Я помню разговоры, которые велись в моей семье, по поводу строящейся церкви. Моя бабушка, верующая женщина по имени Любовь, была рада тому, что наконец-то в городе появится храм. Мой дедушка, коммунист и герой двух войн, относился к стройке скептически. Молодость, но при этом абсолютно отеческая строгость батюшки, воспринимались жителями городка двояко. С одной стороны, наконец-то появилось, кому крестить, венчать, отпевать, исповедовать, с другой — довлело безбожное семидесятилетнее прошлое. Девочкой я проезжала рядом с храмом на велосипеде, поглядывая на белые стены за высоким забором с благоговением и опаской. В нашем доме появились иконы, красивые картинки в окладах и без, над городом разносился колокольный звон.
С отцом Никитой я познакомилась уже во время войны, поводом послужили стихи. Как всё же правильно устроен русский язык, естественной рифмой к слову «стихи» является слово «грехи». Мне кажется, однажды я приду на исповедь и принесу вместо списка грехов свои книги. Лирические герои моих стихотворений грешат и раскаиваются, пропускают противостояние, зачем-то допущенное Господом на донбасской земле, через себя, осмысливают и переосмысливают артобстрелянную реальность, вспоминают Каина и Авеля, как первый пример страшной братоубийственной войны.
Мы — подвальные, мы — опальные,
кандалы наши тяжелы.
Мы — идея национальная,
мы — форпост затяжной войны.
Чёрной совести боль фантомная,
боль, что мучает по ночам,
эта домна внутри огромная,
наша ненависть к палачам.
Мы священные, мы убогие,
мы у боженьки в рукаве.
И глаза Его слишком строгие.
И следы Его на траве.
Утром встанем, пересчитаемся,
похоронимся, поревём.
Эх, война-война — девка та ещё!
Частоколы да бурелом,
заминированы окраины,
человеческий страшный суд.
Авель помнит, что всюду Каины,
только высунешься — убьют.
Линия разграничения проходит всего в нескольких километрах от центра Докучаевска, в те дни, когда над Донецком светит тусклое солнце перемирий, по докучаевцам продолжают стрелять. И вот на фоне этой смертельности как нигде проявляется присутствие то ли счастливого случая, то ли божественного участия.
Двадцать шесть лет своей жизни отдал отец Никита Панасюк своему приходу, он рассказывает: «Господь с нами и бережёт нас. Вот лишь несколько доказательств. Например, когда прилетают снаряды в дом, в какую-то квартиру, а потом выясняется, что в этой квартире никто не живёт. В других живут, туда не прилетело, а прилетело в нежилую квартиру, никто не пострадал. Или вот ещё случай. Женщина проснулась в час ночи и отчаянно захотела яблок (она не любит яблоки, но яблоки — это символ рая, нашего потерянного рая), вышла из спальни в кухню, почистила яблоко, начала его есть и услышала грохот, вернулась в комнату, стены на месте, потолка нет, а на её кровати лежит снаряд. А недавно я крестил ребёнка, его мама рассказала мне эту историю. Ему крёстная подарила на крещение икону Иисуса Христа, икону повесили над детской кроваткой. Ночью прилёт, стёкла разбились, попадала мебель, взрослые вскочили, испугались, бросились к малышу, а малыш стоит в манежике и ни к маме, ни к папе на руки не просится, смотрит на икону на стене и говорит: «Дядя…» Взрослые побежали на кухню, поднимать мебель, пытаться закрыть окна, а потом мама стала в себя немного приходить от шока, вернулась в детскую, а мальчик лежит в манеже, снял со стены икону, обнял её и спит…»
Таких случаев великое множество! Не только в Докучаевске, а и в Донецке, и в Макеевке, и в Горловке. Когда семья уходит неожиданно в гости, возвращается домой, а дома уже нет — прямое попадание. Когда семья собирается в одной комнате, хотя им уже давно привычней разбредаться по разным, дети взрослые, у мужа футбол, у жены сериал. А в этом момент артобстрел, целой остаётся только эта центральная комната, весь остальной дом стёрт с лица земли, а над головой вместо крыши звёздное небо, с которого смотрит немигающим глазом наша донбасская Луна и задаётся немым вопросом: «Кто спасёт распятую землю эту?»
С нами Бог, с нами солнце и с нами дождь,
зарядивший снайперскую винтовку.
Это поле — рожь, а за рощей — ложь,
а за ложью ружья наизготовку.
Это поле — ржавчина старых битв.
Что посеет ветер степей разъятых?
Террикон лежит, словно мёртвый кит,
облака плывут, облака из ваты.
Золочёный гулкий степной закат,
уплывает солнце за край планеты.
Кто во всём случившемся виноват?
Кто спасёт распятую землю эту?
