этом фоне они пытаются мобилизовать население, территориальную оборону, и представить себя в качестве бьющейся страны, которая вот-вот победит.
Поэтому сама по себе капитуляцию осуществить сложно, потому что фронта как такового нет. Мы же не захватываем территорию Украины. Там нет оккупационной комендатуры и новой полиции. Везде работают украинские власти, везде висят украинские флаги, везде работает украинская полиция. Но это воспринимается Киевом как слабость и создает иллюзию, что Украина держится. Если выяснится, что Зеленский находится за рубежом, то и он будет «держаться».
Переговоры в таких условиях имеют чисто гуманитарное значение, тем более, что стороны выдвигают противоположные требования. Кстати, это первый случай в истории, когда стороны требуют друг от друга капитулировать.
- К слову о том, чтобы «держаться». Могут сейчас Украину быстренько принять в Евросоюз?
— Сомнительно, потому что на вступление уже очередь. Украина пытается под шумок проскочить, но даже среди западных экспертов есть мнение, что Россия это не разрешит. Мы предлагаем принять Украине нейтральный статус, но, на мой субъективный взгляд, это невозможно.
Украина долгие годы занималась тем, что продавала свой статус «жертвы российской агрессии», получая под это кредиты и разного рода поддержку. Она не без основания считала, что под это дело ей простят все долги. Это такой промысел. А нейтральный статус означает, что надо жить на свои деньги и свои ресурсы.
На Украине никогда не было самодостаточной экономики. Ей всегда предоставляли внешние рынки и источники дешевого сырья. Так что в экономическом плане нейтралитет она не потянет. Экономика Евросоюза построена на спонсорстве, и если бы Евросоюз взял к себе Украину, то России это было бы выгодно.
- Мы постоянно подчеркиваем, что не собираемся оккупировать Украину и что мы не бомбим жилые дома. Не мечем ли мы таким образом бисер и не оправдываемся ли мы?
— Мы изначально объявили, что это формат спецоперации, а не формат войны. Мы вообще ничего не бомбим. Потому что бомбардировка подразумевает превращение украинских городов в города-призраки по образцу Дрездена 1945 года, но на Украине такого нет и близко.
Разрушенные здания — это результат артиллерийской и танковой перестрелки. С воздуха слово «бомбежка» вообще неприменимо. Есть ствольная артиллерия, и она используется. Но ограничений в использовании тех или иных видов вооружения у России выше крыши.
Территориальная оборона, ВСУ и националисты поняли, что Россия воюет с ограниченными возможностями, и отсюда затягивание времени с котлами в Волновахе и выводом мирного населения в Мариуполе. Это тяжелая битва. Это похоже на то, как мы освобождали Краков и Вену, которые нельзя было бомбить. Только живой силой с огромными потерями.
- Когда закончится операция по освобождению Мариуполя, сколько мирных жителей нам удастся спасти и какой срок завершения этой операции будет для нас критичен с имиджевой точки зрения?
— Конечно, хотелось бы, чтобы все закончилось побыстрее. Но это приведет к потерям среди мирного населения и среди наших воинских частей. Я думаю, что на Украине окончательно все затихнет не раньше конца марта. Это большая страна, там много проблем.
Мы же не собирались контролировать всю страну. Но сейчас, когда переговоры зашли в тупик, Путин сказал, что мы фактически будем устанавливать контроль над всей Украиной, а не над частью. Тем более, что мы не превращаем все в лунный пейзаж, как в Сирии, а это требует времени.
Но международная ситуация накаляется. Каждый день спецоперации сопровождается новыми санкциями, растет ненависть и дискриминация россиян на Западе, и с этим надо что-то делать. Переговоры затягиваются, и это провоцирует на то, чтобы что-то забрать и реквизировать у России.
- Как раз по поводу санкций. Приняли ли мы какие-то меры, которые нанесли бы им серьезный ущерб?
— Единственной такой спецсанкцией было закрытие нашего воздушного пространства для Европы и Америки. Но это был зеркальный ответ. Другие меры должны быть ассиметричными, учитывая разницу в экономическом потенциале. Мы пока решительных мер не принимали. Газ через Украину идет в удвоенном формате, 180 млрд кубов, и я даже не знаю, получаем ли мы за это деньги. Это самый главный вопрос.
- Газ надо перекрывать?
— Это не нам решать. Но если деньги, которые мы храним на Западе, замораживают и могут конфисковать, то эти поставки превращаются в контрибуцию. Это надо решать.
- Тогда так. Что станет последней каплей, после чего мы перекроем поставки газа через Украину?
— Понимаете, это обоюдный процесс. И в российском руководстве есть сторонники перекрытия поставок газа (потому что они забирают деньги и в этом смысла нет), но на Западе тоже есть сторонники того, чтобы выгнать Россию с европейского газового рынка. Началась война нервов. Все смотрят, кто первый начнет действовать. Но в любом случае это плохо. Все это будет аукаться нам еще десятки лет.
